***
Было уже довольно поздно, когда Реджина собралась с духом поговорить со своим бизнес-партнёром. Почти девять вечера. В глубине души она ждала, что Мэри-Маргарет не окажется на месте, и, честно говоря, это одна из причин, почему так долго тянула. Бланшар была в кабинете. Реджина вздохнула и плотно закрыла за собой дверь, хотя всё равно никто не мог подслушать их разговор, все давно разошлись по домам. Она уселась в кресло для посетителей и смерила адвоката беглым взглядом. Не без лёгкой зависти отметила про себя выдающийся живот, прекрасно понимая, что мгновением позже её взгляд смягчится. Мэри-Маргарет получит всё. А ведь когда-то Реджина думала, что у неё тоже будет всё, пока не появилось ощущение, что ей чего-то не хватает. Кого-то. Эммы. — А я всё спрашивала себя, когда ты соизволишь прийти, — в голосе Мэри-Маргарет звучали слегка укоризненные нотки. Реджина стиснула челюсти и на мгновение отвела глаза. — Откуда ты знаешь? Бланшар небрежно взмахнула рукой. — Не ты одна умеешь пользоваться интернетом. Реджина растерянно кивнула. Вполне логичный ответ. Ей следовало ожидать чего-то подобного, и даже больше, потому что все в их компании, наверное, слышали о звонке. — Ты ещё не перезвонила? — Нет, — ответила она. — Собираюсь завтра. Мэри-Маргарет вздохнула. — Полагаю, тебя можно поздравить. — Наверное. Некоторое время они сидели в тишине. — Увы, должна признать, что сейчас не самое лучшее время, — она положила ладонь на свой округлившийся живот. Реджина снова кивнула. — С момента собеседования прошло чуть больше года. Я не могла знать. — Конечно, — бесцветно сказала Мэри-Маргарет. — Это пойдёт мне на пользу. И Генри. Я должна больше времени проводить с ним, — откуда-то появилось желание оправдываться. — Я понимаю, Реджина, — женщина выглядела уставшей. — Чего бы это нам не стоило, я думаю, из тебя получится прекрасный судья. Реджина сморгнула неожиданные слёзы. Было очень нелегко отказаться от своей компании. От компании отца. От наследия. Но, она вдруг поняла, что в её жизни есть ещё кое-что, от чего отказаться очень непросто — от присутствия бизнес-партнёра. Даже если последние годы ненавидела её. Именно так, в прошедшем времени, потому что впервые за долгое время Реджина не чувствовала ненависти. — Спасибо, Мэри-Маргарет, — она откашлялась. — За всё. За… — голос предательски дрогнул. Адвокат не нашла в себе сил продолжить, но надеялась, что сказанного достаточно. Судя по навернувшимся слезам на глазах сидевшей напротив женщины, так оно и было. — Конечно. Конечно, Реджина. Возможно, это был самый спокойный разговор в их жизни. У Бланшар всегда было слишком много слов, в то время как ей вечно не терпелось поскорее закончить. Но сейчас они сидели в тишине, которая казалась почти священной, и Мэри-Маргарет нарушила её с явной неохотой. — Не представляю, кем тебя заменить. Может быть, Филипп? Он был бы в восторге. Реджина хмыкнула. «В восторге» — слабо сказано. Он бы пришёл в такое волнение, что, в конце концов, взорвался. — Я тут подумала… — осторожно заговорила она. — Знаешь, я сделала несколько звонков. Поговорила с некоторыми надёжными членами совета партнёров… Мэри-Маргарет изумлённо уставилась на неё. — Ты же не думаешь… — Это отличная сделка. И очень надёжные люди. Они не разорят компанию и не нарушат наших главных принципов. — Но продать? Я не… — одними губами прошептала женщина. — Деньги тоже неплохие, — Реджина всё-таки заставила себя продолжить начатый разговор. — Реджина… — Я очень тесно общалась с советом Колумбии на почве последнего процесса. Карли. В общем, они предложили мне место. Один из профессоров, преподающих конституционное право, собирается на пенсию. Зарплата хорошая, пост высокий. Прекрасный график для семейного человека. — Не пойми меня неправильно, — голос Мэри-Маргарет зазвенел от негодования. — Я очень рада, что ты востребована на рынке труда, но ты не можешь огорошить меня заявлением «давай продадим нашу компанию», а потом ждать… — Я не про себя, — нетерпеливо прервала Реджина. Разговор начинал напоминать обычные, на первый план выходили эмоции, стало быть, пора менять его направление. — Я думала порекомендовать тебя. Если мне не изменяет память, в юридической школе ты была помешана на конституционном праве. А твоя магистерская диссертация? Не по гражданскому праву? Мэри-Маргарет удивлённо выдохнула и слегка приоткрыла рот. — Именно, — сухо ответила Реджина. Бланшар продолжала недоуменно смотреть на неё. — Я всегда думала, что закончу свою карьеру преподавателем… Но так скоро… — голос звучал тихо, будто адвокат говорила сама с собой, но её выдавал радостный блеск в глазах. Она немного помолчала, а потом вдруг покачала головой. — Мне скоро в декретный отпуск, — добавила немного грустно. — Поэтому я решила согласиться. Прикрою тебя, пока не вернёшься, — губы Реджины дрогнули в улыбке. — Ты… ты думаешь… Я… — осеклась Мэри-Маргарет. — Чего бы это нам не стоило, я думаю, из тебя получится прекрасный преподаватель, Мэри-Маргарет, — вернула комплимент Реджина. И это были не просто слова, она действительно так считала. — Думаешь? — теперь Бланшар улыбалась. И она улыбнулась в ответ. — Есть ещё кое-что, что я бы хотела обсудить…***
Почти все кухонные шкафчики радовали глаз пустотой. — Твою мать… — Эмма потрясла пустой пачкой из-под кофе. — Придётся тащиться в магазин. Она совсем не гордилась тем, что накануне весь день питалась шоколадными хлопьями, но они тоже закончились. Оставались макароны, но Эмма не станет давиться ими в десять утра. Или станет?.. — Божечки, соберись! — прошипела она себе под нос. — Дождись полудня и приготовь макароны. Очень хороший план, если закрыть глаза на то обстоятельство, что она чертовски проголодалась. Пустой живот, с горем пополам переживший «хлопьевую» субботу, с утра пораньше разбудил её своим урчанием. Впрочем, необязательно отправляться в магазин прямо сейчас. На углу дома, на первом этаже размещалось небольшое кафе. Переодевшись в первые попавшиеся вещи, которые выглядели лишь немногим презентабельнее пижамы, Эмма собрала грязные волосы в хвост и отправилась за пончиками и кофе. В Нью-Йорке наверняка холодно, но она в Калифорнии, и зима здесь — одно название. Местечко очаровывало. Снаружи были расставлены круглые столики с зонтами от солнца. Улыбчивые официанты хипстерского вида кружили среди клиентов с подносами, на которых лежали свежие круассаны и возвышались стаканы с холодным латте. И это Эмма тоже ненавидела. Она пересчитала деньги, собираясь проскочить в кафе, словно шпионка из какого-нибудь нелепого фильма, когда до боли знакомый голос пригвоздил её к месту. — Эмма. Она узнала голос, но мозг поспешил отмахнуться от нелепой догадки. В городе Эмма знала всего лишь нескольких человек, и никто из них не жил в её районе, но это наверняка какая-нибудь коллега с работы. Отправилась на утреннюю пробежку и решила сделать небольшой крюк ради свежего здорового сока. Они ведь в Калифорнии! Бег трусцой и здоровый сок — ничего необычного. Во всём виновато её разыгравшееся воображение. Это просто не может быть правдой. Просто… — Реджина, — сердце бешено колотилось. В голове не укладывалось происходящее, наверное, из-за того, что эта встреча казалась абсолютно невозможной. И вдруг в груди вспыхнула боль, словно Эмма слишком быстро хлебнула холодной воды. Она с жаждой, о существовании которой даже не подозревала, упивалась присутствием адвоката. — Какого чёрта? — только и смогла выдавить. — Что ты здесь делаешь? Реджине хватило порядочности слегка покраснеть и на мгновение отвести глаза. Поднявшись из-за столика, на который Эмма сначала не обратила никакого внимания, она подошла ближе. Первой мыслью Свон было попятиться, и она понятия не имела, почему непослушные глупые ноги вместо этого шагнули навстречу. — Я приехала увидеться с тобой, — ответила наконец Реджина. Достаточно тихо, чтобы разговор можно было посчитать приватным, несмотря на то, что они находились в публичном месте. — Догадываюсь, что мой поступок тебя разозлит, но я не сумасшедшая, и я только что проехала полстраны, так что прежде, чем взорваться, может быть, спросишь себя, не случилось ли чего-то важного? Эмма проглотила готовое сорваться с языка «Заткнись». Реджина стояла слишком близко, её аромат очаровывал, и всё это было таким реальным. — Если бы случилось что-то срочное, ты бы позвонила или написала, как все нормальные люди. Они не выслеживают и не выскакивают чёртиками из… — Я не говорила, что это срочно. Я сказала — важно, — подобная дерзость ещё сильнее раззадорила Свон, но адвокат оказалась быстрее. — Я просто набиралась смелости позвонить в дверь твоей квартиры, но раз ты здесь, может быть, выпьешь со мной кофе? — Откуда ты вообще знаешь, где находится моя дверь? — Возможно, я потеряла одного из своих следователей, но у меня всё ещё есть связи, — невозмутимо ответила Реджина. — Мне не стоит удивляться, правда? Не первый раз, когда ты заставляешь кого-то собирать на меня информацию и вторгаться в мою личную жизнь. И этот удар попал в цель. Губы Реджины сжались в тонкую линию, щёки вспыхнули румянцем, а глаза заблестели от гнева и сожаления. Последнее Эмма не хотела в них видеть. — Ты переехала! — прошипела она, не сводя взгляда с лица Свон, даже не моргая. — Ты уехала в другой штат и даже не попрощалась. Что мне оставалось делать? Окончательно отказаться от тебя? Раз и навсегда? Притвориться, что тебя никогда не существовало? — Что хочешь, но появляться на моём пороге вот так… Господи, это неправомерно! — Я этого не хотела, но что мне теперь терять? Твою любовь? — слова прозвучали хрипло, и Реджина снова отвела глаза. — Всего лишь чашка кофе, Эмма. Двадцать минут твоего времени, и я уйду. Повисла долгая и напряжённая пауза, во время которой кружившие вокруг официанты бросали на них любопытные взгляды, а потом Свон вздохнула и выразительно закатила глаза. — К чертям. Я ещё пончик возьму, и ты платишь. Эмма почти расквиталась с пончиком, а Реджина всё ещё не сказала ничего толкового, за исключением глупых любезностей. Она подозрительно косилась на сидевшую напротив женщину, хотя догадывалась, что большинство таких взглядов заслуживала сама. За то, что не может встать и уйти, за ошеломление от присутствия Реджины, за не оставившее равнодушной любопытство. — Просто скажи, — в какой-то момент выпалила она. — Ради Бога, тебе плевать на погоду и на мою новую работу. Это смешно. Мы с тобой не подруги. Просто скажи. Мгновение Реджина колебалась, но потом вскинула голову, встречаясь с ней взглядом. — Если я до сих пор не смогла убедить тебя, что мне жаль… Я не знаю, что ещё можно сделать, — пробормотала она так тихо, чтобы услышала только Свон. — Прости. Прости меня, Эмма, я сожалею, но это не всё. Мне очень жаль, и я хочу, чтобы ты меня простила. Не только для того, чтобы лучше спать ночами. Я хочу вернуть тебя. Признание выбило воздух из лёгких Эммы. Кофе стал совсем безвкусным, и несколько мгновений она растерянно блуждала взглядом по лицу Реджины. Ожидала ли она, что женщина подготовила речь, чтобы попытаться убедить её вернуться в компанию и оправдать всё то, что между ними пошло наперекосяк? Да. Убийственной откровенности? Нет. — Я понимаю, я ранила твои чувства, но раньше я делала тебя счастливой и я могу снова это делать. Могу. Эмма, я тебя больше никогда не подведу, — продолжала Реджина. — Я никогда не усомнюсь в тебе или нас. Я дам тебе настоящий дом, семью, я отдам тебе всю свою жизнь. Разделю с тобой жизнь Генри и стольких детей, сколько ты захочешь завести со мной. Мы будем справлять Дни Рождения и каждое Рождественское утро просыпаться вместе. Делить постель. Я отдам тебе всё, что ты позволишь мне дать. Вот чего я хочу больше всего в жизни. Если ты только простишь меня, если дашь ещё один шанс. Может быть, и не дашь, и тогда я всё пойму и буду жить с этим, но ты должна не забывать, что предложение остаётся в силе, — подавшись вперёд, она ласково провела пальцами по волосам Эммы, опускаясь к шее и вызывая мурашки. Свон поймала себя на мысли, что она, вероятно, выглядит так же ошарашено, как и чувствует себя. По крайней мере, это объяснило бы, почему в движениях Реджины не осталось ни намёка на скованность. Она действовала уверенно. Она знала, что Эмма тоже хочет этого. — Я допустила ошибку, огромную ошибку, но что было… то было. В моих чувствах к тебе нет ничего неопределённого. Мои чувства определены. Ты должна знать. Пожалуйста, помни об этом. Эмма проглотила комок в горле и смахнула её руку. Как если бы изгоняла соблазнительного демона из своей головы. Без опьяняющих прикосновений женщины думалось яснее. — Я не верю, — ответила она. В глазах Реджины промелькнула боль. — Ни одному твоему слову. Я устала на тебя злиться, очень устала… Но то, что между нами было, этого больше нет. Всё кончено, потому что я больше в нас не верю. Не верю. Реджина открыла рот, будто хотела опровергнуть эти слова, но в последний момент передумала. Снова глубоко вздохнула, и в тёмных глазах на мгновение блеснули слёзы. — Никогда ещё в жизни мне не хотелось так спорить, чтобы до победного, — горько усмехнулась она. — Никогда ещё не хотелось так доказать чью-то неправоту. Но это просто за гранью. Если мне нужно убеждать тебя, что ты меня любишь, я… Просто за гранью. И да. Да, хорошо. Извини. Некоторое время они сидели молча. Когда Реджина открыла сумку, сердце Эммы наполнилось отчаянием, а мозг лихорадочно пытался придумать хоть что-нибудь, что заставило бы адвоката задержаться немного дольше. Ей пришлось бороться с собой, чтобы не ляпнуть: «Постой. Нет. Не оставляй меня. Заставь меня сказать „да“. Боже, не бросай меня здесь одну». — Впрочем, есть ещё кое-что, что я бы хотела обсудить с тобой, — Реджина вытащила конверт. Облегчение Эммы было настолько велико, что снова пробудило гнев, направленный главным образом на себя. Она находилась в шаге от того, чтобы сдаться. Так близко к поражению. — Что! Что теперь?! — выкрикнула Свон. Руки предательски тряслись, и она не хотела, чтобы адвокат знала настоящую причину. Реджина молча бросила ей конверт. Всё также, не говоря ни слова, она наблюдала за тем, как Эмма открыла его и заглянула внутрь. Со стороны наверняка выглядело, что её мозг не может охватить всю информацию сразу. Она держала в руках отчёт, похожий на один из тех, которые совсем недавно составляла сама, чтобы потом отправить очередное закрытое дело пылиться в архив. Но тема… Чёртова тема… — Что это, чёрт возьми, такое? — Всё случившееся с тобой… происходило и с другими. Меня беспокоило, что такие люди занимают высшие посты. Они ведь просто так не остановятся. Эти мысли не давали мне покоя, и я не могла… В отчёте ты найдёшь все подробности, но в двух словах… Мал Драко уволили из компании после того, как трое бывших сотрудников подали против неё иски. Сексуальные домогательства и эмоциональное насилие. Есть основания считать, что она присваивала деньги фирмы и отправляла их на свой банковский счёт в Швейцарии. За что ей тоже придётся ответить. — Ты… Ты добралась до неё? — прошептала она. — Ты была такой юной, я представить не могу, какой беспомощной ты себя чувствовала. Добиваться справедливости в подобных случаях… вот ради чего я поступила в юридическую школу. И, ты же понимаешь, я должна была… Это часть моей… — Ты добралась до неё, — Эмма покачала головой. — Она… Она сядет в тюрьму? Реджина слегка пожала плечами. — Она очень изобретательная женщина, а система иногда бывает слишком снисходительной. Но смею тебя заверить, рынок труда — никогда. Той Мал Драко, которую ты когда-то знала, больше нет. Эмма растерянно моргнула. Бумаги двоились в глазах, слова сливались в пятна, словно она была пьяна. Половина съеденного пончика просилась наружу. Не покидало ощущение, что прошло по меньшей мере две жизни с той минуты, как она встала с постели сегодня утром. Реджина ворвалась в её скучную, однообразную жизнь и сбила с ног. Всё неправильно. Она не может так поступать. — Я просто хотела, чтобы ты знала, больше она этого не сделает. И я… Я действительно хотела, чтобы ты поняла, что иногда справедливость торжествует. Пусть даже… с опозданием. И даже если что-то кажется нам непоправимым, — Реджина замолчала и снова вздохнула. Она выглядела разочарованной, может быть, собой. Эмма никогда не слышала, чтобы адвокат так тщательно подбирала слова. Наверное, теперь они обе выглядели потерянными. — Прости. Я больше не побеспокою тебя. Надеюсь, ты здесь счастлива. Эмма глазом не успела моргнуть, как Реджина поднялась из-за столика и зашагала прочь. А она осталась там, смотреть на пустой стул и пытаться жонглировать своими чувствами в страхе, что какое-то из них задержится дольше остальных. Эмма чувствовала грусть и одиночество, она была тронута и зла одновременно. Злиться было легче всего, но отделить это чувство от остальных казалось невозможным. Эмма не слышала собственных шагов, пока они не начали эхом вторить шагам Реджины, бредущей вниз по пешеходной дорожке. — Почему ты появляешься здесь вот так?! — выкрикнула она вдогонку, вынуждая адвоката развернуться. — Чтобы сбросить сраную бомбу и свалить? И зачем? Чтобы я могла жить в мире и согласии? Теперь, когда всемогущая Миллс решила мои проблемы, я могу смириться со всем! — Нет, я никогда… — Ты меня не знаешь! Ты не знаешь и половины моей жизни. Ты не можешь заявляться сюда и менять существующее положение вещей. Так не бывает! — Я не пыталась… — Я бы никогда не выиграла процесс против неё. Не смогла бы. Видеозаписи не были бы приняты судом в качестве доказательства. — Знаю, — тихо ответила Реджина. — Я шантажировала её. Да, я это делала. Требовала денег и грозилась разослать записи всем. Она заплатила мне, и я отказалась от обвинений. Вот что тогда произошло. — Эмма… — интонация и взгляд ясно давали понять, что Реджина об этом знает. Ну, конечно, она знает. Она умная, она знала законы. И, возможно, она знала Свон. Знала, что та способна поступать низко, но даже представить не могла, насколько. Реджина считала, что её можно спасти от прошлого. Именно по этой причине они никогда не смогут быть вместе. — Как-то зимой было чертовски холодно, и мы с Августом не могли оставаться в машине, — Эмма говорила с трудом, почти чеканила каждое слово. — Мы пошли в бар и подцепили незнакомцев, чтобы было где перекантоваться ночью. На следующий день парень дал мне пятьдесят баксов. И знаешь? Я взяла. Этих денег хватило, чтобы заправить машину на неделю. А однажды я починила парню комп, и он расплатился кокаином. Я смешала с пудрой и продала какой-то девчонке, хотя прекрасно понимала, что ей станет плохо. Через неделю у неё случилась передозировка. А когда я работала поручителем, позволила грёбаному растлителю поцеловать себя и полапать грудь, чтобы отвлечь и надеть на него наручники. И если ты думаешь, что Мал худшее, что я сделала, или что ты можешь исправить моё прошлое, чтобы оно выглядело менее… — Эмма! — вдруг она почувствовала, как руки Реджины обвились вокруг её талии, и только после этого заметила, как сильно дрожит, что так необычно для тёплой калифорнийской зимы. — Нет! Отпусти. Ты не сможешь меня исправить. — Прекрати, дорогая. Не надо. Я люблю тебя. — Нет, ты никогда… — Ты делала то, что должна была, и я горжусь той женщиной, которой ты стала. — Отпусти! — потребовала Эмма, пытаясь высвободиться, но не особо активно. — Я люблю тебя, — повторила Реджина. Горячие пальцы каким-то образом оказались на задней части её шеи, притягивая ближе. — Я не верю те… У Реджины были сладкие и тёплые губы, и весь её разум говорил, что они такими могли быть каждую ночь. Её объятия были крепкими, обжигающими и успокаивающими. В них было всё то, в чём так отчаянно нуждалась Эмма, и это стало ещё очевиднее, когда женщина отстранилась. — Достаточно, — она отступила назад и, тяжело дыша, добавила: — Хватит. С меня хватит. Довольно. С нас довольно. И поспешила прочь. Именно сейчас, пока ещё может уйти, пока может полностью контролировать себя. Что-то подсказывало, что продлится это недолго.***
Всё должно было быть очень просто. До Рождества оставалось ровно два дня, и всё вокруг было слишком блестящим и ярким, рекламные объявления слишком броскими, а цены — высокими. Эмма остановилась около красочно оформленной витрины магазина игрушек. Её внимание привлекли трассовые гонки. Маленькие разноцветные машинки мчались по кругу, так ново и весело, и это так сильно напоминало о нём. Сначала Эмма прошла мимо, но чёртовы трассовые гонки целый день не выходили из головы, и в какой-то момент на неё лавиной обрушилась смесь различных эмоций и мыслей. Рабочий день заканчивался через несколько часов, за это время кто-то мог купить игрушку, и ей никогда не найти подходящий подарок. Придётся купить что-нибудь дешёвое и глупое, что Генри возненавидит всей душой. Детям нужна любовь, а мальчишка, получивший плохой подарок, решит, что ей больше нет до него дела, и оттолкнёт. Её и так нет рядом, чтобы играть или готовить вместе блинчики, и вот — проворонила идеальный рождественский подарок. В конце концов, Эмма отпросилась пораньше и почти бегом бросилась вниз по улице, мысленно надеясь, что гонки ещё не проданы. Они действительно были там, яркие и очаровывающие, и некоторое время Свон, тяжело дыша, любовалась ими. Облегчение было настолько огромным, что она не сдержала слёз. Это было смешно. Стоять посреди улицы, закрыв лицо руками, и рыдать от радости, что чёртова игрушка достанется именно ей. Трое прохожих остановились, чтобы спросить, всё ли в порядке, чего бы никогда не случилось в Нью-Йорке. Там никто не мешает плакать в одиночестве. — Я в порядке, — пробормотала Эмма, когда пожилая леди, вышедшая из магазина игрушек, положила ладонь ей на плечо. — Да, всё хорошо, спасибо. Свон глубоко вздохнула, вытерла щёки и вошла в магазин. Улыбчивая девушка-консультант сразу бросилась навстречу с таким видом, словно не видела, что последние пять минут она рыдала снаружи. Только за одно это можно оставить рождественские чаевые. — Могу я вам помочь, мисс? — Да, я возьму трассовые гонки, которые выставлены на витрине. — Мне очень жаль, но это элемент декора. — В смысле? Зачем выставлять что-то на всеобщее обозрение, если не собираетесь продавать? — Ну… Они привлекают внимание к нашему магазину и… — Что за хе… — Эмма осеклась, заметив в нескольких шагах от себя родителей с тремя детишками. — Глупости. Ничего страшного, если нет красивой коробки, мне нужна только игрушка. — Может быть, я могу предложить вам другие варианты? Мы только что получили очень милый радиоуправляемый автомобильчик, детям нравятся… — предложила девушка и, кивком пригласив её следовать за собой, направилась в заднюю часть магазина. Эмма безропотно подчинилась. Всё должно было быть очень просто. Честно говоря, до сегодняшнего дня она вообще не думала отправлять что-то Генри. Только не после всего случившегося. Да, она не могла поставить точку в этих отношениях, поэтому ставила многоточие, но при этом не хотела, чтобы Реджина думала, будто она играла с её чувствами. Или с чувствами Генри, раз на то пошло. Эмма очень сильно любила этого ребёнка и безумно скучала по нему, по лучистым глазам, по беззаботной улыбке. И всё чаще посещало ощущение, что она тупая упрямая ослица, которая, отказываясь возвращаться домой, с каждым днём по чуть-чуть теряет драгоценное время, а вместе с ним Генри («И её! И её!» — добавил бы мозг). И обещанный Реджиной дом. «Я ей не верю». Не верила, но всё равно продолжала рассматривать дорогие и глупые игрушки. У Генри наверняка все они есть. И вдруг вся эта затея показалась настоящим идиотизмом. Трассовые гонки, радиоуправляемый автомобиль, разные «Макс Стилы» и образовательные игры. Ничего из перечисленного не сможет компенсировать отсутствие близкого человека. Совсем скоро Генри забудет про неё, потому что он — ребёнок, а дети сами по себе очень пластичные, они быстро восстанавливаются. Реджине очевидно потребуется немного больше времени, но она тоже забудет. Никакая блестящая обёрточная бумага этого не изменит. Домой Эмма вернулась с пустыми руками. Включила компьютер, пробежалась взглядом по списку программ в поисках той единственной, с помощью которой можно осуществить задуманное. Она не дизайнер и не мультипликатор, но даже её знаний должно хватить, чтобы подарить Генри самый лучший подарок на свете — приключение. Она нарисует и напишет историю про замечательного Бэтбоя и Большого Лебедя. Кто знает, может быть, Реджина прочитает её Генри перед сном, и Эмма задержится в их воспоминаниях чуть дольше. Пусть это эгоистично и не совсем справедливо… Плевать. Ей нужно немного больше времени, ведь она ещё не готова вернуться домой.***
Внутри образовалась хорошо знакомая ей пустота, и от этого становилось страшно. В голове снова всплыла первая большая стычка с Реджиной. Воспоминание отозвалось такой болью, что захотелось немедленно перейти в режим выживания, чтобы поскорее со всем покончить. В волшебном режиме ничего не причиняло боль и не трогало. В нём не было грусти, но не было и радости. Одно лишь бездумное выживание. Но переключиться не получалось, и Эмма осталась один на один с пустотой. С ней происходило такое раньше, в подростковом возрасте, когда она не чувствовала ничего, кроме гнева. Ей потребовалось какое-то время, чтобы понять, что в гневе нет ничего хорошего. Он разрушителен. А сменившая его боль… Боль просто удручала. По крайней мере, Эмма не спивалась, не подсела на наркотики и — да — не убегала. Она просто снова осталась наедине с пустотой, о которой когда-то давно просила, но теперь сожалела. В дверь позвонили, и Эмма чуть не подскочила с дивана. Она никого не ждала. Друзьями обзавестись не вышло, и не было никого, кто мог бы нагрянуть, чтобы поесть пиццы и пропустить по пиву. Разве что… Сердце разогналось до предела. Был один человек, кто мог бы её побеспокоить. Кто мог бы её любить. Человек, вверивший ей свою жизнь и сказавший, что было бы хорошо вернуться домой. — Боже мой… — Эмма в три больших шага преодолела расстояние до двери и схватилась за ручку. — Боже… Она не знала, что сказать или сделать, но набрала в лёгкие воздух и распахнула дверь. — Август, — только и успела сказать Эмма, после чего её бесцеремонно сгребли в медвежьи объятия. — Эмма! — радостно поприветствовал названый брат. Отстранившись, женщина положила ладони на его плечи и некоторое время просто разглядывала, словно он был миражом. Разочарование постепенно сходило на нет. Удивление от неожиданного сюрприза тоже притуплялось. — Пригласи меня войти, дурашка. — Я… — Эмма посторонилась, чтобы он мог пройти в квартиру. — Август. Брат огляделся по сторонам. Затем, повернувшись, смерил её суровым взглядом. — Так и знал, что нужно раньше приезжать. Ты даже вещи не разобрала? И Эмма, вот серьёзно, тебе надо купить шторы, чтобы здесь стало немного уютнее. Эмма рассмеялась. Она так сильно смеялась, что, в конце концов, Август присоединился. Смех без причины, потому что брат не мог знать, что такого забавного было в его словах. И всё-таки он приехал и прямо сейчас смеялся вместе с ней. — Действительно, — сказала наконец Свон. — Зачем ты здесь? — Рождество! — он широко улыбнулся. — Наша традиция. Эмма улыбнулась коротко, но искренне. — Наша традиция, — повторила она, скользнув взглядом по бумажному коричневому пакету, стоявшему прямо на полу. — Ага. Я принёс дешёвое вино и немного китайской еды, — не без гордости заявил Август. — Хорошо, — кивнула она, наблюдая за тем, как ловко он подхватывает пакет. — Я проголодалась. — Как и я, — выгрузив покупки на кухонный остров, Август принялся проверять все шкафчики. — А ещё я женат, — как бы между прочим добавил он. Эмма растерянно моргнула. — Очень смешно. Август хмыкнул и, поставив два стакана на столешницу, откупорил вино. — Почему ты не смеёшься? — осведомилась Свон. И только сейчас, когда он протянул наполненный до краёв стакан, она заметила у него на пальце кольцо. Не золотое. Обычное пластиковое. Такое можно получить за монету из любого аппарата игрушек. — Боже мой! Лицо Августа озарила такая широкая улыбка, что Эмма искренне удивилась, как это его щёки ещё не лопнули. — Боже!!! — завизжала она, чем ни разу не гордилась, но ей было плевать. — Идиот! — толкнула в плечо. — Ты женился и не пригласил меня?! Ублюдок! Август потёр ушибленное место. — Вау, прекращай это, бешеная ты женщина, — сквозь смех произнёс он. — Я приехал, чтобы пригласить тебя на вечеринку. Разве это не лучше? Вино было забыто. — Когда ты женился? — недоверчиво спросила она. — Подожди… Не слишком быстро? Ты ведь на Руби женился, правда? Я убью вас обоих! — Три дня назад. Мы с Руби махнули в Вегас и подумали… Почему нет? Вышло круто. Эмма вздохнула, но всё равно не смогла сдержать улыбку. Большинство людей считали свадьбы в Вегасе худшим вариантом из всех возможных. Но для Августа и Руби? Да, пожалуй, для них это самый идеальный вариант. — Вы поженились в Вегасе три дня назад… — повторила она медленно, словно пробуя слова на вкус. Они казались очень правильными. Безумными, конечно, чистой воды сумасшествием, но правильными. Идеальными. И вдруг её осенило. — А где несчастливая невеста? — Очень счастливая невеста вернулась в Нью-Йорк, — деланно обиделся брат. — Она сейчас со своей бабушкой. Эй! — вырвалось у него, когда Эмма снова ударила его. — А это за что? — Ваше первое Рождество, идиот! Не могу поверить, что ты бросил её и притащился сюда! Август состроил гримасу. — Да, но, Эммс… ты здесь совсем одна. Нельзя ведь позволить тебе встречать Рождество в одиночестве, правильно? Руби гордилась мной, когда узнала, что я собираюсь сюда… Эмма? Ты плачешь? Она не просто плакала. Второй раз после того, как Реджина уехала из Сан-Диего, она рыдала навзрыд. Было чертовски больно, и никакая пустота больше не могла с этим справиться. — Рождество, — всхлипнула она, размазывая по щекам слёзы. — Нужно проводить с семьёй, Август. — Эмма… — в его голосе слышались успокаивающие нотки. Брат шагнул ближе и торопливо, пока его не попытались остановить, обнял. Впрочем, Эмма всё равно не смогла бы оттолкнуть его сейчас. Уткнувшись лицом ему в грудь, она выдохнула: — Как ты мог отказаться от своей семьи в Рождество? Они — твоя семья! — Ты тоже моя семья… — попытался успокоить он, хотя это было излишне. Свон прекрасно знала, что они — семья, но теперь у Августа появилась другая семья. Мысль была настолько злой и эгоистичной, что женщина почувствовала смущение. У неё никого нет. У него — есть. Да, она остаётся частью его семьи, но раньше они были только вдвоём. Два одиноких волка, потерявшихся в каменных джунглях, а теперь она осталась одна. Раненая волчица посреди выжженной калифорнийским солнцем земли. А всё из-за того, что она отказалась от всего, что появилось у Бута. От общей постели. От семейного Рождества. От дома. От семьи. От той единственной. Кто знает, возможно, появление женившегося Августа — знак, призванный напомнить ей обо всём, а все его попытки привязать её к своей семье направлены на то, чтобы она наконец-то задумалась, какого чёрта сотворила со своей семьёй. С общей постелью и всем тем, что Реджина была готова дать ей, включая желание разделить с ней жизнь Генри. Со своей единственной. — Она — твоя семья! — Эмма сопротивлялась, но Август лишь крепче прижал её к себе и держал до тех пор, пока попытки вырваться не прекратились. — Прости, Эммс, — прошептал он. — Прости. Несколько минут они стояли, не двигаясь, пока Свон не почувствовала, что слёз больше не осталось. — Мы можем поесть? — она высвободилась, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Да… — голос Августа звучал мягко. — Давай есть. Рождественский ужин получился не очень богатым на эмоции. В основном Эмма рассказывала о новой работе. Да, там всё прекрасно. Да, люди очень милые, даже слишком. Да, она часто ходит на пляж. В Сан-Диего много любителей пляжного отдыха. И нет, разумеется, она не примкнула к сторонникам здорового образа жизни. Нет, бегать тоже не начала. И да, здесь на самом деле всё время солнечно. — В общем, настоящая свадьба через три недели, — вздохнул Август. — Настоящая? Ты вроде бы говорил про вечеринку, — Эмма изогнула бровь. — Ага, Руби говорит, мы должны пожениться по всем правилам ради душевного успокоения её бабули, — он ухмыльнулся. — Возможно, я разведусь после Нового Года. Свон фыркнула. — Так будет вечеринка или нет? — Конечно! После… и перед! — его губы растянулись в улыбке. — Ты будешь моим свидетелем. Можешь начинать звонить стриптизёршам. Если нужно, могу дать несколько рекомендаций. Эмма застонала. — Стриптизёрши? Правда? — Разумеется, — Август был очень серьёзен. — Ты ещё спасибо мне скажешь. Руби хотела, чтобы ты принимала активное участие в девичнике. Честь стать подружкой невесты выпала ММ, так что, вероятно, стриптизёрам вход заказан. Эмма не сдержала смешок при мысли о том, что Мэри-Маргарет занимается организацией девичника. — Три недели, говоришь? Август кивнул. — Ты ведь приедешь? — он умоляюще смотрел ей в глаза. Эмма вздохнула. Кажется, ей придётся вернуться в Нью-Йорк, готова она или нет.