Ангел и Бродяга

Кристин проснулась, почувствовав, как что-то коснулось ее щеки. Открыла глаза – и едва сдержала удивленный возглас. На подушке лежала кроваво-красная живая роза, перевязанная атласной черной лентой. «Он здесь был! Значит, он меня слышал!» А она даже не проснулась, чтобы посмотреть ему в глаза – возможно, в последний раз… Увидятся ли они еще когда-нибудь? Сегодня премьера, а потом Рауль заберет ее из театра навсегда. И начнется другая жизнь, в которой не будет места Ангелу и его волшебной музыке. По крайней мере, он останется жив. Девушка зарылась носом в шелковистые лепестки, с наслаждением вдыхая аромат прощального подарка. Откуда-то пришла уверенность, что сегодня вечером бояться нечего, надо просто выходить на сцену и петь, как она пела раньше. Как будто нет никаких коварных планов и подлых ловушек. Ангел в состоянии уберечь себя – и ее. Сердце Кристин забилось ровнее. Все будет хорошо. Мэг заворочалась в своей постели. Кристин быстро столкнула розу за кровать, чтобы подруга не заметила, и принялась приводить себя в порядок. - Утречка доброго, - Мэг зевнула и сладко потянулась, - ты чего, уже не спишь? - Видимо, солнце разбудило. Смотри, какой хороший день нынче. - Как по мне, утро добрым не бывает, - балерина неохотно спустила ноги с кровати, - ты как себя чувствуешь? - Вроде неплохо, - Кристин впервые за последнее время улыбнулась не вымученной, а искренней улыбкой. - В самом деле… смотрю, ты прямо вся сияешь. Что-то хорошее приснилось? - Угу. Потом расскажу, а то не сбудется. Ты не видала моей заколки с синими стразами? - Не брала. Под столиком посмотри, может, смахнула ненароком. Ты вообще как, к премьере готова? - Да, вполне, - Кристин пожала плечами. - Вот и славненько. Надо идти позавтракать, а то я голодна как зверь. *** - Эрик, ты все-таки собираешься туда идти? – мадам Жири стояла посреди жилища Призрака, где в кои веки царил не привычный бардак, а идеальный порядок, а по количеству цветов это подземное убежище больше походило на будуар дамы. - А что я должен делать, Антуанетта? – кипятился Эрик, - сидеть как крот в норе и ждать, пока мое бренное тело вконец истлеет? Нет уж, такого удовольствия я этому мальчишке не доставлю. «Дон-Жуан» - это моя опера, мой шедевр, я творил ее в мучениях сердца, как женщина в муках рожает дитя - и имею полное право присутствовать на премьере! - Но они собираются тебя убить. - Не они первые, - отмахнулся Призрак, - как видишь, до сих пор я почему-то жив. Не беспокойся, я все предусмотрел. Не так-то просто поймать Призрака Оперы. - А о Кристин ты подумал? Она не переживет, если с тобой что-то случится. - Как раз о ней я подумал в первую очередь. Бог мой, это было невыносимо – наблюдать за ее терзаниями. Как у меня только терпения хватило не вмешаться… Виконт должен будет заплатить за каждую ее слезинку! Хотя, даже если бы его захватили черные пираты и подвергали страшным пыткам денно и нощно, это была бы малая толика по сравнению с тем, что могло бы искупить его вину. - Ох, Эрик, - покачала головой женщина, - все-таки, это слишком рискованно. - Кто не рискует, тот не пьет шампанского, - Призрак рассмеялся, - Я буду предельно осторожен, Антуанетта. Если что, меня есть, кому прикрыть. Сириус, иди сюда! – огромный черный пес в два прыжка очутился рядом и лег у ног Эрика. - Ого, ну и собака… - мадам Жири слегка попятилась, - Откуда она у тебя? - Не бойся, это хорошо обученный и воспитанный пес. За меня любому глотку порвет. - Ну, храни тебя Господь, Эрик. Я буду молиться за тебя. - Благодарю. А сейчас – не могла бы ты немного помочь мне с праздничным угощением? Сегодня Кристин будет здесь. - У меня не так много времени. Сделаю, что смогу. - Хорошо. Будь здесь, кухня в твоем распоряжении. А мне пока нужно отлучиться. *** Отец Марсель Понтиак сидел в исповедальне и читал бревиарий в ожидании пенитентов. С утра в будний день народа в храме было традиционно немного – несколько пожилых набожных женщин, которые молча перебирали четки у алтаря Божией Матери. Однако священнику полагалось быть на своем боевом посту – вдруг найдется желающий исповедоваться? Тем более, что «крупная рыба» - закоренелые грешники, принявшие решение примириться с Богом после многих лет безверия – обычно появлялись именно в это время, стесняясь большого количества людей. О, кажется, кто-то идет – в окошке исповедальни мелькнула тень, тихо скрипнула дверца. - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, - священник повернулся в сторону кающегося, - В чем желаете исповедоваться, сын мой? - Отец Понтиак, это я, Эрик. Мне нужна ваша помощь в одном деликатном вопросе. - О чем же идет речь? - О венчании. - Вы решили заключить священный брак? Поздравляю, сын мой. Кто же избранница? - Певица из Оперы. Исключительной чистоты душа. Но, отче, есть некоторые условия. Брак должен быть заключен сегодня вечером, втайне, в моем жилище. Вы будете доставлены туда и обратно в целости и сохранности. И, умоляю, никто не должен узнать… - К чему такая спешка? Родители девицы не дают согласия на брак? - Она сирота. Дело в другом. Нам грозит смертельная опасность. - Ох-хо-хо, - понимающе вздохнул отец Понтиак, - венчал я когда-то в молодости одну пару… Что ж, если Бог хочет вас сочетать, то мне, Его недостойному слуге, будет в радость исполнить Его волю. *** В Опере царило самое настоящее военное положение. Пришедшая на широко разрекламированную премьеру публика с недовольством и ужасом наблюдала, как по театру то тут, то там мельтешат жандармы в мундирах и при оружии. На возмущенные вопросы «что здесь происходит? на нас опять напали пруссаки?», служители театра отвечали, что беспокоиться не стоит, это всего лишь элемент постановки. Новаторский взгляд. Этот композитор, говорят, такой чудак… Не сказать, чтобы это успокоило зрителей, живо помнящих страшные времена войны и Коммуны, но, по крайней мере, паники удалось не допустить. Рауль виконт де Шаньи, отдав последние распоряжения, занял место в ложе по соседству с ложей №5, в которой, согласно всеобщему мнению, Призрак всегда присутствует на спектаклях. Рядом пристроился усатый жандарм. - Не спускайте глаз с этой ложи, - Рауль указал вправо, - как только злоумышленник появится, стреляйте на поражение. - Не сказать, чтобы это было удобно, месье виконт, - ответил жандарм, - если преступник спрячется вон в тот угол, я его не достану. - Значит, достанут другие. Они свой приказ получили. Во всяком случае, следите за ним, он может попытаться напасть на меня. А я планирую дожить до конца этого спектакля. - Как я узнаю, что это он? - Узнаете. Я дам вам знак. Но будьте осторожны, чтобы не задеть кого-нибудь невиновного… черт, он уже здесь?! Бархатная завеса в ложе №5 колыхнулась, будто от сквозняка. Тотчас же в ложе показался высокий мужчина в черном плаще и шляпе. Как ни в чем ни бывало, снял плащ, перекинув его через спинку стула, отодвинул кресло, собираясь сесть. Жандарм схватился за ружье, прицелился… - Что здесь происходить? – возмутился мужчина с сильным английским акцентом, - почему вы стрелять в меня?! Это возмутительный беспредел! - А, ффух. Уберите ружье! – скомандовал Рауль, переводя дух, - Черт возьми, вы кто и что здесь делаете?! - Я Рудольф граф Честер, и я хотеть занять место в моя ложа, - ответил незнакомец. - Но это невозможно! – воскликнул виконт. - Почему невозможно? Я купить билет в эта ложа, - иностранец ткнул Раулю под нос билет, - Вы, француз, ужасный люди. - В самом деле…, - Рауль краем глаза посмотрел на клочок бумаги, - примите мои искренние извинения, сэр. Поверьте, я не имею ничего ни против вас лично, ни против Британской Короны. Если вы пожелаете компенсации за доставленные неудобства, я, Рауль виконт де Шаньи, патрон этой Оперы, постараюсь все уладить наилучшим образом. - Oh well, ваши извинения мне достаточны, господин де Шáньи, - англичанин сел и углубился в изучение программы. Рауль украдкой разглядывал соседа. Высокий красивый брюнет, на вид лет тридцати, не больше. В каждом движении – прирожденное изящество, выдающее в нем человека высокого происхождения. Одет элегантно и не без щегольства – чего стоит только жилет из серебристо-серой материи с зеленоватым отливом. Породистое лицо с белой кожей, свойственной жителям Альбиона, и тонкими чертами. И ни следа чего-нибудь, напоминающего маску или хорошо сделанный грим. Даже если бы Призрак приложил все мыслимые усилия, чтобы скрыть свое уродство – он бы не смог выглядеть так. «Однако, я становлюсь подозрительным. И надо бы разузнать, кто продал этому гостю из-за Пролива билет в эту ложу. Я же просил не пускать в нее никого. Поди пойми, куда теперь денется этот чертов Фантом. Хотя, если он захочет занять свое любимое место, англичанину не поздоровится». - Что означать эти вооруженный люди? – снова заговорил английский гость, обращаясь к виконту, - В Париж начаться война? - Прошу вас, не беспокойтесь, господин граф. Эти люди здесь для нашей охраны. Дело в том, что некоторое время назад в Опере появился преступник, и… - Преступник? В Опера? – нахмурился британец. Рауль понял, что сказал слишком много. Англичане и так недолюбливали французов (надо сказать, эти чувства были взаимными), а теперь страшно подумать, какими эпитетами будут награждать парижан чопорные подданные Британской Короны. - О, у вас нет повода для волнения. Этот преступник интересуется только юными девушками. Нет-нет, никаких смертельных инцидентов не было, просто мы на всякий случай… - Вы, француз, очень странный люди, - пожал плечами англичанин и отвернулся. Погас свет. Дирижер поднял палочку. Зазвучали первые аккорды оркестра – странные и непривычные уху, но задевавшие самые потаенные струны души. Занавес пополз вверх. «Дон-Жуан» начал свое триумфальное шествие. *** За кулисами творилась привычная театральная суета, которая стороннему человека могла бы показаться хаосом, однако на самом деле, каждый находился на своем месте и выполнял свою задачу. Солисты, хористы, балерины выстраивались для выхода и возвращались со сцены, костюмерши бегали, поправляя исполнителям костюмы, рабочие сцены готовили реквизит. Со всех сторон доносились шепотки: - Жанин, ты представляешь, он вчера приходил! С цветами и коробкой конфет. А я… - Опять мне на платье наступила, коза колченогая! - Оттанцует и пойдем в «Альказар», там такие пирожные! - Когда уже этот старый хрыч сдохнет? Хоть места в квартирке будет побольше. Как он мне надоел… - Мой веер! Где мой веер? - Валери, ты дура, если откажешь такому славному парню! - А как же диета? - Ой, моя бабка до девяноста лет проскрипела. Эти старики несносны! - Осторожно, стол едет! Посторонись! - Да что нам будет, с одного-то раза? - Жан, твой мать, под ноги смотри, идиот! - Где. Мой. Веер?! Сейчас мой выход! Проклятье… Кристин, одетая в экстравагантное платье в испанском стиле (алый шелк, черные и белые кружева, множество оборок), сидела, пристроившись на старом облезлом стуле. Ушедшая было тревога вернулась вновь, мощным валом билась в сердце. Что, если Ангел все-таки придет, чтобы послушать ее? Это же Эрик, разве опасность его остановит? А там полный зал жандармов с ружьями! Удастся ли ему избегнуть смертельной угрозы? Красные истертые бусины четок мелькают в руке, и вместо Ave Maria – одна беззвучная молитва: «Господи, только бы он не пришел! Только бы не пришел! Только бы…» - Волнуешься, да? – сочувственно спросила Мэг Жири. - Мне страшно, Мэг, - Кристин вздрогнула, пряча лицо в ладонях. - Да ладно, успокойся, - подруга ободряюще похлопала ее по плечу, - Ты хорошо знаешь партию, вот увидишь – все пройдет как по маслу. Если бы я каждый раз волновалась как ты… - Нет, Мэг, ты ничего, ничего не понимаешь! Я не хочу сейчас говорить с тобой об этом, – Кристин отвернулась, сжимая четки в руках. - Маргерит, прекрати отвлекать мадемуазель Даэ, у нее скоро выход, - сердито отчеканила вездесущая мадам Жири. Потом склонилась совсем близко к Кристин и прошептала: - Молись, детка, молись. Ты чистая душа, и Бог услышит тебя. На Него вся надежда. Кристин с тревогой посмотрела в лицо наставницы балерин: та немедленно отвернулась, и девушка уже не могла с уверенностью сказать, показалось ли ей, или, в самом деле, в глазах суровой и несгибаемой женщины промелькнуло что-то, похожее на страх? И это был страх не только и не столько за свою воспитанницу, но и за кого-то… другого? - Мадемуазель Даэ, ваш выход! «Как, уже? О, Господи, будь милосерден к нам!» - Кристин быстро перекрестилась и поспешила на сцену. - Вы забыли цветы, мадемуазель, - костюмерша едва успела вручить ей корзину с розами. - Ах, да, спасибо. «Боже, как страшно». Медленно, будто в забытьи, девушка сделала шаг под огни софитов. Тягучая музыка струнных, знакомая до последней ноты, оказала на нее успокаивающее воздействие, словно объятия сильных ласковых рук. Эрик был с ней в каждом звуке этой музыки, его музыки. Удушающий страх отступил, и голос без малейших затруднений взлетел в верхний регистр: Одной лишь радостью душа полна, И все мечты мои лишь о любви… Кристин всем телом ощутила вибрацию верхнего «ля», прокатившегося мягкой серебристой волной. Все так, как учил ее он. Осторожно, не желая спугнуть это приятное ощущение, присела на край устланной бархатом лавки, руки ее бездумно перебирали цветы в корзине, сминая шелковые лепестки. Искусственные, мертвые цветы, бутафорская снедь на богато заставленном пиршественном столе… такой же мертвой станет ее жизнь, когда этот вечер закончится. Но что это?.. Рука наткнулась на не до конца срезанный шип. Настоящий. Одна роза была живая. Алая как свежая кровь. И уже знакомая траурно-черная лента на стебле. Его знак. Он где-то здесь. Но где?.. О Господи, спаси и сохрани! И тут Кристин почувствовала, будто ее одновременно окунули в жидкое пламя и вморозили в лед. Где-то за ее спиной зазвучало: Ты пришла вслед Тех страстей, что рождает ночь. Тех страстей, что хранила пока В сердце тайно, тайно. Мне доверься. Все сомнения из сердца прочь. Знаю, мысленно ты уступила мне. Безоговорочно ты уступила мне. Видишь, ты здесь, со мной, И мысленно Ты решилась, решилась… Голос был слишком хорошо знаком ей – и это определенно был не дребезжащий тенор синьора Пьянджи. Да что там – ни у кого из солистов Оперы, ни у кого из живущих не было такого одновременно глубокого и сладостно-нежного голоса. Ангел! Эрик! Кристин с замиранием сердца оглянулась – к ней приближалась фигура в черной маске, закутанная в плащ. Да, несомненно, это он. Но, Боже правый, зная о смертельной опасности, выйти на сцену? Он безумен! Эрик был на добрую голову выше Пьянджи и намного худее – даже широкий плащ не скрывал его тонкой фигуры. Не заметить подмены было невозможно. Но это Призрака не волновало – в худшем случае, зрители решат, что режиссер, подобно жениху в Кане, приберег «лучшее вино» напоследок. Что до «охотников» - они понятия не имели, как выглядит «дичь»: им явно сообщили про «невыносимо уродливое» лицо, а оно как раз целиком скрыто маской, в точности такой, какую две минуты назад надел Дон-Жуан в исполнении Пьянджи. Теперь понятно, зачем был этот казавшийся бессмысленным трюк с переодеванием Дон-Жуана в слугу и закрыванием лица. Эрик все предусмотрел. «Не подавать виду, только не подавать виду, делать все, как по сценарию. Пусть думают, что так задумано, что это дублер, в конце концов – только бы ничем не выдать его!» Кристин изо всех сил пыталась придать своему лицу как можно более спокойное выражение, но это ей не удавалось. Сильный, волнующий голос Эрика пронизывал ее насквозь, обжигал, испепелял и вновь воскрешал из пепла, как феникса, а слова, слышанные уже множество раз во время репетиций, теперь впервые звучали по-настоящему, обращенные не к ее героине, пастушке Аминте, а к ней самой, Кристин Даэ: Знай, назад дороги нет И сожалений. Игры уже настал. Последний акт. Все меж нами решено - Бежать напрасно. Пускай мечты двоих Сольются в такт. Горит огонь В душе сейчас, Нас сблизит он В полночный час. О, что за сладкое томленье… Эрик бережно, одними пальцами коснулся руки Кристин, будто боясь обжечь ее. Та подняла глаза – и встретилась с его глазами, с янтарным пламенем и синим льдом. Кажется, впервые в этих глазах, помимо боли, была искорка счастья и радостного торжества. «Триумф Дон-Жуана» был его триумфом – не просто опера с прекрасной музыкой и предсказуемым сюжетом, но страстное признание в любви, созданное отчаявшимся композитором ради того, чтобы хотя бы на сцене, а не в жизни, из уст Аминты, а не Кристин, услышать ответ: «Да, я готова быть с тобой». И ради этого краткого мига счастья он, презрев угрозу для жизни, явился сюда. Кристин, не Аминта, даст ему ответ. По-настоящему, от всей любящей души. Встать со скамьи, расправить платье, на негнущихся ногах шагнуть на авансцену. Выровнять дыхание. Рассеянным взглядом пробежаться по рядам безмолвных зрителей – те напряженно следили за действом на сцене, наслаждаясь пением неизвестного солиста. Вот и Рауль в ложе, вопросительно глядит на нее, указывая то на свое лицо, то куда-то вперед, очевидно, на Эрика. «Нет, Рауль!» - шепнула она одними губами, - «Я не сделаю того, о чем ты просишь». И, обернувшись к Эрику, Кристин запела в полный голос: Я бессильна. Здесь теряют значение слова. А вокруг тишина нас Окутала тайной, тайной. Я пришла, но Сознаю этот миг едва. Все же в мыслях своих В тишине я готова Познать единения тайну. Видишь, я здесь, с тобой. Сомнений нет, Я решилась, решилась. При полном зале, под светом софитов, она признавалась Эрику в любви – первый и последний раз – мечтая лишь об одном: чтобы их странный дуэт длился бесконечно, чтобы время остановилось и не тревожило их своим неумолимым ходом. Потом сказка закончится, и ей придется стать женой Рауля, потому что настырный жених не поймет, не услышит отказа. Что ж, пусть это будет платой за жизнь Эрика, за его кратковременное счастье, за несколько мгновений сладкого единенья, которые они оба будут помнить вечно. Что ж, назад дороги нет. Я за чертою. Так, пусть приблизит ночь Финал игры. Нет сомнений, лишь один Вопрос терзает: Как скоро одним целым станем мы? Когда же кровь, Ускорив бег, Разбудит вновь Цветок во мне? Как скоро пламя Поглотит нас? Эрик порывисто взял ее за руки, прижимая их к груди, так что она чувствовала биение его сердца. Теперь два голоса звучали в унисон: Что ж, назад дороги нет. Мы за чертою. Мост пройден и Давно уже в огне. Для нас назад дороги нет… И вновь – ее голос смолкает, остается лишь мягкий, завораживающий голос Ангела. Не о временной страсти поет он – о любви чистой и вечной, любви, благословенной Самим Богом. О долгих годах блаженства, которые ждут их. «Раздели со мною мой путь, позволь мне следовать за тобой, дай нам быть вместе в горе и в радости – вот все, о чем молю тебя». Кристин, убаюканная ласковой мелодией, не сразу заметила, как музыканты судорожно роются в партиях, как удивленно разинул рот месье Рейе, как виолончелист пытается ощупью подобрать сопровождение к арии, к нему аккуратно присоединились кларнет и гобой… Этого не было в партитуре. Эрик слишком увлекся – и выдал себя. Она видела, как встал в ложе побледневший Рауль, как полицейские ощетинились ружьями в сторону сцены, ожидая знака. Сказка кончилась, и грядет страшная расплата. - Беги, Эрик! Молю тебя, беги! Они убьют тебя! – в отчаянии шептала Кристин. Но Эрик даже не шевельнулся, поглощенный собственным пением и опьяненный ее близостью. «Он меня не слышит! Как певчая птица, не замечающая приближения охотников. Что же делать? Как заставить его сдвинуться с места?» Был только один известный ей способ. Нет, это слишком жестоко, слишком унизительно, слишком... Но, по крайней мере, так она спасет его жизнь. «Прости, Эрик. Если сможешь». Кристин протянула руку, осторожно касаясь лица Эрика – и решительным движением сорвала черную маску. Зажмурилась, с силой оттолкнула рванувшегося было к ней мужчину: - Беги!!! – и бессильно опустилась на пол, закрыв лицо руками. Эрик отшатнулся, замер посреди сцены - разом растерявший свой лоск, ссутулившийся, несчастный, тяжело дышащий, будто только что получил страшный удар под грудь. Он проиграл. Все рухнуло. Осталась только жгучая, невыносимая боль позора и предательства. Кристин, за что? За что?! Послышались хлопки выстрелов, у самого уха просвистела пуля. Это разбудило инстинкт самосохранения. Вопреки разбитому сердцу и подавленной воле, тело отчаянно хотело жить. Не более нескольких мгновений потребовалось Эрику на то, чтобы подхватить на руки Кристин, прижав покрепче к себе, и вместе с ней прыгнуть в люк – за секунду до того, как грохнул очередной выстрел. *** - Это он! Ради Бога, действуйте! – выкрикнул виконт де Шаньи, перекрикивая шум начинающейся паники, - только цельтесь получше, девушка не должна пострадать. Жандарм послушно вскинул ружье, прицелился… и с воплем схватился за кисть правой руки, роняя оружие: - Ааа, больно! Что за дьявол?.. Но прежде, чем кто-либо из сидящих в ложе успел сориентироваться, англичанин с немыслимой ловкостью перемахнул через перегородку, ударом в висок отшвырнул жандарма и нацелил Раулю в грудь что-то длинное и острое: - Petrificus tota… Виконт, поминая добрым словом морскую выучку, перехватил нападающего за руку, с силой выкрутил. Красная молния метнулась куда-то вверх, под потолок. - Делайте ноги, сейчас она упадет! – проорал Сириус по-английски. От души врезал Раулю по коленной чашечке и, обретя свободу, вырвался в коридор. Рауль с глухим стоном осел на пол, расширившимися от ужаса глазами наблюдая, как гигантская люстра на полной скорости летит вниз, туда, где толпились не успевшие разбежаться зрители. Грохот, жуткий многоголосый крик умирающих и раненых, вопли и проклятия смешались в одну адскую симфонию. Кто-то звал на помощь, кто-то отдавал распоряжения, вытаскивал из-под обломков люстры покалеченных людей, замелькали носилки, тут же как чертики из коробочки выскочили юркие журналисты, засыпая людей вопросами и мешаясь под ногами. Многообещающий вечер премьеры обратился невообразимой катастрофой. Вот уж будет пожива газетчикам, этим стервятникам, питающимся кровавыми сенсациями! Рауль, потирая ушибленное колено, встал на ноги, глядя с высоты на разверзшуюся бездну людских страданий. «Этот страшный человек везде сеет разрушения. Воистину, Ангел Смерти.» Кристин! Она сейчас в его руках. И кто знает, что он сотворит с ней. Надо торопиться. Есть один человек в Опере, который точно знает, где искать Призрака. Едва Рауль ступил за кулисы, как ему в лацканы сюртука впилась Карлотта. Всегда ухоженную женщину было не узнать: лицо искажено неподдельным горем, на щеках дорожки от слез. - Негодяй! Мерзавец! Куда годятся ваши хваленые жандармы? Вы мне заплатите за все, за все, за все! - Синьора, чем я могу помочь?.. - Этот сукин сын убил моего Убальдо! – взвыла примадонна. Виконт поглядел в сторону и увидел в закутке прикрытое каким-то куском ткани грузное тело бедолаги Пьянджи. - Проклятье! И здесь он успел… Синьора, уверяю, я приму все меры! – но Карлотта уже не слышала его, причитая над телом любовника. - Нет, это уже переходит все границы, - Рауль ругнулся себе под нос, - мадам Жири! Подождите, мадам! - Да, месье виконт, - женщина в черном остановилась. Несмотря на попытку сохранять обычную невозмутимость, ее губы заметно подрагивали. - Мадам Жири, вы должны мне помочь! - Ничего мы не должны друг другу, кроме взаимной любви. Так, кажется, написано в Библии. - Самое время цитировать Священное Писание! – рявкнул Рауль, - Вы укажете мне, где прячется монстр! Иначе… - Иначе что? – подняла бровь Жири. - Я сдам вас полиции. Они знают, что делать с пособниками преступников. Убийство Пьянджи – это уже не шутки и не пустой шантаж. Балетмейстер задумалась, нервно теребя края шали. Если она раскроет тайное убежище Эрика – ему не жить. Но ей нельзя в тюрьму. Стражи порядка умеют выбивать показания. Да, она уже прожила большую часть отведенного ей срока, но у нее есть дочь, не успевшая найти другую опору, помимо матери. А Эрик? Чем он хуже малышки Мэг? Такой же ребенок, только большой. Почему она должна делать выбор между дорогими ей людьми? Но Эрик как-то жил до встречи с ней, уцелел во множестве испытаний. В подземелье много тайных ходов, он может успеть уйти. А Мэг одна не справится. И снова Эрик останется без дома. Куда он пойдет? - Я жду ответа, - торопил ее Рауль. «Эрик, мальчик мой, видит Бог, я не хотела…» - Ступайте за мной, месье виконт, - женщина тяжело вздохнула. К удивлению Рауля, мадам Жири привела его в хорошо знакомую комнату Кристин. Закрыла дверь изнутри на засов: - Поклянитесь, что никому не скажете ни слова. - Но я не понимаю… - Сейчас поймете, - женщина подошла к зеркалу и принялась ощупывать тяжелую резную раму. - Что вы там колдуете? – занервничал Рауль, - Нельзя ли побыстрее? Кристин там, в его лапах! Я должен успеть. - Успеете, - отрезала мадам Жири. Наконец, ей удалось нащупать нужный элемент. Зеркало медленно отодвинулось в сторону. За ним обнаружился проем, из которого пахнуло холодом и сыростью, - ваш путь открыт, месье виконт. Рауль осторожно заглянул в проем: - Этот ход достаточно безопасен? - Я по нему ходила, - коротко ответила женщина. Это было полуправдой: она действительно знала об этом проходе, но пользоваться предпочитала более коротким и удобным. - Так что же, - вдруг осенило юношу, - получается, Кристин все время была в досягаемости этого монстра? Я, как последний идиот, ставил охрану снаружи, меж тем как он преспокойно мог… - Если бы да кабы… Что толку сейчас говорить о том, что могло бы случиться, если оно не случилось, – ему показалось, или в голосе мадам Жири промелькнуло сожаление? – Вам пора, месье виконт. - Кстати, в театре есть еще один преступник. Пособник чудовища. Англичанин, высокий брюнет. Он напал на меня… - Об этом позаботятся без вас. Вы, кажется, хотели найти Кристин? Так поторопитесь! - Благодарю. Я не забуду вашу помощь, - Рауль бесстрашно шагнул в проем. Щелчок – и зеркало встало на место. Мадам Жири села прямо на пол, охватив голову руками. Что она натворила? Собственными руками подписала смертный приговор одному из двух. Или Рауль не доберется и сгинет в подземном лабиринте. Или доберется – и тогда опасность грозит Эрику. А еще Кристин. Бедная девочка, разрывающаяся между двумя любящими ее мужчинами. Если один из них пострадает – что будет с ней? «Господи, пожалуйста, пусть виконт не дойдет, пусть он провалится куда-нибудь… Нет, так нельзя! Нельзя никому желать смерти.» Мадам Жири подняла голову. Из зеркала на нее глянула немолодая измученная почти полностью седая женщина с посеревшим лицом. «Господи, прости мне мое малодушие. И да будет воля Твоя!»