***
Молодые племянники короля, навестив его, молча глядели друг на друга. Не так они представляли себе этот день, которого всем сердцем ждали. Хотя, положа руку на сердце, каждый понимал: едва Торин до конца осознает потерю, его сразит боль похуже боли всех полученных в битве ран. Младший гном заговорил первым. — Нужно ждать. Пройдёт время, и всё переменится. Торину тяжело, но… Слова не шли. Фили усмехнулся в ответ, похлопав брата по плечу. — Сам то хоть понял, что сказал глупость? И знаешь — я верю! Верю, что дяде можно помочь. — Ради Махала, чем? Нет, если ты знаешь что-то, то я готов на всё ради Торина. Да только если бы можно было возвращать из мёртвых, так мы бы всех уже вернули. — Никто не видел её мёртвой. — Да в том побоище от женщины могло вообще не остаться ничего! — Слишком много необъяснимого, Кили! Очень много. И я пытаюсь сложить всё это в одну связную цепочку. — Брат, все считают необъяснимой открытую щеколду двери. А что если какой-нибудь смрадный орк вошёл в гору во время побоища, услышал крики, пошёл туда и убил? Враги Торина знали о ней! И могли всё это подстроить, мерзкие чудовища! Как же хорошо, что всех их мы перебили… — Кили, я не про щеколду и открытую дверь. Подумай сам: Торину никто не говорил о несчастье. Тогда это сгубило бы его. Но он знает! Он сам откуда-то узнал об этом. Значит, есть что-то, неизвестное нам. Нужно разговорить его. Сделать так, чтобы он обо всём поведал. — Ну и дурень же ты, а ещё старший! Говорить с ним сейчас о кхазуш* Райнэ — всё равно что бередить его раны. Ты видел, как ему плохо? Хочешь сделать ещё хуже? Вновь довести его до безумия? Пусть Торин и знает что-то. Но если бы он знал, что она жива, было бы ему столь тяжело — сейчас? Прошёл еще целый безрадостный день, в течение которого молва об окончательном выздоровлении Торина облетела Эребор и достигла Дэйла. Вороны несли добрую весть в Железные Холмы и даже в Мирквуд. Но в душах всех приближённых не угасала тревога. Лишь следующим утром Даин Железностоп собрал всех, занимающих значимые посты, в Великом Чертоге Трора и объявил волю Короля-под-Горой. — Общим соглашением нашим, я не покину Эребор еще в течение месяца. Вам же — каждому — Торин II сын Трайна и внук Трора шлёт свой приказ: подготовить подробный рассказ и отчёты обо всём, что содеяно под вашим оком. Король желает знать, сколько среди нас воинов, сколько ремесленников в каждом из ремёсел. А также сколько сородичей стали увечны после битвы и теперь на нашем иждивении. Готовьтесь доложить о работе кузниц, каменоломен, доступных шахт, о содержимом наших оружейных и кладовых. Обо всём, что в вашем заведовании и подчинении. Казначею нашему король Торин велит начать счёт сокровищницы и быть в ответе за всё истраченное. Каждый, кто готов будет предстать перед владыкой Горы, должен немедля заявить об этом и получить время аудиенции. Да здравствует король, да пребудет правление его долгим и славным! *Khazush (кхузд.) – друг, сестра или брат – как доброе обращение (не буквально), добрый сородич, приятель. Но не «брат по оружию», воин. В отношении воинов приветствие звучит, как Khazash.Глава 2. Незаживающая рана
26 ноября 2016 г. в 16:27
Примечания:
Начало марта 2942-го года Т.А. Великое королевство Эребор. Три месяца спустя Битвы Пяти Армий.
Мудрый друг и советник с тревогой смотрел на своего узбада, стоящего у колонны, опираясь об неё рукой, тяжело дыша и глядя в пол.
— Ты рано отправляешь отсюда Даина. Тебе нужно до конца восстановиться, вернуть силы. Твой брат хорошо руководил нами.
— Я знаю. Но теперь займу свое место сам. Хватит с меня этих лекарей и зелий. Народ должен видеть своего короля.
— Это так, Торин. — Балин подошёл ближе и взял друга за руку. — Но я вижу, как тебе тяжело. Правильно ли уже сейчас принимать на себя бремя королевской власти? Ты знаешь обо всём. Эребор восстанавливается, и Дэйл тоже. Раны, нанесённые нашим землям, понемногу заживают. Как и твои. Но нужно время, чтобы они зажили совсем.
Взгляд Торина стал рассеянным. Кажется, он даже не видел своего старейшину. Лишь отошёл от колонны, всё ещё заметно хромая и держась рукою за грудь.
— Я законный правитель Эребора и буду справляться со всем без помощи брата. Я так решил. И я запрещаю впредь говорить о моих ранах.
Балин вздохнул тяжело и побрёл прочь из залы. Если он так решил, никто уже его не переубедит. И никакие запреты не упасут его от боли той раны, что не заживёт никогда. Что будет преследовать его до конца дней, терзая и тело, и душу. Что всегда будет в этой глубокой грусти его глаз и хрипотце голоса, в его стремлении уединиться и редких, но страшных срывах.
«В руках его — власть над великим королевством кхазад. Но теперь уже никогда он не будет счастлив!»
Седобородый гном шёл по улицам Эребора с тяжёлым чувством в груди. Его, бесспорно, радовала решимость Торина, он был счастлив наконец-то видеть короля на ногах. После того, как все они уже распростились с ним в страшные дни после битвы, после долгих недель неизвестности — что же будет с их Торином? Сумеет ли он править? Выздоровление узбада было истинным чудом. Многие сходились к тому, что имело место и куда более сильное вмешательство, нежели легендарная эльфийская медицина и помощь истари. Ведь произошло в те дни и ещё одно необъяснимое событие. Вспоминая о нём, Балин вновь вздохнул, уткнув нос в свою бороду.
«Как же мы были не правы! Сколько же горя и бед мы причинили тому, кому преданы всем сердцем, и кого почитаем как правителя и друга! И теперь уже… Теперь ничего уже не вернёшь».
Страшная битва пощадила Балина. Он вышел из неё невредимым, и с первых дней, на правах старейшего, руководил государственной казной. Чудовищные злодеяния, обрушившиеся на Эребор и все окрестные земли, требовали теперь огромных вложений. И не было в клане лучшего претендента на должность казначея, равно как не было никого, кто располагал бы таким доверием короля. И Балин исполнял свой долг: оказал обещанную помощь жителям Озерного города, что теперь поселились в Дэйле, каждый месяц отправлял золото семьям всех погибших воинов из армии Железных Холмов. Он делал дорогие заказы в дальних землях, ибо не хватало в то время рабочих рук, чтобы самим добыть и изготовить всё необходимое. Сородичам из Эред Луин требовалось ещё много месяцев, чтобы достигнуть Одинокой горы. Железные Холмы понесли свои невосполнимые потери. Но остались рядом — служить своему королю и королевству. И теперь они — гномы Эребора и люди Дэйла, немногочисленные, но выжившие — трудились, не покладая рук. Но была у них и надёжная опора в их нелёгком деле — сокровищница. Проклятое драконом золото теперь должно было служить делу возрождения городов и обустройству жизни тех, для кого эти города были родными. Кому некуда было идти, и чей долг — возродить отечество.
Даин ведал восстановлением кузниц и шахт, охраной горы и обустройством переселенцев. Но столь горячему нравом лорду нельзя было доверять дипломатию и поддержку сложившихся политических союзов. Всё это легло на плечи Балина. И все прошедшие месяцы он действовал в одиночку, по своему усмотрению. Он не мог советоваться и заручаться добром тяжело раненого узбада. Ведь до последнего времени Торин не мог даже говорить, и все вокруг молились праотцам о его выздоровлении. Теперь он обо всём поведает королю. И в душе жила надежда, что узбад поддержит его во всех решениях. Не золото отражалось сейчас, сегодня в его глазах. Но то, что дороже и утрачено навеки.
«Быть может, это и к лучшему, что, преодолевая слабость и боль, Торин уже сейчас начнёт править всеми нами. Он жаждет лишь одного — уходить от своей беды хоть на часы, полностью забываясь в делах и встречах. Мы же во всём поддержим его, и так будет всегда».
Нужно было сообщить радостную весть — сперва хоть близким, хотя бы брату и племянникам короля. Даин, разумеется, уже знал обо всём. И это избавляло мудрого гнома от необходимости встречаться лишний раз с родичем, отношения с которым у Балина не складывались.
Здоровяк Двалин работал в каменоломнях, и почти не покидал их, позволяя себе лишь пару-тройку часов отдыха в сутки. Ему много легче было бы служить в охране, или в кузнях. Но тогда много сложнее было бы этим каменоломням, где работа закипела в первую очередь, и откуда как в Эребор, так и в Дэйл поставляли столь нужный строительный материал. Появление казначея здесь — среди пыли и ударов огромных гномьих молотов, среди непрекращающегося гула и равномерного стука зубил — было делом необычным. Высокий гном, чей мускулистый торс был прикрыт лишь кожаным фартуком, удивлённо взглянул на чистюлю брата, отложил молот и направился к Балину.
— Какими судьбами в таком месте?
— Торин. Он на ногах и решил править теперь сам. И даже предложил Даину оставить Эребор, заняться теперь делами в своей вотчине.
— Что?.. Два дня назад он не мог встать без помощи. Слишком рано.
— Спорить с ним будешь сам. Я лишь говорю тебе о том, что знаю.
— Слава Махалу! — здоровяк даже присел, благодарственно сложив перед собою огромные мозолистые руки. — Знаешь, ведь столько дней я не просил праотцов ни о чём больше! Как он? Что говорил тебе?
— Почти ничего. Велел забыть о его ранах. И, боюсь, мой дорогой Двалин, радоваться пока преждевременно. Он подобен чёрной туче, и скорее всего, мечтает лишь забыться в делах.
На несколько минут разговор затих. Оба с грустью глядели куда-то вдаль, да покусывали губы.
— Мы можем снарядить ещё один поисковый отряд? Пойми, он винит нас! Только ты и я видели, как он запер её перед битвой. Мы обнаружили открытую дверь, мы не нашли тех, кто открыл её. И это наши поиски не увенчались успехом. Второй раз в жизни — та же боль, как было с его отцом. Ни вести, ни уверенности, ни права смириться. Лишь вечное страдание и неугасающая надежда, вера в чудо. А ведь он ещё слишком слаб, такие увечья не проходят быстро и без последствий.
— Балин, минуло три месяца! Чего можно ждать? Была бы она живой, разве не пришла бы — к нему? А если была жива, но не пришла, так пусть проклято будет её имя!
— Брат, мы и так понаделали в свое время глупостей. Мы не приняли их союза, всячески пытались разрушить счастье своего же лучшего друга. А потом готовы были перевернуть всю землю. И теперь боимся думать, что будет с Торином дальше.
— Что ещё мы можем сделать? Где искать? Ты забыл ужасы битвы? Как могла выжить в ней безоружная девица, по глупости своей сбежавшая из укрытия?
— В горе не было никого. Мы вышли из Эребора — все вместе. То, что произошло там, странно и необъяснимо.
Двалин махнул рукой и отправился обратно в каменоломни. Старший из братьев побрёл прочь, к своим насущным делам. Но ни в тот день, ни на следующий никто не дождался указов и распоряжений правителя Эребора. Никто не увидел его, вышедшего из полутёмной залы, всё ещё хранившей следы разрушений. А те, что повидались с ним, уходили, качая головою и кусая губы. Он был жив, он почти оправился от ран. Но был ли это тот самый Торин, которого они знали? И не сгубит ли его — медленно и мучительно — та рана, что не заживёт никогда?