Ангел и Бродяга

Комнатка мадам Жири являла собой исключительный образец спартанской обстановки. Металлическая кровать под скромным балдахином, стол и пара стульев, небольшой шкаф, полка с книгами, на стене – портрет какого-то мужчины с лихо подкрученными усами и дешевая литография, изображающая явление Девы Марии на Рю дю Бак… вот, пожалуй, и все. - Сначала – вот это, - мадам Жири достала из шкафа стеклянный пузырек, стакан, и налила несколько капель остро пахнущей жидкости, - пейте, месье виконт! - Что это? - Успокоительные капли. Не бойтесь, пейте, я не собираюсь вас отравить. - Рассказывайте, - попросил Рауль, осушив стакан. - Что вы хотите узнать? - Все, что вам известно об этом монстре. - Одно условие: месье виконт, никогда не называйте его монстром. Этот человек ничем не хуже нас с вами. А быть может, и лучше. Вы образованный, воспитанный молодой человек, вам должно быть стыдно судить по внешности, как то делают непросвещенные крестьяне в деревнях. - Хорошо. Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с этим… существом? - О, это было очень давно… - Рассказывайте все, что вспомните. Мадам Жири задумалась, облокотившись на руку. Конечно, она помнила все. Сколько лет прошло, сколько еще пройдет, но тот давний жаркий июль навсегда останется в ее памяти. Тогда в их маленький южный город приехал бродячий цирк. Вся окрестная детвора сбежалась смотреть, как в долине между двумя холмами смуглые, ярко одетые, шумные люди разбивают шатры, устанавливают какие-то конструкции, натягивают разноцветные полотнища ткани. Самые любопытные пытались проникнуть внутрь, но путь им преграждал огромный, устрашающего вида цыган с нагайкой в руке. - У вас есть деньги? Приходите вечером на представление! Нет денег? Брысь! – громыхал он голосом, напоминающим рев разъяренного быка. Самые трусливые разочарованно повернули назад. Более решительные, среди которых была и Нетта, решили попытать счастья еще раз. Кто-то из мальчишек заметил щель между двумя шатрами, искатели приключений пробрались туда и отправились исследовать незнакомый им, загадочный и манящий мирок. - Смотрите, здесь написано «Женщина-змея», - один из мальчишек, высокий веснушчатый Жак, указал на деревянную табличку над одной из палаток. - А вон там – «Шар предсказаний». Интересно, - добавила Нетта. - А там конь, вот такенный, я таких еще не видел… - Тише! Кто-то идет! – и дети бросились врассыпную. Нетта забилась в щель между двумя клетками. В одной из них оказалось несколько коз с облезлой шерстью. В другой же… Вначале девочке показалось, что в углу клетки навалено какое-то тряпье. Потом она ощутила на себе чей-то цепкий взгляд и, приглядевшись, заметила: в клетке сидел мальчик чуть младше нее. Тощий как скелет, одетый в какие-то обноски не по размеру, неровно отросшие волосы непонятного цвета, лицо, замотанное куском белой ткани с прорезями для глаз. Странный мальчишка внимательно изучал взглядом незваную гостью. Нетта ответила тем же – кажется, даже если бы она хотела отвести взгляд, не смогла бы, так потрясло ее зрелище ребенка, заточенного в клетку невесть за какие прегрешения. - Ты чего на меня смотришь? – вдруг не слишком дружелюбно осведомился мальчик, - Нельзя так на меня смотреть. Сейчас придет месье Жовер и наругает тебя. Он не любит, когда на меня смотрят просто так. Если хочешь, приходи вечером на представление, заплати деньги и смотри, сколько хочешь. Только ты испугаешься. Деньги! Так этого мальчишку показывают за деньги, как диковинную зверушку! Вот бедняга! Мама в детстве пугала Нетту, что цыгане крадут непослушных детей, калечат их и показывают публике – но девочка была уверена, что это выдумка, вроде говорящих зверей или эльфийских сокровищ на болотах. Разве хоть один человек будет так обращаться с ребенком, даже с чужим? Выпороть розгами, надавать тумаков – это одно, но держать в клетке на потеху зрителям ради нескольких монет - просто немыслимо! - И вовсе не испугаюсь, - ответила Нетта, - Я уже совсем взрослая, не боюсь ни собак, ни крыс, ни даже месье Мореля, а он ужасно строгий. - Меня все боятся. - А я не хочу бояться. Давай лучше познакомимся. Меня зовут Антуанетта, а тебя? - Дитя Дьявола. - Странное имя. - Меня так все называют. - И мама тоже? - Нет, мама называла меня Наказание Господне. - Какая нехорошая у тебя мама. Моя меня называет Нетта, а папа зовет Туа. А… почему ты здесь? Тебя украли цыгане? Хочешь, я выпущу тебя? То есть, не я, а Жак. У него отец кузнец, там полно всяких инструментов, чтобы сломать твою клетку. Погоди, сейчас я позову его. - Уходи, - вдруг резко сказал мальчик. - Почему? Я что-то не то сказала? - Ну, что стоишь? Иди! Нетта обиженно надула губки, но делать было нечего – развернулась и медленно пошла, пытаясь отыскать выход из табора и не попасться никому на глаза. - Эй! – негромко окликнул ее новый знакомый. - Что? – обернулась девочка - Эрик. Меня зовут Эрик. Наконец, Нетта выбралась на открытое пространство, где без труда разыскала своих приятелей. - О, вот и ты! А мы думали, тебя поймали. Хотели за взрослыми идти. Слушай, ты чего такая кислая? - Знаете, что я там видела? – сообщила взволнованная Нетта, – эти цыгане – ужасные люди, они держат в клетке маленького мальчика и показывают его за деньги. - Тю, тоже мне, удивила, - важно ответил толстый черноволосый Мишель, - цыгане завсегда каких-нибудь уродцев привозят. Может, это и не мальчик был, а карлик? - Нет, это обыкновенный мальчик, только худой очень. Наверное, его плохо кормят, а может быть, даже бьют. - Меня тоже отец намедни отлупил, когда я, вместо того, чтобы помогать ему, на речку убежал. - Ты сам виноват, что не послушался. А этот… он там совсем один, и… - Слушай, может, это он специально на жалость давит, чтобы такие дурочки как ты больше платили? А потом жрет от пуза и смеется, мол, вот как ловко всех обвел вокруг пальца. Это ж цыгане, они завсегда врут. - Глупый ты, Мишель. А если бы тебя посадить в клетку? - Ты чего, влюбилась в него? Ха-ха, жених и невеста! Жених и невеста! – толстяк засмеялся, но Жак от души вписал ему затрещину. Завязалась небольшая потасовка, и Нетта незаметно отстала от ребят. Эрик никак не шел у нее из головы. Бедный ребенок! Как он, должно быть, страдает. Если бы можно было помочь ему… Надо, все-таки, поговорить с Жаком, он что-нибудь придумает. Вечером Нетта выгребла свой запас карманных денег – немного, но хватит, - и пошла смотреть представление. С собой взяла Жака – одну ее не отпустили бы родители: время не раннее, да и мало ли на кого можно нарваться в толпе, а со старшим другом, который к тому же отлично умеет работать кулаками - пожалуйста. Ни акробаты, ни силач, жонглировавший огромными гирями, ни дрессированный медведь не впечатлили ее. Разве что немного понравилось, как танцевали молодые цыганки, одетые в цветастые юбки. Антуанетта сама обожала танцевать и при каждом подходящем случае пускалась в пляс, но этот новый, невиданный прежде танец, исполненный пламенной южной страсти, был совершенно не похож на то, как танцуют девушки в ее городе. «Научиться бы так», - подумала девочка, пожирая глазами плясуний и притопывая ногой в такт звону гитар и грому тамбуринов. - А сейчас – гвоздь программы! Ангельский голос, дьявольский лик! Спешите видеть! – объявил чернобородый цыган, который вел представление. Под крики, топот и аплодисменты зрителей, на арене появился Эрик. Теперь он был одет лучше, чем с утра – в белую рубашку, алый шейный платок и коричневые брюки. Вместо тряпки с прорезями, на нем было что-то вроде маски на все лицо, оставляющей открытым только подбородок. Мальчик чинно поклонился публике – и запел. Нетте показалось, будто ее душу вырвали из тела и мгновенно вознесли в небесные высоты. Похожее чувство у нее было в день Первого Причастия, когда она, одетая во все белое, стояла перед алтарем в ожидании того, что священник преподаст ей Тело Христово, а хор пел “Panis Angelicus”. Окружающий мир перестал существовать – была только она, и вечность, и этот сладкий, дивный голос. И невысказанное желание, чтобы это ощущение никогда не кончалось. «Разве могут люди так петь? Так поют только Ангелы». Песня закончилась, а с ней и волшебное чувство. Нетта снова возвратилась с небес на землю. Эрик поклонился еще раз, медленно поднес руку к своей маске… и замер. Его глаза смотрели прямо на Антуанетту! Девочка почувствовала этот взгляд, полный боли, и поняла: сейчас должно произойти что-то страшное. Эрик несколько мгновений, показавшихся вечностью, нерешительно мялся, опустив голову, потом затравлено огляделся по сторонам – и бросился бежать прочь, в темноту. - Куда, крысеныш?! – взревел чернобородый цыган, ловко схватил ребенка за ворот и стал наносить удары – но голове, по лицу, куда придется. Мальчишка изворачивался, брыкался, кусался, но что он мог сделать против здоровенного дядьки? В конце концов, цыган сорвал с него маску и, перехватив ребенка за подбородок, резко развернул к публике, демонстрируя его лицо. То, что у него было вместо лица. Отвратительные бугристые шрамы, похожие на следы чудовищного ожога, сплошь покрывали лоб и левую щеку мальчика, что в сочетании с непомерной худобой и зловещим светом факелов делало его подобием не то полуразложившегося мертвеца, не то вовсе невиданного монстра. Нетта смотрела в это страшное лицо, по которому стекали ручейки слез, и сжимала кулачки от бессильной злобы. «Бедный Эрик», - шептала она, - «бедный, несчастный Эрик!» Толпа вокруг орала, гоготала, бесновалась, выкрикивала ругательства, будто ею управлял какой-то демон, питающийся человеческой агрессией. Неземной голос, удивительной красоты песня были забыты: теперь все видели перед собой только маленького уродца, звереныша, жалкий вид и слезы которого только раззадоривали публику. А ведь у них – у всех или почти всех – есть собственные дети. И эти жуткие, улюлюкающие, утратившие человеческий облик существа, придя домой, перевоплотятся в респектабельных отцов и матерей семейства, и будут целовать на ночь своего Пьера, или свою Лоранс, Дени, Жозефин, Франсуа или Беатрис, и ни у кого даже не шевельнется червячок совести. Как будто так и надо. Как будто этот несчастный Эрик должен был понести на костлявых плечах весь груз людской ненависти, чтобы эти самые Пьер и Лоранс, Дени и Жозефин, Франсуа и Беатрис, а также она сама, Нетта, и Жак, и толстый глупый Мишель, могли жить в родительской любви и заботе. - Пойдем домой, - тронул подругу за плечо Жак. - Мы должны что-то сделать, должны, должны! – взахлеб рыдала Нетта, - видишь, как с ним обращаются? Он не выдержит, он умрет! - Бесполезно, - развел руками друг, - тут ничего не поделаешь. Ну, выпустил бы его кто-нибудь добросердечный, а дальше что? Куда он пойдет, с таким лицом? Его ведь никто не приютит, лишний рот никому не нужен. Здесь он хотя бы имеет какой-никакой кусок хлеба, а на улице? Рано или поздно, его поймает другой цирк, такой же. Или, не приведи Господи, начнет воровать, чтобы выжить, попадется, и его упекут в тюрьму. - У него дивный голос, он мог бы петь и зарабатывать деньги где-нибудь в более достойном месте. - И точно так же ему кричали бы: «урод, урод!» и кидались гнилыми яблоками. Разве что если бы он родился у какого-нибудь богатея, деньги многое могут исправить. Говорят, у банкира Гольдберга дочка страшная как смертный грех, горбатая, а поди женишка ей достойного найдут. Золотишко славно позволяет закрыть глаза на горб и страшную рожу. - Но почему, почему мир так несправедлив? Одному – все, а другому… да даже со скотиной добрый хозяин обращается лучше! - А чтоб я знал! Отец говорит, мир это кузнечный горн, в котором шлак сгорает, а железо только становится крепче и чище. Но нам пора, родители заждались. Перед сном Нетта долго и усердно молилась Господу о своем новом знакомом с ангельским голосом и ужасным лицом, а потом плакала, будучи не в состоянии заснуть. Перед глазами у нее стояли глаза мальчика, полные печали и страха, а в ушах по-прежнему звучало его пение. «Когда-нибудь я вырасту, у меня будет много денег, и я смогу выкупить твою свободу». Прошло много лет, Антуанетта успела вырасти, поехать в Париж, стать балериной, выйти замуж, родить дочь, овдоветь, оставить сцену и обучить немало юных танцовщиц - и однажды, вскоре после открытия Гранд-Опера, она лицом к лицу встретилась с тем, кого позднее назовут Призраком. Признаться, она испугалась, когда ей навстречу из тени коридора выступил высоченный человек в черном. «Злоумышленник!» - была первая мысль. Но человек не спешил нападать. С минуту они смотрели друг на друга, потом мужчина тихо спросил: - Нетта? - Откуда вы зна… - слова застряли у нее в горле. Этим детским прозвищем здесь, в Париже, ее никто не называл, кроме давно покойного мужа. - Нетта, это я, Эрик. - Эрик? - Да. - Слава Богу, ты жив! – женщина перекрестилась, - Столько лет прошло, и ты не забыл меня? - Я ничего не забываю, моя маленькая храбрая девочка, которая не боится ни собак, ни крыс, ни какого-то ужасно строгого месье. Так началась их странная дружба, в которой мадам Жири играла роль заботливой старшей сестры для импульсивного, погруженного в высшие материи и порой забывающего о насущных надобностях Эрика. Она же служила его связным, выполняя некоторые его поручения в верхнем мире, как он называл Оперу за пределами его подземелий. Но этого она не скажет ни виконту, ни полиции, ни даже на эшафоте. - То есть, вы хотите сказать, что этот ваш Призрак Оперы – обыкновенный цирковой урод? – вырвалось у Рауля, когда мадам Жири закончила свое невеселое повествование. - Обыкновенный? Он?! – мадам Жири впервые была по-настоящему возмущена, - о нет, господин виконт, он – один из гениальнейших людей, кого только знал мир! Музыкант, композитор, архитектор, художник… его таланты не поддаются перечислению. Он – настоящий гений! - И убийца, - припечатал Рауль, - он убил Жозефа Буке, и кто знает, кого еще до этого… - Смерть Буке была несчастным случаем. Известное дело: если так злоупотреблять спиртным на рабочем месте, недолго и с колосников свалиться. Что и произошло. Так что, как бы вам не хотелось иного, в смерти бедолаги Жозефа виновен только он сам. А если какой дух или там призрак и поработал, то это был исключительно винный дух. - Вы так спокойно об этом говорите? Ну да черт с ним, с Буке – но этот ваш чокнутый Фантом преследует мадемуазель Даэ! Надеюсь, вы не станете этого отрицать? Мадам Жири молчала. - Могу вас уверить в одном: он не причинит никакого зла Кристин, - наконец, сказала она, вставая из-за стола и тем самым давая понять, что «аудиенция» окончена. - Подождите, мадам Жири!.. - Разрешите дать вам совет, господин виконт: держитесь от мадемуазель Даэ как можно дальше. В мире много привлекательных девушек, вы еще найдете свое счастье. «А он – уже нет», - добавила она мысленно. - Но я люблю ее! Вы понимаете, что это такое? Вы когда-нибудь сами любили? – отчаянно прокричал Рауль. И в долгом, печальном взгляде мадам Жири прочитал: да, она любила. И любит. Его. Этого своего Призрака, Фантома, ярмарочного урода, сумасшедшего гения… Эрика. И будет любить его всегда, что бы тот ни натворил. *** - Ффух, маскарад окончен! – Сириус с видимым удовольствием сменил оборчатые юбки на привычные брюки, - и как только дамы это носят? Чертовски неудобная штука. В наши дни девушки, наконец, оценили прелесть штанов, а ваши, бедняги, так и ходят в этих коконах… Но развлеклись мы знатно! Видел бы ты, как вытягивались лица у этих господ, когда я говорил им сущую правду, а они в толк не могли взять, откуда мне известно. И этому бешеному виконту я не дал на тебя напасть. - Лучше скажи, что за цирк был с этим предсказанием, - мрачно проговорил Эрик, заваливаясь с ногами на диван, - я тебя в таком состоянии еще не видел. Будто опиума обкурился. - Это? А… сам не знаю, что на меня нашло. Лезет, значит, к тебе виконт, шпагой размахивает. Я думал тебя подстраховать на всякий случай, палочку под веер замаскировал. Преграждаю ему путь – и тут в голове будто колокол ударил. А дальше – вроде бы не я говорю, а кто-то моими устами. У нашего Профессора Предсказаний такое бывает. Она говорит, дескать, это дух пророчества так нисходит. Не знаю, со мной такое впервые, а на ее лекциях мы большей частью толковали символы и занимались прочей ерундой. «…покуда мир стоит, вы будете преследовать друг друга… и никому не дано разорвать эту связь…разорвать… связь… разорвать…» - билось в голове у Эрика. - Послушай, а у этого вашего Профессора… ее предсказания когда-нибудь сбывались? - Те, что она обычно делает – почти никогда. А эти, особенные – оба раза сбылись. - «Не разорвать связь…»... а сделать что-то можно, чтобы оно не исполнилось? - Наверное, ничего. Истинное пророчество сбывается всегда, тем оно и отличается от ложного. Да не бери в голову, - добавил маг, видя выражение лица Эрика, - может, это мне вино по мозгам дало, вот и нес всякий бред. Но Призрак понимал, что Сириусу прекрасно известно: дело не в вине и не в чем-либо ином. Просто очередной тревожный звоночек от мироздания. Виконт не отступится – ни в этом мире, ни в каком бы то ни было еще. И даже смерть едва ли разобьет этот странный треугольник. Только Эрик не привык сдаваться. Нынешняя игра стоит свеч – и она только начинается. «Триумф Дон-Жуана» должен стать его триумфом.