Холодный рассвет

      Утро холодным серым светом вползло в окно. Вадим лежал, уставившись в квадратный кусок свинцового неба. Громыхнула дверь и двое бойцов вошли в комнату. - Самойлов! Давай, шевелись, вызывают. – Они направились к Вадиму, собираясь вытащить его из камеры.       Ребята мгновенно подорвались со своих мест, но Вадим остановил и тех и других, резко вскинув руку. Осторожно сел на кровати, затем встал, будто проверяя. Это оказалось легче, чем он думал. Откуда-то взялись силы. Он не умел отключать боль, но умел существовать с ней параллельно, не вопреки, а полностью сливаясь со своими ощущениями, принимая их как неотъемлемую часть своего сейчас. При ходьбе слегка шатало, но это его не тревожило. Удивленные, конвоиры молча отвели его в допросную. Подполковник и майор уже ждали. - Как Вы себя чувствуете сегодня? – насмешливая улыбка сползла с лица военного, когда Вадим сам вошел в комнату и остановился напротив него. - Спать хочется, - ответил Вадим, и заметил лежащую на столе пачку, - и курить. - Что ж, присядьте – подполковник указал на стул, все еще запачканный кровью, и протянул пачку.       Вадим с усмешкой сел на тот же самый стул, на котором сходил с ума от боли вчера, прикурил себе сигарету, затянулся и прикрыл глаза. Вальченко разглядывал его, не отрываясь, будто пытаясь проникнуть в мысли. - Я могу включить диктофон? - Зачем? - У меня остались к Вам вопросы. Все те же, что и вчера. Давайте начнем с простого. С кем конкретно и что Вы обсуждали в этот свой приезд?       Вадим медленно курил. Эти секунды были подарком. Он не смотрел на своего собеседника, он провалился куда-то в себя, выискивая резервы, чтобы пережить это утро. Докурив, затушил сигарету, и только тогда, подняв усталые глаза на человека по другую сторону стола, ровно и отчетливо произнес: - Я не могу этого сказать. - Вадим Рудольфович, прекратите этот цирк. Вам вчера показалось мало? Поймите, Вы будете оказываться в этой комнате каждое утро, до тех пор, пока у меня не будет того, что мне надо. - Я понимаю это. Но изменить ничего не могу. Вы можете расстрелять меня и сэкономить свое рабочее время. Вы можете приводить меня сюда каждое утро, пока у вас не кончится терпение, или пока у меня не кончится запас прочности и я не сдохну сам. Но никакого другого ответа не будет. Я не могу ничего вам сказать. - Смерть кажется Вам неплохим выходом, да? - Она и есть выход. Единственный выход отсюда. - Но до этого выхода еще очень далеко, Вы знаете? - Этого никто не знает. - Меня поражает Ваша наглая самоуверенность. Кажется, Вы вчера слишком легко отделались. Паша, давай его к стене, вон туда. Один из присутствовавших в комнате солдат схватил Вадима за плечи, но он скинул грубые руки и поднялся. - Не надо меня дергать, я пока в состоянии дойти сам. - Это ненадолго, если Вы и дальше будете отказываться сотрудничать. - С фашистами не сотрудничают. - Я тебе, сука, сейчас покажу фашистов. – прошипел майор ему прямо в лицо. – цепляйте его, лицом к стене.       На запястья надели наручники, которые сразу впились во вчерашние раны, и пристегнули их к торчащим из стены кольцам у него над головой. Сильные руки взяли за ворот футболки и одним движением просто сорвали ее. На измученное вчерашними побоями тело резко опустился кнут. Тяжелый, направляемый сильной и привычной рукой, он рассек спину в кровь с первого удара. Вадим закрыл глаза и беззвучно вцепился зубами себе в плечо. Рука продолжала подниматься и опускаться, с каждым разом оставляя новые кровавые полосы на спине и плечах. Голова плыла, в ушах стоял шум. Иногда к нему подходил подполковник, заглядывал в лицо и что-то говорил. Вадим не слушал его, лишь сильнее впивался зубами в кожу, глуша рвущийся из горла звук. Он не считал удары и не знал, сколько он выдержал так, пока сознание не отключилось. Он очнулся в камере, на кровати. Рядом сидел Саша, осторожно смывая со спины кровь, которая и не думала останавливаться. Глаза у Ра были красные, а нос шмыгал. - Ты чего? – голос был чужой, это был не его голос, а едва различимый хриплый шепот. - Вадим, очнулся, наконец-то. - Да тут особо нечему радоваться. - За что тебе это, а? Может, скажи им уже, скажи хоть что-то. Ты же чуть не умер, мы еле пульс нашли. - Да не, это не смертельно. От порки еще никто не умирал. - Умирали, Вадим, от болевого шока люди умирают. - Тогда скорей бы уже. Но, похоже, меня надолго хватит. Рома подошел и сел на корточки рядом. - Вадик. Если завтра они опять придут за тобой, мы никуда тебя не пустим. Мы тебя просто не отдадим. Пусть нас всех тут перестреляют, но так нельзя. - Романыч, вот так точно нельзя. Если есть хоть малейший шанс, что вы выберетесь отсюда и вернетесь домой – его нужно использовать. Вас ждут там, не забывай, пожалуйста. - А тебя? Сколько людей ждут тебя? - Никто меня не ждет. Считай, что меня уже нет. Это правда. Это только вопрос времени. Вам сейчас лучше думать о себе. Подошел Андрей, наклонился к его лицу, положил руку на лоб. - Ты горячий. Ты загнешься здесь без медицинской помощи. Должен же быть выход, подумай. Нас ведь должны искать. - Даже если нас найдут, никто не будет нас отсюда вытаскивать. Этот завод – как крепость, ты представляешь, сколько народу погибнет при штурме? - Но ведь если ты знаешь что-то важное, наши ведь должны понимать, что лучше вытащить тебя отсюда. - Не обязательно. Те, кто в теме, прекрасно знают и то, что я буду молчать. Также как и ты это знаешь. - Как они могут быть уверенны? Ты же живой человек! - Но ты же уверен? – Вадим вскинул на него больные глаза. - Уверен. Черт. Что они сказали? Что они собираются делать? - Пока я буду молчать, все будет также. Они будут забирать меня на допросы каждое утро. - На пытки, Вадик, это называется пытки. - Не важно. Они стараются сделать так, чтобы я протянул как можно дольше. Никаких серьезных травм, ничего, угрожающего жизни, они просто хотят измотать меня. Но я не железный, и рано или поздно это все равно закончится, сердце откажет, например. Тогда им не будет смысла держать вас здесь дальше. Думаю, расстреливать гражданских они не станут, и вас обменяют. Надеюсь, это не затянется. Вот и все. - То есть ты просто решил здесь умереть, да? Позволить этим тварям замучить тебя насмерть, да? Лишь бы не подставить своих высокопоставленных дружков? Вадим оттолкнулся ладонями от кровати, приподнимаясь и упираясь лбом в лоб Эндрю. - Ты знаешь меня первый день? Ты начитался интернета? Ты разучился думать своей головой? Какого хрена ты несешь? Ты хоть понимаешь, сколько людей, живых людей, здесь, в этой стране, а не там, в кабинетах, зависят от того, что мы делаем? Ты хоть понимаешь, что будет, если эти твари узнают то, что им знать никак не положено? Они не просто так искали именно меня. Им не хватает какой-то конкретной информации. Я не могу знать, какой именно. Я не аналитик. Что-то из того, что мне точно известно. Поэтому, мне остается только молчать. Молчать обо всем. Так понятно? – Вадим без сил опустился обратно на кровать. Эндрю молча сидел рядом, затем взял его руку в свою. - Прости меня. Я всего лишь не хочу, чтобы твоя жизнь закончилась здесь. - Твое желание тут ничего не изменит.       Андрей еще что-то говорил, но Вадим уже не слышал его. Он снова провалился в хаотичный бред, все кружилось, звенело, выло, он пробирался в каком-то огромном смерче, ледяной ветер сбивал с ног. Он шел, давно потеряв направление, но будто утягиваемый какой-то силой, как в воронку. Темная, вертящаяся муть застилала глаза, песок летел в лицо, царапая кожу, ветер рвал в лохмотья одежду и трепал волосы. Но он знал, что надо идти, он искал, искал в кружащемся вихре что-то важное, что-то, без чего он не мог уйти отсюда, вот только он не помнил, что именно. Ветер отнимал силы, с каждым шагом их становилось все меньше, а цель по-прежнему ускользала от сознания. Желание лечь на землю и прижаться к ней, как к последнему спасению, преследовало неотступно, но что-то, что было еще сильнее, толкало его идти вперед. И внезапно, в одно мгновение, все стихло. Бушующий ураган остался за спиной, а там, где он оказался, стало абсолютно тихо. И именно здесь было то, что он искал.       Глеб находился будто в вакууме. Вокруг него ревел, кружился и вращался огромный смерч, но вся эта масса песка и пыли, разгоняемая воронкой безумного ветра, не касалась его. Он был будто в центре циклона. Здесь было тихо, очень тихо, но вырваться за пределы окружившего его смертоносного кольца он не мог. Безопасная ловушка. Всего несколько шагов в сторону – и ураган подхватит его, поэтому он стоит неподвижно, наблюдая за творящимся вокруг кошмаром. Внезапно в беспросветной мути, несущейся мимо него, он замечает какой-то силуэт, который медленно движется сквозь вертящуюся завесу прямо к нему. Глеб всматривается в приближающуюся фигуру, и начинает различать в ней что-то знакомое. Идущий ему навстречу человек борется с ветром, пригибается и прикрывает рукой глаза, но он узнает эти движения. Глеб делает шаг навстречу и уже ясно различает фигуру брата, пробирающуюся к нему из ревущей тьмы. Он ждет, когда же тот сделает последний шаг и окажется рядом с ним, в тишине и безопасности. Вадим выходит из пелены мрака, его одежда порвана, волосы растрепаны, и он смотрит на Глеба в упор. Затем протягивает руку и берет его ладонь в свою. Он стоит так, замерев и глядя прямо в глаза, будто пытается заново соединить уже давно несуществующие между ними нити. А потом молча кивает назад, себе за спину. Глеб мотает головой, в ужасе отступая. Он не пойдет туда, это безумие, это верная смерть. Брат ждет несколько секунд, затем шагает назад, в вертящийся ад, и его силуэт медленно удаляется. Глеб еще успевает увидеть, как ветер сбивает Вадима с ног и он падает на землю, и его фигура скрывается где-то там, за границей смерча. Глеб, не отрываясь, смотрит туда, где исчез брат, не решаясь сделать ни шага, но больше ничего не видит. Он должен пойти за ним. Найти, вытащить. И когда он кидается вперед и кричит «вернись» – вдруг слышит знакомую мелодию, которая тащит его обратно, и вдруг обнаруживает себя под теплым одеялом, лихорадочно вцепившимся в мокрую от пота подушку.

***

***