Холодный рассвет

      Вадим пытался собрать разбегающиеся мысли. Все это было не вовремя, так не вовремя. Силы нужны были, чтобы удержаться на краю небытия, не сдаться, вернуть себя к жизни. Телу была срочно необходима хоть какая-то помощь. Кровь по-прежнему шла из открытой раны на ребрах, медленно сочилась из разодранных чуть не до костей плеч. Без антисептиков следы от кнута на спине воспалялась, и каждый рубец пульсировал болью. Вчерашний день, проведенный под дождем при температуре чуть выше нуля, не прошел даром - лихорадка завладевала телом, виски ломило. Связки на запястьях и локтях, растянутые и надорванные во время последнего допроса, нуждались в перевязке. Но сейчас его ожидало совсем другое. Голос проводника был холоден и бесстрастен. - Твоя минутная слабость сломала все. Ты не справился. Лишь однажды. И все покатилось под откос. Он не простил тебе. Да ты и сам себе не простил, но ты заплатил за это. Я считаю, что ты заплатил. Как сам считаешь, хорошая цена? - Да. - Справедливо? - Да. - Если бы тебе сказали, ради чего на самом деле ты платишь эту цену, ты бы пошел на это? - Да. - И ты готов отказаться от своих ключей, стоивших тебе просто беспрецедентной работы над собой, готов отказаться от всего, к чему стремился на протяжении жизни и чего достиг таким безумным путем, лишь ради того, чтобы исправить эту ошибку?       Кончики пальцев пульсировали, разряды отдавались в висках, перед глазами – будто постоянный фейерверк. И этот вечный выбор между светом и покоем. Разве он заслужил свет? Какой бы выбор он ни сделал, сейчас у него есть все шансы потерять и то, и другое. - Да. - Да? Пусть он причинил тебе гораздо больше страданий, чем ты ему, но это единственно жестокое, что ты сделал, не дает тебе покоя? - Я не имел права оттолкнуть его. Пусть рядом с ним было невыносимо, но я все равно чувствую свою вину, и это не дает мне двигаться дальше. Чему бы я ни научился, я не смогу ничего изменить, руки, в которые ты вложил ключи, обездвижены этой виной, будто гвоздями прибиты. Я не смогу двигаться дальше, пока не исправлю все. - Что ж. Вот и еще один тест пройден. Но я и не сомневался в тебе, ты всегда умел отказаться от личного в пользу того, что более значимо в твоих глазах. Ты сделал это и сейчас. Не думай, я не воспользуюсь этим. Ключи – твои, это не обсуждается. А вот чтобы решить проблему с братом, тебе придется еще немного поработать. Недолго, буквально, до утра – вот все и решится, да или нет, жить или умереть. И все будет зависеть от него, потому что теперь только он может забрать тебя отсюда. - В смысле? - Нет, ты можешь уйти и сам, уйти в так любимый тобой мир, которому ты теперь так много можешь дать. Тоже не так уж плохо, да? Но уйти один, и другого шанса вернуть своего напарника у тебя не будет. Или рисковать, полностью положившись на вашу связь и доверившись ему. На самом деле, ты уже начал восстанавливать эту связь. Ты использовал для этого все, что можно и нельзя, каждое измененное состояние, каждое смещение точки сборки, каждую открывавшуюся тебе щель между мирами. И последнее твое решение, заставившее вашу связь наконец-то заработать в обе стороны – то, что ты не стал звонить ему, чтобы попрощаться. Вместо этого, ты вышел из тела и показал ему, что можешь его почувствовать и вернуться ради него. - Этот путь под дождем был самой трэшевой медитацией в моей жизни. - И, тем не менее, у тебя все получилось. Ведь во время твоей первой попытки связаться с ним, вы не смогли даже встретиться, второй раз, когда ты пришел к нему сам, вы не захотели остаться вместе, а вот вчера вас смогла разорвать только стихия. И теперь тебе предстоит позвать его. И позвать так, чтобы он услышал, и не просто услышал, а нашел тебя во всех реальностях одновременно. И это будет, пожалуй, самым тяжелым испытанием для тебя. Ты так привык к себе, своей силе, уверенности, воле. А ты попробуй стать им. Почувствовать, как чувствует он. Только тогда он сможет услышать тебя достаточно хорошо, чтобы найти. Позови его. Справишься? - Я не знаю. Но другого выхода ведь нет. Значит, придется справиться. - Что ж, ты сделал выбор. И как обычно, у тебя больше нет шанса отступить. Правила тебе знакомы. Ошибка будет стоить жизни. Начинай. Я буду рядом, но вмешаться не смогу, это только ваша борьба и только ваше единство.       Действие лекарства, которое Вадиму вкололи перед эвакуацией, проходило. Сознание мутнело, накопившаяся усталость брала верх, тело потряхивало в ознобе от температуры. Измотанный организм настойчиво пытался выключиться, слова проводника становились глуше. - У тебя есть только эта ночь. Если ты не справишься до утра, завтра ты умрешь на этой земле. И уже ни для кого и ничего не сможешь сделать.       Свет тусклой лампочки под потолком превратился в стальное, едва заметное свечение, а вокруг вместо выцветших обоев холодными зеркалами выросли стены лабиринта. Замкнутое пространство бесконечных переходов будто кружилось в воздухе. Вадим сделал шаг, и пол качнулся под ногами. Лабиринт, зыбкое пространство, в котором встречаешься с сотнями своих «я» и в котором так легко потерять одного единственного себя. Безумие собственных отражений, среди которых надо найти его, своего дуала, с которым вас разделяет практически все, а связывает лишь то единственное, для чего нет даже слова. Но слова были не нужны. Вадим чувствовал его присутствие, далеко, где-то очень далеко, и тянулся к нему, пытаясь нащупать единственный верный путь. - Не смотри глазами, смотри сердцем – донеслось последнее напутствие от проводника.       Вадим собрал ощущение себя где-то в районе груди, прислушался к звучанию знакомой струны, и снова сделал шаг, отражаясь в сотнях зеркал. Он двигался вперед, почти не глядя и не притормаживая, лишь прислушиваясь к себе. Разобрать визуально, где зеркальная стена, а где проход в следующий коридор, было невозможно. Сначала ему удавалось находить путь только чутьем. Несколько раз он свернул, ныряя во все новые коридоры, пока не врезался внезапно в зеркальную поверхность. Преграда осколками посыпалась под ноги с оглушительным звоном, из черного провала позади стекла на него глянула зияющая пропасть. Из бесконечной темной пустоты ворвался ледяной ветер. Один шаг – и пути назад не будет, бездна примет его к себе. Он отшатнулся, и попытался на ощупь найти проход. Его не было. Тупик       Еще минуту назад все было мутно и беспросветно, в номере фоном гудел на нижней отметке звука телевизор, Глеб лежал поверх одеяла, проклиная датчики дыма на потолке. Внезапно его будто дернуло, струна внутри натянулась и словно потащила его за собой, он еще успел почувствовать, как смыкаются веки, и видимый мир исчез. Он стоял перед входом в странное здание без окон, занимавшее огромную площадь, оно будто распласталось бесформенной громадиной по какой-то безжизненной равнине, и стало сразу ясно, что выход из него – только один. Он же и вход. Тот самый, перед которым стоял сейчас Глеб. Он толкнул тяжелую дверь и вошел внутрь, прихватив возникший у порога совершенно из ниоткуда фонарь. Он вошел и прислушался. Из глубины абсолютно темных коридоров едва слышно донесся звон разбитого стекла.       Вадим развернулся и пошел обратно. Вглядываясь в собственные отражения, он пытался не пропустить то единственное, которое хотел сейчас увидеть. Он знал, что рано или поздно в одном из коридоров перед ним окажется брат. И нужно будет просто шагнуть к нему. Но сколько еще перед этим он должен пройти? Снова тупик. Снова назад. Где он ошибся? Какой из шагов оказался неверным? Голова кружилась, собственные движения, повторяемые сотнями окружающих его двойников, сводили с ума. Снова шаг, и снова зеркальная гладь разлетелась на тысячи острых кусков, наполнив все пространство вокруг звенящими нотами. Как музыка. Музыка. «Он услышит эту музыку, он найдет меня по ней». И Вадим перестал считать шаги и вычислять правильный путь, он просто шел, прицельно разбивая зеркала через четко рассчитанные промежутки времени.       Глеб двинулся вперед, но уже через несколько шагов коридор раздвоился. Понять, откуда шел звук, было нетрудно, и он уже хотел рвануть вперед, ведь кроме брата здесь быть больше некому, но вовремя замер. Как они вернутся обратно? Сейчас он идет на звук и на ощущение тянущей струны где-то в груди, но что поможет им не заблудиться на обратном пути? Глеб лихорадочно пошарил по карманам и обнаружил свою нить Ариадны. Упаковка акварельных карандашей разных оттенков черного, купленная для Тани три дня назад. В суматохе свалившихся на него событий, он просто забыл их ей отдать, и сейчас коробка отчетливо прощупывалась в нагрудном кармане. Он торопливо достал ее, разорвал картон, поставил на стене черный крест и уже без колебаний двинулся дальше. На каждом повороте он прислушивался и ждал. Звон стекла периодически повторялся, Глеб ставил кресты и шел на этот звук, как на зов.       Вскоре Вадим понял, что рассыпавшиеся зеркальные стены возникают вновь, как только он уходит за ближайший поворот, и это сбивает его с толку, не дает отследить, где он уже проходил. Разбив очередное стекло, он поднял с пола крупный осколок и сжал его в ладони. Кровь потекла, как будто он все еще был в реальном мире, боль резанула руку, и он удовлетворенно улыбнулся – еще живой. Теперь он шел, оставляя за собой на стенах ярко красные следы, чтобы не попадаться по несколько раз в одну и ту же ловушку. Но блестящий кошмар был словно бесконечным. За каждым из осыпавшихся под ноги отражений открывалась темнота. Абсолютное ничто, хаос небытия. И вот уже шаг туда стал казаться выходом, избавлением. Вадим чувствовал, что мечется по лабиринту, становясь его пленником, мысли спутывались, подступало отчаяние. Небытие манило его к себе, черные провалы на месте разбитых зеркал затягивали, словно воронки. Он отстранялся, только усилием воли сохраняя разум, не позволяя себе сдаться.       Местами, в эту зыбкую невесомость просачивались ощущения реальности. Той, что ждала его снаружи. Находящееся на грани, обессиленное усталостью и болью тело готово было в любой момент перешагнуть порог смерти. Лишь какой-то железной внутренней хваткой он заставлял это тело жить, отдавая себе отчет, что долго так не продержится. А каждое разбитое зеркало тащило к себе сильней предыдущего. Хотелось разбить их все, чтобы раствориться в манящей бесконечности, и только мысль о брате, который сейчас идет ему навстречу, заставляла каждый раз удерживаться на самом краю. Но отчаяние подбиралось все ближе. Мысль о том, что он все придумал, прочно засела в голове. Глеб не может быть здесь, потому что теперь все не так, как раньше. И даже если они встретятся – что это может изменить? Брат где-то там, далеко, в Москве, как он найдет его? И он продолжал блуждать по лабиринту, бессмысленно бить зеркала, будто наигрывая какую-то одному ему известную мелодию, совершенно потерявшись в пространстве и времени. Снова и снова он находил новые повороты и проходы, и снова и снова упирался в новые тупики. Нервы сдавали. Ощущение бессмысленности этих скитаний уже не отпускало. Может, стоит, наконец, перестать бояться бездны? Может, эта бездна – тоже всего лишь отражение? Его собственное отражение? В теории он знал, как работают сновидящие. Вот только это никогда не было ему достаточно интересно, чтобы разобраться всерьез. Да и незачем было. А теперь надо вспомнить. Вроде бы, можно представить то, что ты хочешь получить после определенного действия, а потом это действие совершить, и тогда.. Вадим уставился вперед, в конец очередного коридора, из которого на него пристально смотрел он сам. «Я уверен, что там стоит брат. Я уверен, что там есть жизнь». И тогда, глядя в глаза самому себе, тому, из отражения, он побежал. Он не мог определить, как далеко ведет прямой коридор, и в какой момент он врежется в стену, скорость была уже большая, как вдруг отражение, в которое он бежал, мигнуло и изменилось. Вместо черных провалов на него смотрели светлые как утреннее небо глаза. Уставшее сознание отметило это слишком поздно, и остановить себя он уже не успел. Он врезался прямо в Глеба и только обхватил его руками в неосознанной попытке прикрыть от осколков, которые посыпались им на головы серебряным дождем, когда они оба провалились в неизвестность сквозь находившееся прямо позади брата зеркало.