Ангел и Бродяга

Кабинет директоров гудел, как растревоженный улей. Причиной шума был новогодний подарок Призрака – партитура новой оперы, безмолвно лежащая в самом «эпицентре событий» на директорском столе. Громче всех возмущалась Карлотта: ей, примадонне Парижской Оперы и любимице публики, злокозненный композитор отвел в своем сочинении лишь небольшую эпизодическую роль служанки. Ее партнер по сцене (а, согласно театральным сплетням, и по более интимным сферам жизни) Убальдо Пьянджи, толстый тенор с небольшой бородкой, во всем соглашался с неуемной синьорой, заодно обвиняя господ директоров в их неспособности «хоть что-нибудь сделать с этим проклятым шантажистом». Хормейстер месье Фебр в весьма эмоциональных формулировках высказался, что «Триумф Дон-Жуана» это сущий сумбур вместо музыки, и он не будет работать с таким неблагодарным материалом. Дирижер месье Рейе, напротив, утверждал, что музыка поражает новизной и может быть интересна, но вот справится ли с ней оркестр Оперы – это большой вопрос. Некоторых музыкантов придется гнать в шею (что, положа руку на сердце, давно было пора сделать), а новых-то где искать? Словом, голосов против постановки было явно больше, чем за – но записка от Призрака, помимо расклада ролей и требований к исполнителям, содержавшая и недвусмысленные угрозы о том, что случится в случае неповиновения, вынуждала подчиниться. Только Кристин сидела почти безучастная к происходящему, внимательно изучая свою партию. - Вы слышите, мадемуазель Даэ? – окликнул ее месье Фирмен, - У вас – главная партия в этом безобра… сочинении. - Как скажете, - кротко ответила Кристин. - Ага, так вот кто все это затеял! - визгнула Карлотта, сверля девушку полным ненависти взглядом, - Притворяется невинным цветочком, а сама… Этот так называемый композитор – кто он тебе? Любовник? Пропихивает тебя на мое место? Не дождешься, глупая безголосая лягушка! - Не смейте! – возмутилась Кристин, щеки ее полыхнули гневом, - вы ничего не знаете!.. - Что, кошечка показала коготочки? – съехидничала примадонна, - Ну давай, давай, я и не таких на место ставила. - Успокойтесь, синьора. Автору виднее, как распределять роли в его спектакле, - осадила Карлотту доселе молчавшая мадам Жири. - Кстати, об авторе, - подал голос виконт де Шаньи, - господа, у меня блестящая идея, как, наконец, обезвредить этого Фантома! В кабинете воцарилась тишина. - Мы поставим эту оперу. Будем следовать всем инструкциям. Да, всем, - с нажимом сказал Рауль, глядя на раскрывшую было рот Карлотту, - в первую очередь, это касается главной женской роли. Ее должна исполнить мадемуазель Даэ. В этом случае, автор непременно придет ее послушать. А мы тем временем… - Окружим Оперу со всех сторон! – воскликнул месье Фирмен, поняв, куда клонит виконт. - Заблокируем все входы и выходы, - вторил ему месье Андрэ. - И непременно заручимся поддержкой вооруженных людей. Et voilá, - Рауль хлопнул одной ладонью о другую, - наш хитроумный друг попадется в ловушку, как мышь. - Браво, месье виконт! Отличная идея! – оба директора зааплодировали, а за ними и большая часть присутствующих. К общему хору аплодисментов присоединилась даже Карлотта: ради того, чтобы отомстить ненавистному Призраку за свой былой позор, она была готова даже на то, чтобы девчонка Даэ один раз выступила в главной роли. «Они хотят погубить его! А меня используют как приманку. Рауль, милый добрый Рауль, этого ли я ожидала от тебя?» Кристин вскочила с места. Сейчас она напоминала не привычную нежную мечтательную девушку «не от мира сего», а разъяренную валькирию: - Отличная идея, да! А меня вы спросили, согласна ли я принимать участие в вашем фарсе? - Мадемуазель, мы просим вас, - подобострастно склонился перед ней месье Фирмен. - Мы умоляем. Вы – наша последняя надежда, - по-собачьи заглядывал ей в глаза месье Андрэ. - Только вы можете помочь нам избавиться от этого чудовища, - синьора Джудичелли в кои веки обращалась к Кристин без свойственной ей надменности. - Кристин, ты же не откажешь нам? Я бы рад предложить иной выбор, но у нас его нет, - отчаянным голосом проговорил Рауль. Все эти лица, руки, глаза слились перед ней в одну сюрреалистическую картину – жуткое многолапое чудовище, пытающееся сожрать ее наставника и друга. И некому защитить его, некому встать на пути у алчной твари, открывшей охоту на Ангела. - Нет! – воскликнула Кристин так, что ей самой стало страшно от звука собственного голоса, - Не хочу и не буду! Вы не можете заставить меня! Вы не вправе… - она умоляюще поглядела на мадам Жири и едва не расплакалась. Приемная мать шагнула навстречу и ободряюще положила ей руку на плечо: - Моя девочка, конечно, они не вправе заставлять тебя. А вы… - мадам обратилась к остальным присутствующим, - вы не знаете, с кем воюете! То, что вы задумали – чистое безумие. - У вас есть вариант лучше? – ухмыльнулся месье Фирмен. - Подумайте хотя бы о бедной девушке, которую вы вынуждаете быть приманкой. Кто знает, какая опасность ей грозит. Раз вы такие безрассудно храбрые – сражайтесь с ним сами, лицом к лицу, а не впутывайте в это дело мадемуазель Даэ! - Мадам, мы понимаем, что Кристин Даэ ваша приемная дочь, но, ради всего святого, не вмешивайте родственные чувства в серьезное дело. А лучше вообще не вмешивайтесь в то, что не касается вашего, я бы сказал, весьма скромного умишка. - С чего вдруг не касается? Я балетмейстер, а не какая-нибудь поломойка. - Вот и займитесь балетом! Последние рецензии были, мягко говоря, не блестящие. - Я всего лишь предупреждаю вас. Это мое право и моя обязанность. Если перейдете черту – ставить спектакли будет просто негде. - Вы угрожаете нам? А вы, часом, не заодно с этим Призраком? - Применяйте вашу фантазию в иных сферах, месье, - отрезала мадам Жири. *** - Кристин, погоди, постой! – виконт де Шаньи бежал за ней по коридору. - Нет, Рауль, я прошу, оставь меня в покое! - Позволь мне поговорить с тобой! - Я уже сказала, что не желаю участвовать в этой отвратительной затее, - Кристин впорхнула в свою комнату, следом за ней вбежал виконт, - Если так нужно, то пусть кто-нибудь другой поет вместо меня. Думаю, синьора Джудичелли будет рада. - Ты сделаешь это! Если хочешь нормального будущего, а не гнить в подвалах у этого чудовища. - Рауль, я живой человек, а не наживка. Какое будущее у меня может быть с человеком, который использует меня? - Кристин, я бы рад обойтись без этого. Но если мы не поймаем Призрака, он не даст нам жить спокойно. Прошу тебя. Ради нашего совместного счастья, - виконт опустился на колени, держа руки девушки в своих. «А оно у нас есть, это счастье? После того, как человек, которого я считала другом, в котором едва ли не видела будущего мужа, принуждает меня к чернейшей подлости?» - Я не могу… Если ты в самом деле меня любишь, прошу, не заставляй меня… Если я переступлю через себя, это буду уже не я. - Кристин, я понимаю, - Рауль заговорил с ней ласково, будто с больным ребенком, - этот человек когда-то сделал тебе много хорошего. Заботился о тебе, когда ты была ребенком, научил петь. Но сейчас он превратился в опасного безумца. Это уже не твой Ангел Музыки. Мы должны остановить его. - Это можно сделать и честным путем. Если хочешь, я… я сама поговорю с ним. Объясню, что сделала свой выбор. Он… - Кристин едва заметно всхлипнула, - он поймет. «Я пойду даже на это, чтобы спасти ему жизнь. Хотя во что тогда превратится мое собственное существование …» - Ни за что на свете! – вспылил Рауль, - Не вздумай искать встречи с ним. Тебе нельзя даже приближаться к этому чудовищу. - Он не чудовище, Рауль. Он… просто человек, которому не повезло в жизни. Как можно обвинять хромого в том, что он хром, а слепого в том, что он слеп? Его лицо – не печать дьявола, а злая случайность. Вот ты красив, но ведь могло статься, что повитуха неаккуратная попадется, или потом упал бы неудачно, с лошади, например, или… - Прекрати! – Рауля передернуло. – Я не суеверная бабка, чтобы верить в «печати дьявола» и прочий бред. Хотя поведение этого… субъекта навевает мысли о его психической ненормальности. Он не только внешне урод, он сумасшедший. Представляешь, что это такое? Сегодня он тебя любит и готов на руках носить, а завтра – убьет и не вспомнит, как звали. А вкус крови он уже попробовал. - Это неправда! – воскликнула Кристин, вскакивая со стула, - Знаешь, - добавила она уже тише, - я уверена, что он не причинит мне зла. - Все жертвы думают так. Твоя наивность когда-нибудь сослужит тебе плохую службу. Пора взрослеть, Крошка Лотти. А о твоей безопасности стоит позаботиться. Ты будешь под охраной все время, пока идут репетиции «Дон-Жуана». А после премьеры я увезу тебя в наше поместье, и мы поженимся. - Охрана? Зачем? Я же не преступница в тюрьме. - О, что ты, дорогая, причем тут тюрьма? Тебя будут охранять как драгоценное сокровище. Не бойся, никаких неудобств тебе не доставят. - Кстати, я еще не дала согласия на участие в твоем плане. А ты уже все решил за меня. И чем ты в таком случае лучше него? - Тем, что думаю о нашем общем благе. И о благе Оперы тоже. А не только о том, чтобы заполучить себе певчую птичку в клетке. Прости, милая, если сейчас я кажусь тебе чудовищем – но у нас нет иного выбора. Или поступить так – или Фантом никогда не перестанет терроризировать нас. Когда-нибудь ты поймешь, что это был лучший выход. *** С тех пор Кристин ни на минуту не оставляли одну. Ее сопровождали во всех перемещениях по Опере и за ее пределами – хористки, танцовщицы, прочий театральный люд. Чаще всего это была Мэг, которая даже спать перебралась в комнату Кристин. Дело бы не только в серебряных сережках с голубыми топазами, подаренных ей Раулем (другие «охранницы» тоже получили достаточно ценные подарки). Во-первых, балерине было в радость оказаться чем-то полезной Раулю, который ей нравился (нет-нет, о том, чтобы попытаться отбить жениха у подруги, как могли бы на ее месте сделать другие девицы, она даже не помышляла, довольствуясь ролью, отведенной ей в этой ситуации, и надеясь, что за честность Бог и на ее улицу пошлет праздник в виде достойного жениха). Во-вторых, она искренне считала, что такой замечательный человек как виконт де Шаньи составит отличную партию ее подруге, а та просто не понимает свалившегося на нее счастья и «крутит носом». Видимо, в самом деле этот Призрак ей мозги заморочил. Что до самого Призрака, Мэг совершенно не задумывалась о его судьбе. Ни Кристин, ни мать никогда не откровенничали с ней на эту тему, не считая былых рассказов подруги об Ангеле Музыки и строжайшего материнского запрета соваться в подвалы Оперы (однажды Мэг попыталась нарушить запрет – любопытство оказалось сильнее страха – но не успела она пройти и двадцати шагов, как оказалась схвачена за руку изрядно рассерженной матушкой). Ну, есть такой Призрак, любитель опасных «шуток», воспылавший весьма человеческим чувством к Кристин и невзлюбивший Карлотту (и в первом, и во втором случае Мэг была солидарна с ним). Если его поймают – жизнь в театре станет безопаснее, хотя и скучнее (и не на кого будет списывать собственные мелкие проделки). Мэг несколько раз упрашивала Кристин рассказать ей что-нибудь о Призраке («видела ли ты его? а какой он? а правда, что у него череп вместо лица, и нет носа?»), но та только отмахивалась, мимоходом заметив, что человек без носа не смог бы петь так, как ее Ангел. Еще больше ее раздражали восторженные фантазии Мэг на тему ее будущей совместной жизни с Раулем: «интересно, какое у него поместье, наверное, огромное!», «а какое платье ты хочешь на свадьбу?», «а ты кого больше хочешь, мальчика или девочку?», «а ты будешь еще выступать на сцене? нет? как жаль…» Сейчас девушке не хотелось ни платьев, ни бриллиантов, ни мальчиков, ни девочек – вообще ничего, кроме того, чтобы ее оставили в покое и одиночестве хотя бы на несколько минут. «А ведь если бы Эрик в самом деле захотел сделать мне что-то нехорошее – разве его остановило бы сопровождение из нескольких девушек?» - думала Кристин. Внезапно ее осенило: не этого в первую очередь боится Рауль. Нет, весь этот спектакль с охраной придуман для того, чтобы она, Кристин, не попыталась связаться с Эриком и предупредить его о грядущей опасности. Какая гнусная подлость под предлогом заботы! Как ее милому, доброму Раулю могла прийти в голову столь низкая мысль? И он еще смеет называть Эрика монстром и чудовищем? Эрик, при своей подчас невыносимой ревности и чрезмерной напористости, ни разу не заставил ее идти против принципов, не пытался использовать для того, чтобы навредить другому. А Рауль… не моргнув глазом, он сделал из нее живую приманку, растоптал все ее возражения. И что он собирается делать с Эриком, если его, в самом деле, поймают? Отправит в тюрьму? Или… У Кристин внутри похолодело. Ее Ангела убьют. Просто убьют, без суда и следствия, только за то, что он посмел полюбить ее. А она даже не может предупредить его. Более того – именно она будет виновна в его гибели. Даже если он в самом деле натворил много непоправимого в своей бурной и нелегкой жизни. Даже если ему нужен только ее голос. Он не заслуживает смерти. Не менее больно было от мысли, что друг детства открылся ей с самой отвратительной стороны. Рауль всегда подкупал ее своей прямотой и предельной честностью, и сознавать, что он оказался способным на подлость и обман, было мучительно. Очередной «хрустальный замок» из детства с грохотом рухнул. «И с этим человеком я хотела связать свою жизнь…» Да, хотела. В минуту слабости и испуга Рауль де Шаньи показался ей непоколебимой скалой, на которую можно опереться. По сути, тогда она бежала к нему от Эрика. А он? Теперь девушка явственно вспомнила его иронические интонации, как будто он совсем ей не верил, считал помешанной. А что предложение сделал – так ему было просто приятно почувствовать себя спасителем невинной девушки от чудовища. Воспользовался ее состоянием, видимо, думая, что она – одна из тех, кто с радостью бросится в объятия титулованного аристократа, красавца и баловня судьбы. Потом навязал ей эту помолвку, не желая слушать никаких возражений. А теперь, после того, как все закончится, ей придется стать его женой. Делить с ним постель, родить от него детей, навсегда забыть о сцене… Эта золотая клетка теперь казалась ей куда страшнее перспективы провести остаток жизни в подвалах Оперы. Кристин сейчас с радостью бы убежала к Эрику – но, во-первых, она не могла избегнуть постоянного наблюдения, во-вторых, понятия не имела, как открывается зеркало, и открывается ли вообще с этой стороны, а в-третьих, ни за что не нашла бы дороги в подземном лабиринте. Боже правый, но как предупредить его об опасности?! Если она даже не может оставить записку под зеркалом, потому что ее мигом обнаружит Мэг и разболтает виконту. Оставалась одна маленькая женская хитрость: сказаться больной в день премьеры. Но Рауль едва ли оставит дело так, а вызванный врач непременно раскусит симулянтку. Вряд ли у нее хватит денег, чтобы заплатить за фальшивый диагноз. «Господи, будь милостив, помоги Своей заблудшей дочери». *** Накануне премьеры Кристин извелась до того, что не было даже необходимости притворяться. Ей в самом деле было плохо: на репетиции голос отчаянно дрожал, она путалась в партии, огрызалась на окружающих, чего с ней обыкновенно не бывало. Визит виконта, уверявшего, что «все пройдет как по маслу, и ей ничего не угрожает», не успокоил ее, а еще больше растревожил. Бедный Рауль, наверняка он думает, что Кристин боится какой-нибудь кровавой выходки со стороны Призрака. Что ж, пусть лучше считает так, чем догадается об истинных причинах ее беспокойства. Кто знает, какие еще демоны таятся в душе этого красивого юноши, и как он накажет ее за «предательство». Напрасно Кристин молила его передумать – Рауль был непреклонен: она должна петь – и точка. А что голос не в лучшем состоянии, и лицом она нынче сама больше походит на призрака, нежели на живого человека, после нескольких бессонных ночей – да какая разница, качество сыра в мышеловке никого не волнует. Все равно это ее последнее выступление, а потом Кристин Даэ перестанет существовать, вместо нее родится на свет виконтесса де Шаньи, и будет не слишком желательно, чтобы в высшем свете вообще знали о ее театральном прошлом. Когда виконт ушел, Кристин громко и бурно разрыдалась, не в силах более сдерживаться. - Что с тобой? – спросила Мэг, - ты поругалась с виконтом? - Уйди, Мэг, оставь меня в покое! - Нервничаешь? Понимаю. Ничего, завтра все закончится, и… - Уйди! – выкрикнула Кристин, - Ненавижу! Всех вас ненавижу! Тихо скрипнула дверь. Мадам Жири в своем неизменном черном платье быстрыми шагами подошла к девушке: - Ну-ну, детка, не надо, - она обняла Кристин, одновременно делая дочери знак удалиться, - выкладывай, что случилось. - Я не могу…, - всхлипнула Кристин, утыкаясь лицом в складки платья приемной матери. - О, если бы я могла помочь тебе! У меня сердце разрывается глядеть, как ты страдаешь. Совести нет у этих мужчин – тиранят нас, как хотят. Ничего, отольются еще виконту твои слезы. Давай, расскажи, что он с тобой сделал, не бойся. - Я… не… могу… Я дала слово… ни одной живой душе… - Вот, значит, как? – мадам Жири на мгновение задумалась, потом ее лицо просветлело: - но ты же не давала слова не говорить ничего не-живым? Верно? - Это как? – Кристин подняла голову. - Помнишь сказку, где героиня, связанная подобной клятвой, доверяет свою тайну подсвечнику? И что потом получилось? - Угу, - девушка кивнула, все еще не понимая, к чему клонит приемная мать. - Ты тоже можешь излить душу подсвечнику. Или, например, зеркалу, - балетмейстер загадочно улыбнулась. «О, если бы это могло помочь делу… Стоп. Зеркалу???» - Я… я поняла, - Кристин вытерла слезы, - Но ни одна живая душа не должна знать… - Я выйду в коридор. - О, матушка, благодарю вас! - У тебя всего минута времени. Поторопись. Кристин, впервые за последние месяцы, осталась одна. Мысли ее путались. Хотелось рассказать Эрику все, что произошло с ней за это время – и как Рауль принудил ее пойти на подлость, и как она ужасается самой мысли о замужестве с виконтом, и как было бы хорошо, если Эрик заберет ее с собой, и не придется переживать завтрашний ужас… Нет. Все это маловажно. Какое значение имеют ее переживания, если завтра Эрика не станет? А секунды бегут одна за другой, а их в минуте всего шестьдесят, а потом у нее уже не будет шанса… Девушка решительно шагнула к зеркалу: - Ангел, это ловушка. Не приходите на премьеру. Они убьют вас.