Старая отцовская форма

Россия умылся и посмотрел в чуть мутное зеркало. В нём отразилось безрадостное лицо круглого сироты. - Доброе утро, страна, - пробормотал он, испытывая лёгкое отвращение. Всё в своём отражении казалось ему уродливым. Чрезмерно большой нос, серые, мышиного цвета, взъерошенные ото сна патлы, какие-то слишком пухлые щёки. Но больше всего ему не нравились его глаза. Что за цвет такой вообще? Вечно всё не как у нормальных стран. Россия скорчил рожу своему отражению и поплёлся на кухню. Налил воды из трёхлитровой банки, в которой прохлорированная вода отстаивалась всю ночь. Чуть сгибаясь и пошатываясь от тяжести замызганного эмалированного чайника, поставил его на старенькую газовую плиту, обыденным жестом повернул вентиль и, с удовлетворением услышав шорох газа, зажёг огонь электрической зажигалкой. Вставало куцее декабрьское солнце. Россия с тоской уставился в окно. Хотелось чего-то недосягаемого, тишина давила на уши, но телевизор был в другой комнате, в вечно пустой гостиной. Перед глазами неясным видением вставала залитая солнцем картинка, много людей за одним столом пьют чай, смеются. Кто они? Почему кажется, что они, смеясь открыто и задорно, поздравляют с Новым Годом друг друга, и его, Россию, тоже? Почему в груди и радостно, и больно? Чайник вскипел. Россия размазал соль указательным пальцем по куску чёрного хлеба и заварил чай без сахара. Это был его завтрак. Босс сказал, что ради экономических реформ стоит потерпеть. Желудок так не считал, но его мнение никого не интересовало. Небо заволокло тучами, а из них посыпалось нечто среднее между снегом и дождём. Россия поёжился и натянул рукава старого отцовского свитера до самых кончиков пальцев, рукавички он где-то потерял, скорее всего, в метро, где он задремал. Да, точно. Едва согревшись на жёстком сидении, он снял их и положил на колени. Рывком проснувшись, едва не пропустив свою остановку, он опрометью кинулся к выходу, напрочь о руковичках позабыв. Ваня расстроенно вздохнул – они были тёплыми и приходились ему в пору, в отличие от всего остального, что было тёплого в доме. Большие вязаные свитера, растянутые или совсем новые…От них веяло некой домашностью и уютом. Стоило надеть какой-нибудь из них, начинало казаться, будто кто-то большой и сильный обнимает со спины. Папины свитера. Если бы у Вани потребовали избавиться от них, он бы ни за какие богатства мира, ни за какие уверения в дальнейшей верной дружбе не сделал бы этого. Свитера и большой бежевый шарф, в который Ваня мог бы замотаться с головы до ног, как в кокон, - это всё, что Ваня нашёл в столичной квартире, доставшейся ему по наследству, что хоть как-то связывало его с отцом. Больше ничего. Ни фотографий, ни писем. Ни-че-го. Ваня даже не знал, как выглядел РСФСР. Он мог судить только о его росте и плечах по цветастым свитерам, что у него остались. С ничего не выражающим лицом Россия показал караулу пропуск особого доступа и вошёл в Кремль, а потом и в Белый дом. Каждое утро к Президенту, как на работу, да вот только это была сплошь рутина, не приносящая видимых результатов. Чаще всего Ваня просто просил этого человека не пить так много. - Я тебя поздравляю, Ваня, в твоём холодильнике повесилась мышь… - пробормотал Россия, закрывая створку холодильника. – Как жить дальше будем? С досады он принялся грызть ноготь большого пальца, отдёрнул руку, ибо привычка эта дурная, и уставился в окно. То ли снег, то ли дождь так и сыпался с неба. Ваня промочил ноги в коричневой жиже и теперь мёрз. Еды не было. Денег тоже. - Может, из крупы что есть? – рассуждал он вслух. Звук собственного голоса немного приободрял. В шкафу, слава Богу, стояла трёхлитровая банка перловки, наполненная наполовину. - Здорово! Сегодня живём! – Ваня с удовольствием чуть встряхнул банку. «Дин-дон!» Дверной звонок вызвал у России лишь раздражение – перловка вот-вот будет готова, а гостей Россия не ждал. Да и не нужны ему сейчас гости – чем он их накормит? Стыдоба да и только. С досадой кинув прихватку на столешницу, он направился к двери. - Кто там? - Хэй, это я – Герой! Пришёл спасать тебя от голодной смерти! Подавив ошалелое «Чего-о?» и сердитое «Себя спасай, а у меня всё нормально!», Ваня открыл дверь и тут же был заграбастан в удушающие объятья. Америка смеялся ему прямо в ухо, от чего его тут же заложило. - Пусти! – пискнул Россия, на что Америка лишь громче рассмеялся. - Ты такой пупсик, Россия! Прости, не могу удержаться и не потискать тебя! Так что просто расслабься и получай удовольствие! - Да харэ! Задушишь! – Ваня уже не на шутку рассердился и с остервенением задёргался. Это ещё больше рассмешило Альфреда, но он всё-таки его отпустил. Россию, даже такого кроху, было сложно удерживать, если он этого не хотел. - Ладно-ладно, старик, успокойся, - Америка потрепал Россию по плечу и двинулся без приглашения на кухню. – У меня для тебя кое-что есть. Ваня фыркнул, внутренне удивляясь такой бесцеремонности, и захлопнул дверь. Обижаться на манеры Америки или нет, он решит потом, когда вырастет достаточно сильным. - И что же это, дядя Альфред? – спросил он, зайдя на кухню. Америка продолжал выгружать из огромной спортивной сумки замороженные брикеты. - Эй, какой я тебе дядя? – возмутился Альфред, погрозив очередной коробочкой, но потом широко улыбнулся. – Зови меня Альфред, просто Альфред. Я не так стар, чтоб ты меня дядей называл. А это курица. Ты же любишь курицу? «Я люблю всё, когда так зверски голоден», - хотел сказать Россия, но вместо этого благодарно кивнул. Было вкусно и, что главное, много. Пробормотав слова благодарности, Россия позволил гравитации и сытому блаженству, которого он не испытывал, наверно, с самого своего рождения, распластать себя по столешнице. Глаза слипались. - Вот смотрю я на тебя, Ваня, и не могу поверить своим глазам … - задумчиво протянул Америка, глядя на обмякшего Россию. - М-м? – Ваня лениво приоткрыл один глаз, не отрываясь от стола. - Ты ведь реально его копия. Такой же точно, только маленький. - М-м, ясно... И что с того? – Россия слышал это слишком часто. - Не зна-аю… - Америка почесал нос и поправил очки. – У тебя с международными отношениями как? - Нормально, - отрезал Россия, вдруг сев нормально. Напоминание о его месте на политической арене как ветром сдуло сладостную негу, что оставалась после сытного ужина. – А ты почему спрашиваешь? - Ну-у, как бы сказать-то тебе… - Америка замялся, будто хотел сказать что-то, о чём ему очень неловко говорить. – Ты ещё на первом собрании, наверно, понял, что многие из нас твоего отца, мягко говоря, не очень любили… - И? – Иван приподнял бровь. На какое-то мгновение в глазах США мелькнула какая-то недобрая тень, но Ваня решил, что это от очков. - Ты только не обижайся, - Альфред будто на что-то рассердился, хотя Ваня не мог даже представить себе, чем мог его обидеть. – Но Арти верно подметил, ты его точная копия, а это нехило может повлиять на твои взаимоотношения с цивилизованными странами. - Да что он такого вам сделал?! – наконец вспылил Иван. Воспоминание об Англии резануло, как по живому. –Ты клонишь к тому, что я такой же как он? Но как я могу?.. - Воу-воу, полегче, старик! – Америка поднял руки в примирительном жесте, не дослушав. Однако Ивана было не остановить. Накипело. - …как я могу быть таким же, когда я ни разу его не видел, чтобы на него равняться? - Ваня, посто… - Да я же, как чистый лист! Я даже не знал, что Беларусь и Украина – мои сёстры! Я ничего не знаю, по меркам стран я родился буквально вчера! - Россия, послу… - Я же согласен выплатить все долги СССР до единого! Даже те, которые не принадлежали именно РСФСР! Ты так вообще шляешься по секретным объектам, как и где тебе вздумается! Берите всё, чего душа пожелает - газ, нефть, людские ресурсы, да без разницы!.. Чего вам всем ещё надо от меня?! - Так! Успокойся! – рявкнул США. – Думай, на кого варежку разеваешь, сопляк! Повисла тишина. Россия улыбнулся и кивнул. Развёл США на эмоции и увидел, как к нему по-настоящему относятся. Курица эта несчастная – ширма. И для репутации героя полезно, и сам товар не пропадёт после того, как от него отказались в Европе. Заодно и сам высказал ему в рожу всё, что думает. Искренность – это чудесно. - Хорошо, я тебя понял, Америка. Альфред уставился на него во все глаза. - Охренеть, ты сейчас, прямо как твой отец. И это далеко не комплимент. Он мне тоже так же говорил, а потом крупно гадил мне. Почему-то Ване стало приятно. Ему с самого начала разговора об отце резко захотелось, чтобы Альфред немедленно покинул его дом. А тут такая ценная крупица информации – папа мог усложнить жизнь Америке так, что того до сих пор перекашивает при одном только воспоминании. - Не улыбайся так, - серьёзно сказал Альфред. – Сейчас я тебе покажу, о чём я. Он не был хорошим парнем, уж не знаю, что ты там себе навыдумывал… Он полез куда-то в один из внутренних карманов своей куртки и выудил оттуда основательно потрёпанную карточку. - Вот, держи. Иван в волнении сглотнул и взял фотографию из тёплых рук Америки. На снимке сразу понятно, кто был изображён: глава СССР - РСФСР. Он стоял за кафедрой и явно на кого-то сердился, указывая на кого-то за кадром в обвиняющем жесте. Хотя сердился – это мягко сказано. Высокий, мощный мужчина в сине-зелёной военной форме, с бежевым шарфом, что вот-вот собьётся с его шеи, явно был вне себя от ярости. Его вид пугал. Кого и в чём он обвинял, Ване понятно не было. Да он и не хотел понимать, как и смотреть на эту старую фотокарточку. Жутко. И холодно. «Ты весь в отца! Копия!» - яростный шёпот Англии и перекошенное лицо. Действительно, тот же нос, тот же разрез глаз, губы. На висках седина, а сами волосы даже на фотографии казались жёсткими. Такие же. Они выбивались из-под форменной фуражки, будто сам Бог им был не указ. Жаль, его фотографировали издалека, и было не разглядеть цвета его глаз. - Таким его все и помнят, - сказал Америка потерявшему дар речи Ване. – Настоящая Империя Зла. Из-за него чуть не началась Третья Мировая с атомными бомбами. Будь готов к тому, что тебе будет реально сложно. Я это к чему: может, ну их, эти мировые собрания? Зачем тебе на них ходить? Ведь все будут видеть в тебе его. А так далеко не уехать. Мне очень жаль тебя. Такой юный, а папаша уже всю жизнь тебе поломал, хотя уже с концами сгинул... Америка не соврал, все действительно видели. Россия вспомнил, на неофициальных посиделках стран он всегда был в стороне. Разговоры затухали сразу же, стоило Ване подойти к той или иной весёлой компании. Ваня недоумевал, зачем вообще его приглашать, если никто не хочет с ним общаться вне государственных дел. Но на каждое такое приглашение отвечал согласием, всё на что-то надеясь. Вдруг на этот раз?.. А все эти косые взгляды предпочитал не замечать. Ну пялятся, ну и что?.. Он же, по сути, новенький, просто ещё не привыкли. А оно вот как оказалось. Действительно, копия. Америка тем временем продолжал говорить, но его слова пробивались до ваниного сознания будто сквозь ватное одеяло. - ...Даже могилы от него не осталось, на которую можно было бы плюнуть... Ване от этих слов стало совсем тоскливо. Как можно испытывать желание плюнуть на могилу покойного? Выходит, папа настолько плохой? Но постойте, от осины не бывает апельсинов, правда ведь? То есть, получается, и я плохой? Как бы я ни старался, я по-прежнему плохой? Неужели они потому со мной не хотят дружить, потому что во мне отца моего видят? Кругом шла голова. Хотелось любить папу, гордиться им, стараться быть похожим на него. Нормальное стремление каждого ребёнка. Многие из населения ещё помнили СССР в своём рассвете. И этим запутывали Ваню ещё больше. Почему они любят его? Было, за что любить? Выходит, папа хороший?.. Тогда почему другие страны до сих пор ненавидят его? Неужели было, за что? Хотелось жить со всеми в мире, но Ване прямым текстом сказали: пока не отмоешь грехи отца, о дружбе не заикайся. Может, сказать им, что я не такой? Может, доказать им, что я совсем не похож на НЕГО? Что я другой совершенно. И отречься, если возникнет необходимость... Но как? Это же...папа.