Холодный рассвет

      Еще несколько минут Глеб пытался понять, отчего он проснулся. Он не заводил будильник. На его телефоне стояла совсем другая музыка. Но эта мелодия, прорвавшаяся сквозь сознание, вытащила его из кошмара в реальность. И только сейчас он понял, что ниточкой из сна был набирающий обороты проигрыш из старой песни брата. С тобою буду до конца. Глеб метнулся к компьютеру, пролистал все последние новостные сводки. Ничего. Ищут. Его кто-то ищет. Сон не шел из головы. Теперь Глеб знал точно - Вадим позвал его. Впервые позвал на помощь. Пусть молча, пусть через бредовый сон, но он позвал. Но что он мог сделать? Что он мог дать ему, кроме своих безумных снов? Что он мог изменить? Спустя час бесцельных блужданий по комнате Глеб все же взял в руки телефон. Еще полчаса он сжимал его в ладонях, пока они не стали мокрыми. Затем засунул подальше свою гордость и все-таки набрал номер. - Владислав Юрьевич? Это Глеб Самойлов. - Глеб. Рад слышать. - Не думаю. Я хотел бы увидеться с Вами, есть такая возможность? - Ну, если хотите, приезжайте вечером на ужин в «Прованс», там и поговорим. - А раньше никак? - Я понимаю. Тогда в обед, встретимся возле парковки. - Я приеду.       Пока он ехал на встречу, внутри медленно закипала злость. Этот спокойный непробиваемый чиновник собирается ужинать в элитном ресторане, пока Вадим, его, между прочим, товарищ и соавтор, пропал на его «подшефной» территории и находится неизвестно где. Он собирался высказать все это сразу и в лицо, но при встрече это желание почему-то пропало. Глеб сжимал тонкие губы и сверлил оппонента ледяным взглядом. Сейчас этот человек вызывал у него только одно желание свалить куда-нибудь подальше, и чем быстрее – тем лучше. А Вадим же как-то с ним общался, музыку делал, чай пил, разговаривал обо всем на свете, видел в нем что-то. Что-то свое, одному ему видимое. Пока Глеб завис в своих мыслях, чиновник начал беседу сам. - Глеб, я понимаю, почему Вы здесь. И понимаю, как Вам не хотелось мне звонить. И не жду, что Вы меня о чем-то попросите. Я скажу только, что, если будет хоть малейшая возможность что-то сделать, чтобы вытащить оттуда Вадима – я сделаю. - Что значит, возможность? Этот регион полностью в Вашем ведении. Вы не можете поднять людей, чтобы найти пропавший автобус с музыкантами? Тем более, они же не вояки, они там нафиг никому не сдались. - Глеб. Глеб, я не знаю, как тебе еще объяснить. Вадим знал, куда едет. Он прекрасно понимал все риски. Когда я попросил его помочь, в прошлом году, он согласился не раздумывая. Если бы я не попросил, он предложил бы сам. А мне нужен был человек, свой человек, на те случаи, когда нельзя решить вопрос разговором по телефону и перепиской. - Э.. Что? - Мне нужен был кто-то достаточно умный, чтобы разобраться в ситуации и технологиях, достаточно надежный, чтобы держать информацию при себе, достаточно смелый, чтобы пойти на все это. Кто-то, кто умеет убеждать и управлять другими, но никогда не использует это в корыстных целях. И тот, у кого есть повод ездить туда сколько угодно, не вызывая подозрений. Он все понимал, он согласился сам. И все было отлично. Пока кто-то еще ни понял, почему музыкант едет в одно и то же место пятый раз за год.       Чем дальше Глеб слушал этого человека в дорогом пальто, тем сильнее у него начинали дрожать руки. Губы пересохли и вертевшиеся в голове слова отказывались складываться во внятные вопросы. Наконец, он замер, упрямо мотая головой. - Вы хотите сказать.. Вы реально сейчас хотите мне сказать, что Вадим ездил туда не только музыку играть? Что он пропал не случайно? Что он знает что-то, что нужно кому-то еще? Что за бредовый сюжет. - Это не сюжет, Глеб. Это жизнь. Она намного бредовее и грубее любой литературы. - Так чего ж Вы ждете тогда? Если он работал на Вас, если он что-то знает, почему Вы еще не подняли всех на уши и не вернули его домой? - Я не могу сделать это официально, Глеб. Это будет международный скандал. Мне придется признать, что у нашей страны есть рычаги управления на не относящейся к нам территории. Пойми, этого нельзя сделать. - Что значит нельзя? То есть Вы его просто бросаете там? Вы в курсе, где он, в курсе, почему он там, и просто бросаете? Ну да, еще бы, конечно, Вы же знаете его, знаете, что он не подставит, и Вы спокойны. Вы просто отдали его.. Вы.. да Вы.. - Глеб, успокойся, прошу. Я делаю все, что можно сделать. Я круглые сутки на связи. Глеб, он не чужой мне, я хочу, чтобы он вернулся живым. - Что Вы для этого делаете? Он попал в переделку по вашей милости, загибается где-то в плену, а Вы в ресторан собираетесь? - Я могу сделать не так уж и много. Ребята на месте ищут. Точнее, практически нашли, там не настолько уж и большая территория. Вот только вытащить его оттуда пока никак. Официально – я не могу, это равносильно объявлению войны, на месте – они тоже не могут, у них нет ни ресурсов, ни полномочий.. - Это еще более подло, чем я мог себе представить.. - Вот тебе телефон, это Костя, он местный, далеко не последний человек там. Они дружат. Дозвонись ему, он тебе все объяснит. Удачи.       Глеб автоматически сжал в пальцах картонный прямоугольник с цифрами и в каком-то ступоре смотрел, как, поеживаясь, удаляется к машине тот, кто был его последней надеждой. Надеждой, которая обернулась еще большим отчаянием.       Вадим еще блуждал где-то в пелене смутных видений, когда услышал выстрел. Он открыл глаза, пытаясь понять, откуда донесся звук. Спустя минуты три звук повторился со двора. Он сорвался с кровати, забыв о своем состоянии, резко дернув гудящее болью тело, и прижался к окну. Но еще прежде, чем он различил происходящее усталыми от бессонницы глазами, где-то внутри он уже все понял. У дальней стены двора стояли двенадцать человек. Их охрана. Нет, он ошибся, их было уже десять. Два неподвижных тела лежали там же. небо роняло на них холодные прозрачные капли. Вадим рванулся к двери и заколотил в нее с такой силой, будто не было этих изматывающих двух суток. Через пару минут дверь распахнулась, и показался сонный солдат. - В чем дело? - Отведите меня к Вальченко, прямо сейчас. - Да куда торопится, рано еще. - Это срочно, где он? - Так не терпится? Ну, хорошо. В допросную Вадим практически влетел. - Остановитесь! - О, Вадим Рудольфович, не ожидал увидеть Вас так рано, да еще и таким бодрым. Не спится? - Остановитесь. Почему вы стреляете в них? Они же пленные. - Именно. Они наши пленные и мы поступаем с ними так, как считаем нужным. А мы не считаем нужным сохранять пленным жизнь. - Вы же можете обменять их. - Чтобы они вернулись, и снова взялись за оружие? Ну, уж нет. Для них война закончилась. Со двора снова послышался выстрел. Вадим вздрогнул. Вальченко смотрел на него с изумлением. - Какое Вам дело?       Вадим молчал, осознавая, что он не в силах ничего изменить. Усталость и боль навалились снова, его шатнуло в сторону, и он оперся плечом о стену. - Или Вы хотите нам что-то сказать, и этим купить их жизни?       Вадим покачал головой, по лицу пробежала горькая усмешка. Если бы он обменял жизни этих людей на ту информацию, которую от него требовали, они никогда не простили бы ему. Ни один из них. Да он и не смог бы. Отменить запрет, поставленный самому себе, он не умел. - Подойдите, думаю, Вы должны это видеть, - подполковник толкнул его к окну, и Вадим завис, прижавшись лбом к стеклу.       Снаружи шел дождь. У стены по-прежнему стояли люди. Их осталось только восемь. Издалека лиц было не разобрать, но вдруг один из стоявших поднял голову и посмотрел на их окно. Вадим понимал, что человек на улице вряд ли может различить его сквозь стекло с такого расстояния, но ему казалось, что человек этот смотрит прямо на него. Это был их командир охраны, тот самый, который пожелал ему тоже быть расстрелянным, вместо того, чтобы медленно идти сквозь ежедневный ад. Он поднял руку, махнул и сжал ладонь в кулак, а затем убрал руку в карман. Вадим мог поклясться, что этот знак был для него. Спустя минуту раздался новый выстрел, командир охраны упал. Правую руку он сжимал в кулаке. Выстрелы следовали с разницей в пару минут, и каждый будто пробивал что-то внутри, дышать становилось тяжело, но Вадим не отводил глаз от человеческих фигурок, падающих одна за другой во дворе. Где-то внутри росла пустота. И только одна мысль сверлила голову. Он обещал им. Обещал. Когда последняя фигурка упала на землю, Вадим обернулся к Вальченко. - Я могу попросить Вас? – подполковник непонимающе уставился на него. - Вы? Меня? Попросить? - Да. - Ну, попробуйте. - Я прошу Вас вернуть их тела родным. - Это потрясающе. Вам-то какое дело? - Это просьба. Вам это ничего не стоит, они уже никак не навредят Вам. Но они такие же люди, у них есть семьи. Не будьте зверьми.       Вальченко смотрел на него, как на инопланетянина. В его глазах читался неподдельный интерес и полное непонимание происходящего. Человек, отказавшийся отвечать на любые вопросы, человек, за два дня жестоких допросов не издавший ни звука, не попросивший даже глотка воды, сейчас просил его. О совершенно бессмысленной, с его точки зрения, вещи. В видавшем виды подполковнике поднялось желание проверить, разобраться, кто он такой, этот музыкант с пронзительным взглядом усталых глаз, увидеть, где у этого человека предел, понять, с чем ему предстоит столкнуться дальше, и главное, как на этого человека можно воздействовать. И он решил сразу предложить невыполнимые условия. - У меня нет лишних людей, которые могли бы этим заняться. Я могу дать Вам машину, Вы можете загрузить их сами и отвезти до ближайшего нашего поста, это в десяти километрах, оставить их там вместе с машиной и документами, их передадут, назад вернетесь пешком. - Хорошо. - Что хорошо? – это не укладывалось уже ни в какие рамки, - Вадим Рудольфович, Вы на ногах еле стоите, как Вы это сделаете? - Я сделаю. - Смотрите сами. Если Вы не вернетесь до полуночи, я начну отрубать Вашим музыкантам пальцы. - Не надо спецэффектов. Я вернусь. - Это безумие. Вас уже шатает, как Вы собираетесь пройти пешком десять километров? - Я вернусь. - Что ж, я посмотрю на это. Дайте ему грузовик, поставьте во дворе, там, по центру. Что ж, Вадим Рудольфович, идите во двор, когда надоест – поднимайтесь обратно, я буду Вас ждать.       Вадим спустился вниз, как был, в футболке, которую еще вчера отдал ему кто-то из парней, чтобы хоть как-то прикрыть разодранную спину. Дождь шел стеной. Он подошел к ближайшему из лежавших на земле бойцов, присел рядом и закрыл ему глаза. Затем, стараясь выключить в голове все мысли, просто подхватил подмышки и потащил к стоявшей посреди двора машине. Возле машины опустил обратно на землю и откинул задний борт фургона, чтобы закинуть тело внутрь. С огромным трудом, напрягая и без того заходящиеся болью мышцы, Вадим смог поднять его. Парень был тяжелый, явно крупнее Вадима, холодное, мокрое от дождя тело выскальзывало из рук. Забросить его в кузов в одиночку и в таком состоянии оказалось нереально. Он опустил тело на землю, передохнул минуту и попробовал снова. Аккуратно распределяя нагрузку, избегая резких рывков, от которых темнело в глазах, преодолевая рвущую на части боль, он снова поднял холодное мокрое тело, и попытался затащить в грузовик. Руки отказывались слушаться, собственное тело абсолютно не повиновалось. Он снова опустил свой груз на землю. После пятой безуспешной попытки Вадим обессилено рухнул на землю сам. Он опустился на колени в жидкую грязь, задрав голову к безжалостному небу, и вдруг понял, что по лицу у него текут слезы. Его трясло от боли и напряжения, одежда была мокрая насквозь, он был весь перемазан в земле, в своей и чужой крови. Изнутри раздирало невероятно острое чувство собственного бессилия. Он знал, что из окон на него смотрят: военные из допросной – с усмешками и злорадством, его команда из камеры – с ужасом и сочувствием. Но это было неважно. А безразличный дождь продолжал идти и смывал с него все – кровь, грязь, отчаяние, слезы – холодными струями, будто заставляя очнуться, взять себя в руки. И слезы кончились. Он прикрыл глаза и зашептал сам себе: «У тебя нет никакого права сдаваться. Думай, Вадик, думай. Ты должен сделать то, что обещал им.» Он поднялся на ноги и оглядел двор. Затем забрался в кузов и обнаружил там большой брезентовый тент, который используют в качестве задней шторки у военных грузовиков. Тент был длинный, его хватило, чтобы расстелить на земле, а край закрепить на борту грузовика с помощью тонких тросов. Еще два троса он отвязал с бортов и закрепил на противоположном крае брезента. Он обошел в поисках весь опустевший двор и, наконец, обнаружил последнюю деталь для блока - валявшуюся под стеной всеми забытую стремянку. Поставил ее в паре метров от машины и перекинул через верхнюю ступень концы тросов. Готово. Вадим затащил мертвое тело на брезент и потянул свисавшие со стремянки концы. Тело медленно поднялось на уровень борта грузовика. Он развернулся, закинул веревки себе на плечи и резко дернул всем весом – тросы жестко впились в свежие раны, но от рывка тело покатилось и оказалось в кузове. Он запрыгнул в машину и оттащил его к дальней стене. Осталось одиннадцать. Но теперь это было выполнимо. Под непрекращающимся дождем он перетаскивал холодные тела на брезент, закрывал им глаза, осторожно затягивал наверх, затем резко дергал тросы – и оттаскивал тела внутрь машины. Одного за другим. В голове было пусто. Приподнимая с земли свой очередной груз, он узнал командира их охраны. Его правая рука по-прежнему была сжата в кулак. Вадим присел и разжал онемевшие пальцы. В ладони была ампула. Надпись на ней стерлась, но на этикетке чем-то острым были процарапаны две буквы «ВС». Он сжал ампулу в своей ладони, губы сами прошептали «спасибо». Это был его выход. Его последний выход. Он опустил яд в карман и потащил тело командира на брезент.