Дорога к тебе.

Следующим вечером Михаэль сам зашел к Фелару. Тот сидел в кресле, уставившись на блеклую луну в оконном проеме. На столе лежал тяжелый том серого цвета. Южанин, заметив удивленный взгляд вошедшего хозяина, резко встал. - Вы не описали границы дозволенного. Я посмел забрать книгу с собой. Лорд передернул плечами. - Да читай на здоровье этот бред, если нравится. - Я могу брать книги? – вкрадчиво поинтересовался раб. - Ну, если ты не собираешься ими растапливать камин, то, пожалуй, бери. Повисло молчание. Каждый смотрел в сторону и обдумывал что-то свое. - Я… могу по своему желанию перемещаться по дому? - Да. - Я могу попросить перо и бумагу? - Скажи, принесут. - А оружие? Михаэль встрепенулся, посмотрел в изучающие его глаза собеседника. - Оружие??? Раб отвел взгляд, не ответил. Аллерой сел в ближайшее кресло, потер лоб. - Ты сейчас действительно попросил, чтобы я дал тебе, рабу, оружие? Южанин молчал. Только губы плотно сжались. - Зачем? - Что? - Зачем тебе оружие? - Я воин, я не должен терять мастерства. «Ты раб,» - хотел крикнуть ему Михаэль, но сдержался. - Я никогда не спрашивал: как ты…стал…ну… - Если семье военнопленного нечем заплатить выкуп, лучший способ на нем заработать – продать в рабство. - Ты был на войне? - Да. - Ты… убивал? - Да. И для этого совсем необязательно иметь клинок. Жалел ли Фелар, что тогда, в гостиной он не бил, а лишь приноравливался, вспоминая забытые навыки? Жалел ли Михаэль, что зашел сегодня в эту дверь? Или что вообще купил этого непутевого странного раба? Раба, у которого кажется свободы больше, чем у него самого. - Сколько ты…так? - Смотря чего. Полтора года. 7 хозяев. 3 побега. 8 сломанных ребер. 15 наказаний плетьми. Продолжать? - Нет, не надо. Михаэль закрыл лицо руками. Ему хотелось стереть этот вечер из памяти, забыть эти страшные слова, не пытаться понять – как же так… Длинные пальцы настойчиво отодрали его руки от лица. Но, не увидев слез, Фелар, кажется, успокоился. Отошел к столу. - Вчера… вы не взяли меня. У Михаэля глаза на лоб полезли. - Э…а… - Вы хотели, я видел. - Я совсем другого хотел, - буркнул покрасневший Михаэль. – Другую. Неважно. И потом, это тебя не касается. От смущения и растерянности он не знал, куда деть взгляд. Потом нервно дернул плечом, встал, развернулся к двери. - Может, в шахматы? – раздалось из-за спины. Лорд развернулся. Фелар стоял у стола со стаканом воды в руке и смотрел прямо на него. И улыбался. На мгновение Михаэль замер, пытаясь впитать это мгновение в память. Потом резанула боль, он нахмурился, отвернулся. - У нас будет одно правило. Ты никогда, слышишь? НИКОГДА не будешь мне врать. Делай и говори, что хочется, я… я не буду тебя наказывать. Только не создавай иллюзию интереса, симпатии…не ври. - Я похож на лгуна? Лорд молчал. - Отчего же вы решили, что это иллюзия? - Пусть не иллюзия, пусть работа… - Разве вы приказывали мне вас развлекать? Или проявлять к вам интерес? - Но… - Вам не кажется, что в данный момент именно вы тешитесь иллюзиями? Михаэль развернулся. Шагнул вперед, вцепился дрожащими пальцами в ворот простой неотбеленной рубахи. - Посмотри. Посмотри внимательно на это лицо. Тебе все еще хочется сыграть со мной в шахматы? Фелар наблюдал за ним с необычайным спокойствием. - А почему это мне должно мешать? - Да я урод, в одной комнате с которым неприятно находиться! - Урод? – на него вдруг взглянули зло. – Правда? Значит, вы насиловали? Нет? Избивали пленных до полусмерти? Нет? Использовали заключенных в вашей тюрьме как шлюх? Нет? Отчего же вам, северянам, так важна внешность? Имеет ли она значение при гнилом сердце? Михаэль разжал пальцы и отступил. Но тяжелый взгляд его не отпускал. - Твое лицо – лицо воина, пытавшегося спасти жизни, а не калечившего их. Тебе нечего стыдиться, лорд. Аллерой опустил глаза. Чертов вечер. В нем был такой прекрасный миг, миг улыбки, а он… - Так мы будем играть в шахматы? Михаэль распахнул глаза и, ни мгновения не раздумывая, выдохнул: - Да! У обоих на лице проступило облегчение. Домой. Эта мысль грела его на королевском балу, позволяла успокоиться. Он так был погружен в собственные мысли и так далек от реальности, что, забывшись, влез в разговор по соседству стоящей группы о собаках. Поспорил с каким-то джентльменом в синем камзоле, чуть ли не вызвал того на дуэль, и, все еще не замечая ошарашенных взглядов окружающих, посмотрел на часы, сказал: «Теперь можно и уйти,» - и поспешил к гардеробу. Домой. Он никогда не называл раньше домом ЭТО место. Но раньше его там никто не ждал. Теперь он каждый вечер проводил в компании… раба? Михаэль научил его играть в карты, а южанин Михаэля – в кости. Михаэль водил раба в сад ледяных фигур, а тот рассказывал ему о морском побережье, жарком солнце и поле цветов. Домой. Едва зайдя в дом. Аллерой отмахнулся от слуги и прямо в верхней одежде кинулся в гостевые. - Снег! Там такой снег, собирайся быстрее! Его глаза сверкали на обезображенном лице, на губах играла мечтательная улыбка. Фелар на мгновение испытал зависть. Но одернул себя, быстро оделся и пошел следом. - Ты видел когда-нибудь настоящую северную метель? Нет? Я тебе покажу! Он был похож на мальчишку. На ребенка, дорвавшегося до сладкого. Или открывшего подарок на День Созидания Мира. Счастливого ребенка. Фелар, шедший следом, невольно засматривался на подпрыгивающего от нетерпения юношу. Ему казалось, этот лорд с обезображенным лицом обведен в сумерках золотым контуром, словно светится. А может, это были отсветы фонарей. Дома закончились. Заброшенная башня звездочета, скрипящая лестница с ржавыми перилами, выбитое окно. Сел, свесил ноги, махнул рукой, словно мир открыл новый: - Смотри! Фелар подошел ближе, осторожно присел рядом. Поле. Лес. Свист ветра, плотная поземка внизу, вьющимися спиралями летящий снег. Ветер, ветер, ветер. И белый простор. Он действительно такого никогда не видел. Две зимы он встречал на линии фронта, было не до этого. Третью – у костра военного разъезда, где запомнилась только боль и унижение. Эта была четвертая. Накатила тяжесть – и растаяла, смытая искренней улыбкой сидящего рядом парня. Воспринимающего его, наверное, больше как зверушку говорящую, чем как человека. Но парня, сумевшего остановить готовую ударить руку. Давшего ему такую свободу, о которой он и мечтать не мог. Фелар прикрыл глаза. Выдохнул. Расслабился. Каждый день в этом доме – хождение по полю, в котором зарыты ужасные саннарские самовзрывающиеся заряды. Он вызнавал, выспрашивал, наблюдал, даже провоцировал. Ему хотелось точно определить, что можно, что нельзя. И что будет за «нельзя». Ему хотелось установить линию поведения – такую, чтоб как можно меньше боли и ошибок. Чтоб все контролировать, знать наверняка. Знать, откуда ударят. И поставить блок. Но его не били. Не особо ограничивали. А наутро после злосчастного разговора к нему зашел дворецкий и сообщил, что он проводит гостя к оружейнику. Фелар своим ушам не поверил. Теперь в его сапоге покоился нож, а в одежде – парные клинки. И каждое утро начиналось со смысла – тренировок, почти забытых, почти стертых из памяти – и воскресающих, стоило взять сталь в руки. Фелар так разнежился, что даже начал мечтать. Что когда-нибудь вернется домой. Поцелует руку матери. Потреплет по голове брата, погладит пса. Когда-нибудь он залечит шрамы – есть средства, и сможет забыть холодную страну и связанную с ней боль. Когда-нибудь он обнимет. Кого? Юношу? Девушку? Неважно. Назовет своей (своим), обведет вокруг костра под звон гитары, поцелует – сам, с желанием, с наслаждением. Улыбнется. Он уже начал улыбаться. Улыбка вылезла наружу уже тогда, на балу, когда он увидел поникший цветок, сломанное дерево – парня, стоявшего в углу, которого обходили стороной. Он видел, как кипело в этом человеке негодование, как закрывала уязвимость злость. Разбитая гитара. Не поющая. Фелар тогда впервые улыбнулся. Не радовался чужой боли, нет. Не сочувствовал. Не смеялся. Не умилялся. Он улыбнулся – найдя в этом мире человека более чужого этому обществу, чем он, хоть к нему и принадлежащего. Он улыбнулся котенку с отрезанной лапой – без мнимого сожаления, без слезливого сострадания, без садистского удовольствия - почти с научным интересом. Он улыбнулся и подошел. И сейчас он улыбался. Улыбался этому бесконечному простору и белому снегу. Укрывшей землю черной фатой ночи и озорному ветру. Улыбался себе и человеку сидящему рядом. Странному человеку. Серому, неприметному. Неяркому. У них, на юге, любили все яркое. Но… Яркие люди дарили только боль. А этот маленький блеклый неинтересный с виду человек на самом деле был прекрасен. Он не совершал великих подвигов – он просто остановил готовую ударить руку. Он не был красавцем – но общаться с ним было в тысячу раз приятнее, чем с иными прекрасными людьми, чьи елейные голоса скрывали садистские пристрастия. Он был прост, понятен, а со временем, даже предсказуем, и это являлось еще одним его достоинством: Фелар теперь точно знал, что его не ударят, не используют по «постельному назначению». Он дал ему клинки. Глупая наивность. И она тоже Фелару нравилась. Пусть его хозяин иногда вел себя как недолюбленный ребенок, иногда как подросток-социопат, но в нем было гораздо больше человечности и благородства, чем у совершавших военные подвиги аристократов Севера. Онье это точно знал. - Сколько тебе лет? Он впервые не отвечал, а спрашивал. Еще один шаг. Взорвется? Нет? И ведь почти на 100% уверен, что «нет». - 19. Южанин притих. Ему казалось хозяин старше. Впрочем, из-за лица это сложно определить. - Не похож, да? – Михаэль усмехнулся. Но не горько и не зло. Даже как-то иронически. Фелар пожал плечами. Жест неопределенности. Ни лжи, ни правды не хотелось говорить. - Пойдем, - лорд встал. – В городе метель тише, но еще немного и мы не проберемся к дому. Раб кивнул и с неохотой поднялся.