So far from who I was

Когда владеешь чем-то всю жизнь, имея под рукой каждую секунду прожитого времени, не задумываешься о том, как имеющееся – полезно. Будь то люди или вещи, все одно, исход у потерь одинаково печален и несправедлив. Что имеем – не храним, потерявши – плачем. Сейчас, в обреченном на гибель новом мире, водопроводы работали редко, в нашей общине их только-только начали ремонтировать, подавая воду маленькими порциями на пробу. Здесь же чистой, но не питьевой все же воды было в достатке, и я блаженствовала под напором обжигающе-горячих потоков. Замечала ли я раньше, как живительны свойства вечернего или утреннего душа? Тело мое ободрилось, грязь потоками убегала в слив, а терпкое вишневое мыло сушило кожу. Я терла руки мочалкой, терла плечи, шею и живот, стараясь смыть каждое воспоминание, просочившееся внутрь меня. Пальцы устали, я блаженно упала в набранную воду, заснув с закрытым краном. К счастью или сожалению, но беда обошла меня стороной, сон остался только сном и не обернулся смертью в горячей воде. Коврик в ванной комнатке оказался розовым и ворсистым, полотенце – цвета яркой фуксии. Я вышла, стало холодно, кожа покрылась мелкими мурашками. Пришлось завернуться в полотенце и добраться до спальни, чтобы отрыть из помятой коробки новый наряд. Интерьер мне нравился. Серые и розовые тона царили над всеми остальными. Кое-где просачивались белые пятна цвета – потолки и бортики под ними. Выбор гардероба пал на платье, снова, хотя я и знала, что рядом с ним лучше носить шорты или штаны. Ведь вещи… Они должны приносить нам комфорт, удовлетворение, верно? Что, если лиловое платье с вышитым на нем гномом из диснеевской «Белоснежки» – приносит мне уверенность в себе? Короткие оканчивались манжетиками, воротник напоминал ворот белой рубашки. Я осторожно разгладила ткань на груди, а после… А после, наверное, заснула. Сразу, не сразу, откуда мне это помнить? Мрак взялся за меня цепко, но голоса и звуки прорезали его насквозь. Все те же лица и те же глаза. Мой отец, которого мать частенько звала жалким и бесполезным неудачником, дядя Рик, спасший мне жизнь не один раз, обиженный Карл и даже тетя Лори. Бэт, с которой мы так стремительно подружились, чью смерть я узрела лишь рассказами из чужих уст, Мэгги и Кэрол. Сон мой был беспокойным, образы сменялись, ландшафты и комнатки, дороги и улицы, места, в которых доводилось бывать. Все двигалось вокруг меня в жестоком и буйном танце. Дыхание перехватило, я разглядела Александрию, я держала в руках лопату и рыла одну из ненастоящих могил у памятного забора. За мной на куске крепкого металла вереницей перемещались имена. Имена, не имеющие живых хозяев, имена – призраки. Я копала, и руки болели, копала, не собираясь останавливаться, но из земли… Из земли высунулась рука, покрытая струпьями сочащегося с пальцев гноя, остатками кожи и лохмотьями сгнившего рукава. – Мэ-Мэгги? – промычал знакомый голос, показался набухший кровью глаз, часть оголенной челюсти. – Где… Г-где моя Мэ… Моя Мэгги? Это лицо не принадлежало Гленну, и голос был украден, и мысли, и горячо любимая им жена. Старая кепка разносчика пиццы на его голове истрепалась, она напомнила мне первые дни нашего теплого знакомства. Мертвый Гленн виновато отпрянул, когда я вскрикнула и отдернула ногу. За ним показался Абрахам, Андреа и Лори, покрытая газоном земля разверзлась, а из расщелины за ним шла вереница знакомых мне тел. Мертвых, отмучившихся тел, ждущих меня на той стороне жизни. Проснулась я с криком, с воплем волнения. Звонкий голос отразился потолком, стремительно опускаясь мне на макушку. Я подпрыгнула на кровати, плотно сцепив губы и устремив взгляд в пустоту комнатки. В спальне стены были бледно-розовыми, над кроватью нависал балдахин с рюшками… О, кто-то из этих ублюдков явно пытался угодить моему размытому вкусу. Тьма и густела перед глазами, и расступалась. За окном ярко светил белый фонарь, касаясь каждого дюйма лежащей впереди дороги. Я скинула одеяло с ног, гладкая шелковая ткань лизнула кожу, прогоняя остатки вечерней разморенности. Пришлось распахнуть глаза, выглянуть в узкое, но высокое окошко. Двое мужчин с автоматами за плечами вышагивали по освещенной улице. Шли они торопливо, разговаривая о чем-то занимательном. Должно быть, дежурства здесь тихие, за стенами не происходит ничего сумасбродного, а вне их – какая разница. Удивления я не испытала, вспомнив о том, как низко опускаются головы перед Ниганом. Вряд ли кто-то решит поднять бунт или устроить беспорядок, ведь Ниган, он... Меня передернуло, стоило имени этому всплыть в разбегающихся мыслях. Страх снова укусил меня, и я понимала, что объятья пушистого зайца и теплая вода уже не помогут. Спиной я прислонилась к окну, сползла по нему вниз, руками закрывая глаза. Не плакать, только не плакать, ведь это – последний шажок к бездне всепоглощающего отчаяния. Не плакать, не плакать, ведь Абрахам, умирая, только сжал кулаки от злобы, позволил себе последнее слово, и слово его было дерзким. Интересно… А помогло ли? Ужас не отступал, и бездейственное ожидание нового визита убивало. Страх топал вверх и вниз, длинными пальцами задевая то ребра, то лодыжки. Я поняла, что единственное лекарство мое – знакомое лицо перед глазами, понимание в нем. Дэрил, я должна найти его, должна отыскать среди десятка заполненных живыми еще людьми домов. Дорогу спросить не у кого, но я помню, как его конвоиры вышагивали вдоль забора, мимо грязно-коричневых бараков за углом. Поднялась я решительно и резко, вскидывая подбородок и хмуря брови. О, видеть бы мне себя со стороны, должно быть, смешное зрелище, а? Только в зеркало я не посмотрела, плотно закрывая глаза, пальцами расчесывая спутанные курчавые волосы. Кондиционера в душе не было, только детское мыло с запахом вишни, старый полупустой шампунь и пара тюбиков геля, с непослушными волосами пришлось повозиться, чтобы заплести косу вновь. Ночная улица показалась мне холодной, но что-то маняще светилось за поворотом домов. Я вновь выглянула в окно, патрульные удалились, сверкая подошвами сапог, а распростертая впереди улочка оказалась пустующей перед моим жадным взором. Пальцы зашлись лихорадочным танцем, как только в голове эхом пронеслись его последние напутствия. – Ты никуда не выйдешь отсюда. А почему? Ведь двери открыты, что могло меня удержать? Разве что здравый смысл, желание жить или страх перед будущим. Да мало ли на свете пороков, способных выпытать из нас согласие на молчание и обреченное бездействие? Холодно, было холодно, и на ноги я натянула плотные белые чулки, доходящие мне до верхнего края стертых коленок. Розовая толстовка закрыла плечики платья, а такая же розовая кепка с широким козырьком должна была беречь мои глаза от света фонарей. Ступеньки не скрипели, белая лестница оказалась крепкой. Дверь распахнулась передо мной, повеяло холодом, и ладони непроизвольно сжались в кулаки. В прихваченной из дома коробке, которую я разобрала не до конца, лежал маленький фонарик с полными заряда батарейками, но его я предусмотрительно не взяла с собой. Лежал там и пистолет, на самом дне, боком касаясь помятого картона, лежал, ожидая своего часа. Что-то шепнуло мне в напутствие: не создавай себе проблем. Но страх толкал вперед, в родные руки. Мы с Дэрилом были друзьями, он травил истории, катал меня на байке и забавно кривил губы, стоило мне только упомянуть в разговоре Кэрол. Все в Александрии – друзья, так или иначе. Выбора у нас не было, большие проблемы делились на всех, а мелкие разногласия сглаживались под их напором. Люди умирали, но обиды гибли быстрее, и шаткое равновесие меж нами, разными, но собранными под одной крышей, тянулось изо дня в день непрерывной полосой суеты. Выходя, я вспоминала лицо Карла и его сжатые в обиде губы. Страх поутих, благоговейное чувство гордости объяло мое истово бьющееся сердце. Я ведь спасла его несчастную руку, отдав на растерзание собственное тело, это я, я – та, кто должен таить обиду, та, что проявила героизм и жертвенность. Только ее не было, этой обиды, лишь смутное понимание на дне души. Если бы моя туша не интересовала Нигана, Карл и Рик не оказались бы в той опасности. Что же, мною началось, мною же и закончилось, все честно. Миновав первый поворот возле своего дома, я повернулась на шорох за спиной. Людей на улицах не было, и мысли о комендантском часе после захода солнца пробралась мне в голову только сейчас. А если кто-то смотрит из окон, если меня узнают, если доложат ему, что тогда случится? Кое-где виднелись занавески, в других окнах – жалюзи, в третьих – обрывки запертых за стеклом комнат. Никаких лиц, но люди ведь могут и прятаться, верно? «Наплевать», – решила я для самой себя, заворачивая к тянущемуся впереди забору. Деревья здесь были, но не в таком изобилии, вдоль ограды шастали ряженые в кожаные куртки мужики и юноши. Позеры, не иначе, слепо следуют святейшим заповедям Нигана, воруя его стиль: брутально-угрожающий. Прокрасться мимо них было не так сложно, только лиловая юбка лилового платья зацепилась за низкую ограду рядом стоящего дома, в тени которого я пряталась. Гном, вышитый на груди, точно посмеялся над моим невезением, ткань затрещала, но не порвалась… Ржавые бараки тянулись впереди меня. Железные или стальные их бока покрывал налет застаревшей копоти. Интересно, как эти банки использовали ранее, до случившегося? В них жили солдаты или ютились бомжи? Какой-то параноидальный мужлан держал в них оружие или… Я на секунду застыла за одним из строений, бегло припоминая своего старого соседа – мистера Фримена. Дед держал дома кучу винтовок и пистолетов, превратил часть дома в бункер, он как знал, что грядет смерть. Интересно, как старик сейчас, помогли ли ему горы оружия, спрятанного в оборудованным для долгого выживания подвале, или наоборот – привлекли рыщущих в округе сталкеров? Пейзаж словно и не менялся. Один барак похож на другой с завидной силой. Только пятна от ржавчины перемещаются, редкие островки зелени под ногами и припаркованные вдоль дороги машины. Все вокруг остается тем же, верно? Аляпистые дорогие дома явно фешенебельного района, как в сломанном жестоким ребенком муравейнике, в темноте не разглядеть барельефов на их разнобоких фасадах. Все одно… Я шла вперед, изредка оглядываясь, чтобы не оказаться застигнутой врасплох. Никого, только редкие огни фонарей, отклики слов патрулирующих отрядов. Рассвет начинал заниматься, всполохи света густели, обретая силу, нужную сейчас и мне. Я забыла, сколько раз поворачивала, где мой собственный дом, куда возвращаться. Только шла, слушаясь какого-то жуткого инстинкта, голоса под задубевшей кожей. Куда? Не помню, мимо консервных банок украденных у кого-то домов, зажженных фонарей, рыскающих в ночи стражников, мимо чужого волнения и собственного здравого смысла. В какой момент я заблудилась – не знаю. Только подняла голову вверх, к фонарю, заметив, что потеряла из виду казавшийся нескончаемым забор. Он там, за домами, должен быть вдалеке… Оглядевшись назад, я судорожно всматривалась в приближающиеся огни фонарей. Кто-то шел мне навстречу, шел, видя меня или нет, пытаясь поймать или просто проходя мимо. Я успела испугаться только поверхностно, самой корочкой кожи, не всерьез. А потом… Потом ко мне пришел уже настоящий страх. Кто-то или что-то неожиданно резким рывком потянуло меня в сторону, за разросшиеся кусты ежевики. Колючки зацепились за белый чулок, чьи-то пальцы судорожно сжимали воротник моей толстовки, но мне-то казалось, будто они – задержались на моей побелевшей шее. Вскрик готов был сорваться с губ, но чья-то мягкая, теплая ладонь подавила его в зачатке, втолкнув обратно в глотку. – Что ты тут делаешь? – спросил незнакомый мне женский голос, убирая свою ладонь с моего рта. – Совсем рехнулась? Но я не ответила, только сдерживала крик, пытаясь понять, злится говорящая или нет. Тонкие пальцы медленно разжались, женщина отпустила меня, осторожно обходя спереди. Разница в росте у нас была большой, незнакомке пришлось нагнуться, слегка приподнимая козырек моей розовой кепки. Ее темные глаза следили за моими – голубыми, я силилась придумать себе оправдание, но не могла найти и слова в далеких сейчас закромах памяти. Момент очередной трусости длился вечно, и только стук двух сердец и мерный ропот воздуха нарушали липучую тишину. – Ты – Лотти, да? Новенькая? – спросила она, осторожно проводя рукой по моим убранным в косу волосам. – Из Александрии? – Да, – призналась я, отчего-то не удивляясь тому, что меня узнали. – Господи, такая молоденькая… Зачем же ты вышла из дома в такую темень? Ниган не предупредил тебя о том, что его жены не гуляют по ночам? – спросила незнакомая мне еще женщина. – Никто, как видишь, не гуляет, чтобы не нарваться на неприятности. От этих козлов, – добавила она, покосившись в сторону прохаживающихся вдоль забора мужчин, – жди всего, что угодно. Она говорила тихо, дружелюбно, точно с до смерти перепуганным зверем. Наверное, им я и была в те времена. Незнакомка, в любом случае, произвела на меня хорошее впечатление. Ей хотелось довериться, может, даже и зря, но я невольно подалась вперед. В моем затравленном взгляде сверкнуло что-то жалкое, и женщина осторожно улыбнулась самым уголком своих тонких губ. – Он не сильно обидел тебя? – Нет, – солгала я, но тут же осеклась, понимая, что она должна знать о том, как все это происходит. – Немного. – Немного, – эхом повторила она. – Не надейся избежать этого в следующий раз. Женщина понимающе кивнула, снова погладив меня по волосам, и устыдившись собственного предупреждения. Должно быть, она угадывала мой возраст, то и дело поглядывая на забавного вышитого на груди гнома. Я опасливо обернулась, услышав шум позади себя, и женщина утянула меня чуть дальше, мимо других ягодных кустов, уже не задевая их колючих или сухих веток. В воздухе пахло дозревающей смородиной, запах неприятно кислился на языке, вызывал слюну. Я вспомнила о том, что не обедала и не ужинала, и есть захотела только сейчас. – Я – Шэрри, одна из его жен, – представилась женщина и улыбнулась приветливее, встретив мой понимающий взгляд. – Да, поэтому ты теперь – Лотти, чтобы нас двоих не путать. Я только кивнула в ответ, сдержанно поджимая губы. Шэрри молча осматривала меня с ног до головы, точно выискивая какие новые детали. Она осторожно приподняла мое лицо за подбородок, заставив меня сильно смутиться, потом сняла кепку, тут же вернув на место. Я – не капуста, которую хозяйка выбирает на рынке, чтобы осматривать меня столь неосторожно и грубо. Не помню, откуда взялись силы и смелость, но ее руку я стряхнула с особой грубостью. – Прости, – шепнула новая знакомая, потупив взор. – Это было невежливо. Скажи, что ты тут делаешь? – Я искала… Искала кое-что. – Кое-кого, да? – спросила женщина, улыбнувшись шире. – Да, я так и подумала, что знаю, кого ты ищешь. Мы с ним знакомы. Немного, правда. Страх отразился во взгляде, и Шэрри наклонила голову ко мне. В ее глазах не было злости или издевки, радужки полнились постыдным сочувствием. Теплая ладонь пригладила мои волосы еще раз, я вздрогнула, чувствуя, как ужас от пережитого ранее отходит на второй план. Это и есть то, чего я искала в ночи, ради чего выбралась из дома, стараясь добраться до единственного человека, что мог мне помочь… Сочувствие, хоть малая его капля, пойманная в полете над холодной, умирающей в муках землей. – Дэрила держат не здесь, – рассказала подруга по несчастью, попутно застегивая мою толстовку до самого конца. – Ты не в том конце поселения. Он… Спрашивал у меня, как ты, – призналась та. – Я как-нибудь отведу тебя к нему, но не сейчас, хорошо? – Почему не сейчас? – севшим голосом спросила я. – До рассвета есть еще час, а может и два. Мы бы успели обер… – Просто сейчас нам бы лучше вернуться к себе. Ниган не любит, когда его не слушаются, и это всегда плохо заканчивается. Ладно, пусть сегодня не получится. Я сдержанно кивнула, пустившись за новой знакомой, и та осторожно взяла меня за руку, чтобы не потерять. Ее ладонь была холодной, но согрелась быстро в моей дрожащей руке. Мимо бараков, мимо людей, мимо забора. Шэрри рассказывала мне что-то о своей погибшей младшей сестре, о том, что здесь не так уж и плохо, что Нигана вполне можно терпеть, закрывая глаза на мимолетные приступы его волнами накатывающей жестокости, а я слушала, медленно погружаясь в шелест ее приятного голоса. Мы шли недолго, и Шэрри все время сжимала пальцы вокруг моей ладони. Она не спрашивала, сколько мне лет, но этот вопрос все же теплился в ее разуме. Казалось, что мы с нею – соперницы, две женщины для одного мужчины, две женщины, что должны за него бороться, выцарапывая друг другу глаза. Только кому… Кому из нас нужно «счастье» единоличного им обладания? О, не думаю, что в рядах его жен найдется хоть одна желающая. Шэрри знала, где меня поселили. Тот большой светлеющий в рассветных лучах дом, казалось, знали все. По улице она шла быстро и уверенно, рассказала мне о том, что ей разрешают прохаживаться куда угодно и в любое время, но только если она не нужна. Шэрри слабо улыбнулась, выпуская мою ладошку и останавливаясь у самой двери. Под козырьком крыльца нас не должны были увидеть, и Шэрри позволила себе снять с меня кепку снова, чтобы неловким жестом взъерошить мои кудрявые волосы. – Будь осторожнее в следующий раз, я могу не успеть найти тебя. – Я не хочу здесь оставаться, – призналась я честно. – Он отпустит меня? Домой, в наше поселение, к дяде и кузену… Не сейчас, а потом, когда ему это надоест. Ему же… Ему же это надоедает? – Нет, – честно, но совершенно не обнадеживающе призналась мне Шэрри. – Не надоедает, не отпустит, забудь об этом. Все может быть хорошо, Лотти, если забыть о том, что было раньше, до него. Если смириться. Ее ладонь мягко скользила по моему лицу, поглаживая щеки и подбородок. Я утвердительно кивнула, услышав ответ, а после инстинктивно подалась вперед, разводя руки в стороны. Шэрри обняла меня. Сладко, ласково, как только принятого в семью ребенка. Ей, похоже, сочувствие было необходимо также сильно, как и мне, одна душа льнула к другой в поисках понимания. Эмпатии у меня хватало, я гладила женщину по спине, а она в ответ – меня, не разрывая объятий. Розовеющий на горизонте рассвет не отвлекал нас ничуть, только мерный скрип половиц под ногами, отдаленный вой пса, чудом выжившего в этом аду. – Будь осторожнее в следующий раз. Нам нужно держаться вместе, но… Лотти, каждый здесь сам за себя. И ты должна действовать также, хорошо? Думай о себе в первую очередь. Дэрил спас нас однажды, и я теперь его должница, но, если речь зайдет о моей безопасности или о безопасности… – Я никогда не попрошу о чем-то, что может стоить тебе жизни, – ответила я тихо. – Я пойду обратно, Шэр… Холодно. – Ты вся в мурашках, – улыбнулась Шэрри, взглянув на мои бледные руки. – Удачи, Ло. Все будет хорошо, просто впредь слушайся. Только по ее глазам я понимала, что это вранье, уже не будет, что бы я ни делала. Шэрри, как и я, уже знала, что выход у нас один – смерть, забвение. Ниган не отпустит, даже наигравшись. Он – точно кот, если и не добьет жертву, так намучает ее, отгрызет лапы, сломает позвоночник и оставит после себя, чтобы посмотреть, как та издыхает. Новая знакомая скрылась за поворотом, и круглая ручка двери скользнула в моей руке холодком металла, половицы скрипнули под напором ступней. Я успела сделать пару шагов, прежде, чем учуяла знакомый запах одеколона и дешевой выпивки, которой баловался и мой отец. Рассвет занимался прямо за моей спиной, на востоке, и из кухни шел аромат свежих вафель. Только радости я не испытала, осознание ударило меня в грудь, вышибая из легких весь оставшийся там воздух. Помню, что наверх я поднималась на дрожащих в предвкушении ногах, медленно и осторожно, больно закусив нижнюю губу. – Ло… – проговорил знакомый голос, услышав мои легкие шажки за дверью. Сердце ударило меня по груди, спина мгновенно выпрямилась, инстинктивно, необдуманно. Этот голос, голос монстра, человека, убивающего с отвратительной улыбкой на лице. Я услышала, как в руке его двинулось древко биты, он взял с собою Люсиль… Чтобы навестить меня вновь? Взял с самого начала, или вернулся, не обнаружив новой жены на положенном ей месте? – …Ли… Я шла к спальне, шла, понимая, что не смогу уже увернуться от его приказа, все равно ведь позовут. В его голосе, в его липучем тоне не было и капли улыбки, только сквозящая в звуках злость, растущая в геометрической прогрессии. Я остановилась у двери, ведущей в спальню, остановилась, продолжая закусывать губу и молчать, точно эти секунды могли помочь мне избежать ответа за содеянное. –…Та… Дверь открылась сама, и прямо перед моим носом, чуть его не задев. Крепкая фигура Нигана нависла надо мной, и Люсиль покоилась на его плече, угрожающе сверкая шипами колючей проволоки. Не дождался, сам вышел навстречу. Сердце билось и билось, а я молча стояла напротив, дрожа всем телом, прислушиваясь к отзвукам мыслей в моей забитой голосами мертвецов голове. Я вздрогнула, мгновенно опуская глаза к полу, смыкая губы мертвой хваткой. Пожалуйста, не надо… Не надо так, как было вчера. – Свет очей моих.