School of tears

Долгожданное спокойствие, за которым Юнги гоняется всю свою сознательную жизнь, приходит неожиданно, сваливается на голову, как первый снег в середине ноября. Это не поддается логическому объяснению, но незнакомая музыка приходится по вкусу придирчивому Мину, скрип кроссовок о паркетный пол не просто не раздражает, даже немного расслабляет после тяжелого учебного дня, да и присутствие Чимина, со временем, становится чем-то привычным. Юнги не каждый день вторгается в чью-то жизнь, обычно предпочитая оставаться в стороне, но в этот раз что-то явно пошло не так. На какой-то из дорог, определяющей наше дальнейшее движение вперед по жизни, он принял неверное решение, свернул не туда, заблудился в совершенно незнакомых чувствах и ситуациях. Но, что странно, этот неожиданный поворот стал чем-то вроде островка спокойствия, легкой отдушиной, и Юнги впервые в жизни вполне осознанно пускает все на самотек. Чем глубже в своих размышлениях он капает, тем очевиднее и нестерпимее становятся чувство вины и неловкость, на которые в повседневной жизни просто нет времени. Все слишком сложно. По крайней мере, так думается самому Мину. К концу недели Юнги чувствует себя вполне комфортно в обществе с человеком, чьё лицо раньше не мог видеть, не содрогаясь всем телом от приступов злости. Пусть за целую тренировку парни не обмениваются даже парой фраз, лишь слегка кивают друг другу сквозь зеркальную поверхность при встрече в зале, импровизированное «общение» можно назвать неожиданным, даже вынужденным, перемирием. Мин давно уже не чувствует ненависти к Чимину, за прошедшие полтора года из головы выветрилось все лишнее, стерлись яркие эмоциональные проявления, и лишь легкая неприязнь серым осадком исчертила холодный взгляд. Со временем все превращается в пыль, даже самые сильные чувства. Сегодня Юнги появляется в зале поздно, примерно за час до окончания тренировки. Он измотан сильнее обычного: и без того бледная кожа почти сливается с рубашкой и отдает в нездоровый, сероватый оттенок, круги под глазами от недосыпа на её фоне ложатся резким контрастом, волосы торчат в разные стороны от того, что парень то и дело зарывается своей пятерней в жесткие пряди, плечи опущены, а спина чуть сгорблена. Мин с трудом передвигает ноги, а когда заходит в зал, оставляя позади привычные 10 сантиметров от дверного косяка до двери, даже взгляда на Чимина не поднимает. Из колонок льется веселая, жизнеутверждающая музыка, призванная заводить толпу и зажигать в уставших танцорах «второе дыхание», но один только вид хёна сбивает весь настрой. Почти ползком добравшись до облюбованного угла, Юнги скидывает рюкзак, который весит по меньшей мере пять кило, на пол и устало сползает вниз по шершавой стене. В голове – ни одной до конца оформленной мысли. Уже несколько ночей к ряду он не может нормально спать, перебиваясь часовыми урывками беспокойного выпадения из реальности, раз за разом перекраивает один из новых текстов, даже в школе исписывает поля тетрадок с пугающей закономерностью. Саму лирику уже давно планировалось отнести под запись в студию Минхёка, наложить на музыку, добавить аранжировку. Точнее, старший текст уже видел и одобрил, даже помог накидать очень примерную мелодию, но Мин Юнги все равно не доволен. Он вчитывается в кричащие безобразием улиц и собственной дорогой наверх строчки, считывает их одну за другой, и через раз замечает видимые только автору изъяны: корявая рифма, слабовато описание, лишнее слово… Намджун уже высказал свое «авторитетное» мнение по поводу накруток в голове друга, даже состроил очень красноречивую рожицу (назвать лицом сие творение парень не взялся бы чисто из вредности), но на то он и лучший друг, чтобы беззлобно посылать его в увлекательное путешествие под ручку со своими советами. Еще и на одной из подработок приходится впахивать за двоих, так как один из сменщиков взял больничный, а переложить-то больше и не на кого. Мину хватает сил только на то, чтобы в бреду добраться до танцевальной студии, когда картинка перед глазами опасно темнеет и мажет невидимым туманом от краев к центру, и кинут свое бренное тело на деревянный паркетный пол. Чимин косится на хёна с подозрением, отвлекается на время от новой связки и на несколько минут переходит на повторение азов, чтобы было легче следить за сутулой фигурой в углу. Чувство беспокойства и тревоги столь естественны для открытого и добросердечного парня, что не вызывают и капли сомнений. На языке вертятся неосторожные вопросы, предложение помочь, глуповатые шуточки, чтобы быстро поднять настрой, но танцор догадывается, что Юнги такого рвения не оценит. Так бывает, когда встречаются два совершенно разных по характеру и темпераменту человека, можно даже сказать, что эти двое противоположные полюса, которые и не должны были пересекаться. Вели бы свое существование параллельными линиями, никогда не соприкасаясь даже краями бесконечного чернильного пути. Но просто не бывает, дома сами себя не построят, огромные мегаполисы со сложной системой внутренних передач не возникают на пустом месте, так и человеческие отношения не появляются из неоткуда. Толчок есть всегда, просто мы привыкли максимально отфильтровывать получаемую извне информацию, оставляя лишь самое важное в настоящий момент времени. Миллиарды людей вокруг – это миллиарды возможностей, новых идей и неожиданных открытий, только наберется ли в мире хотя бы миллионная часть от всего населения планеты, готовая открыться новому опыту? Пак устало трясет головой, отгоняя прочь столь неуместные в данный момент мысли, и велит себе полностью сосредоточится на деле. У него в запасе – один час и куча не проработанных движений, а завтра в школе обещают очередной тест и новые рейтинги успеваемости. Чимин терпеть это все не может, но вынужден учиться в пределах хорошиста, чтобы лишний раз не давать родителям повода для ограничения свободного времени. Трек сменяется на чуть менее веселый, но более мощный и резкий. Танцор ловит отражение собственного взгляда в зеркале, блестящие капельки пота под сосульками челки, влажные дорожки на висках, и начинает все по новой. К концу тренировки у Чимина болит, кажется, даже самая маленькая мышца в напряженных до предела ногах и одежда насквозь мокрая, неприятно липнет к телу. От усталости ломит кости и гудит голова, словно поездом проехали, но танцору не впервой ограничивать себя во сне и отдыхе ради любимого дела. Парень делает несколько усталых шагов до аппаратуры, выключает музыку, а когда оборачивается, готовый увидеть перед собой за несколько секунд опустевший зал, от неожиданности чуть не выпускает плеер из ослабевших пальцев. В поле зрения попадает сутулая фигура Мин Юнги, скромно умастившегося в темном, пыльном углу небольшого зала и мирно сопящего в рукав форменного школьного пиджака. Ноги парня согнуты и максимально приближены к телу, а руки и голова покоятся на острых коленках, и до того эта картина непривычна и умилительна, что Чимину требуется лишних десять секунд на осознание. Ведь хён уже должен был уйти, незаметно раствориться в приглушенном свете узкого коридора, как делал всю прошлую неделю, а может и того больше (Пак даже предположить не может, сколько дней Мин оставался незамеченным в своем наблюдении). «Видимо, ему приходится нелегко в последнее время», - танцор закусывает нижнюю губу и переключает все свое внимание на рюкзак с вещами. Сейчас нужно отключить аппаратуру, собрать вещи, а Юнги пускай еще немного поспит. Чимин делает все очень медленно, растягивает каждое действие в два, а то и три раза: вынимает шнур от колонок из розетки и задвигает их поближе к стене, медленно снимает тренировочную футболку, аккуратно складывает влажную ткань и с трудом запихивает её в переполненный формой рюкзак, натягивает свободную серую толстовку, отключает дребезжащий вентилятор и только после этого оборачивается на хёна. Тот, к слову, за прошедшее время не сдвинулся и на сантиметр. Танцору уже давно пора уходить, но уйти, оставив Мина в одиночестве посреди ночи, он просто не может. Совесть не позволит. - Хён, - несмело зовет Пак, переминаясь с ноги на ногу в противоположном углу комнаты. Юнги никак не реагирует ни на второй, ни на третий раз, спит крепко, кажется, даже не думает просыпаться и идти домой. В помещении почти идеально тихо, из соседних залов только в одном остались засидевшиеся, полуночные танцоры, музыку еле слышно, из окна под потолком доносятся приглушенные возгласы проходящих мимо компаний, если хорошо постараться, можно даже услышать, как шипит на плите мясо из соседнего ресторанчика. Младший парень удрученно вздыхает, выбор не велик, а времени остается совсем мало. Он проходит небольшое помещение по диагонали, присаживается на корточки рядом с хёном и вновь зовет, даже слегка тормошит за плечо, чтобы наверняка подействовало. Однако Юнги лишь вяло двигается ближе к стене и крепче обнимает собственные колени. Свет от лампы и маленьких прожекторов, вмонтированных в потолок у самого зеркала, ударяет в спину, легкие пятна теней мажут по стенам и почти полностью укрывают тело старшего приглушенным полотном. Слегка помятая школьная форма, складки ткани, словно песчаные дюны в сгибе локтей и коленок, растрепанные волосы беспорядочным вороньим гнездом, бледное лицо с отпечатками усталости под узким разрезом глаз, чуть дрожащие длинные ресницы, аккуратный нос, щеки с легкими точечными покраснениями и маленькой родинкой с левой стороны у крыла носа, тонкая полоска потрескавшихся губ. Чимин, кажется, впервые видит Юнги так близко, впервые может наблюдать спокойствие, относительное умиротворение на его лице, словно старший доверяет своему тонсену. Это все очень странно, похоже больше на неудачную шутку или альтернативную реальность, где Пак все таки добился своего и подружился с несговорчивым и колючим Мином. Танцор несмело тянется к чужим волосам и накрывает отливающими в бордо пряди подрагивающей рукой. Юнги выглядит беззащитным, непривычно маленьким и хрупким, словно во сне он – совсем другой человек, обнажает скрытые от чужого глаза глубинные качества души. Парень хорошо понимает, что ходит по краю, в прямом смысле играется с огнем, и вот-вот к чертям сгорит от стыда или чужого красноречивого взгляда, стоит только старшему проснуться. Но Пак Чимин никогда не слушается с первого раза, любит подурачится и подразнить друзей, а иногда и вправду не понимает, не замечает грани дозволенного между «играл» и «заигрался» или делает ложные выводы. Именно поэтому, засмотревшись на мягкие черты лица, он несмело ерошит темные волосы, пропуская короткие пряди сквозь пальцы, проводит подушечками по виску, бледной щеке, очерчивает впадинку под губой и острую скулу. Юнги тихо мычит что-то, хмурит брови, но Чимин запаздывает с рекреацией, а когда хён медленно приоткрывает все еще сонные глаза, попадает в плен подернутого поволокой взгляда. Кровь стучит в висках, ладони потеют от скакнувшего за предостерегающую линию напряжения, и лицо напротив выглядит так… трогательно. Пак лишь на мгновение приближается к хёну, почти касается его лба своим, но в мыслях это наваждение длится целую вечность. Мин быстро приходит в себя, словно выныривает из-под толщи воды, и болезненным дежавю ощущает позабытую угрозу. Чимин близко. Его сбитое дыхание обжигает кусочек щеки и нос, прикосновение непривычной тяжестью ощущается на коже в районе левой скулы, жар, запах чужого тела с примесью пота раздражает обонятельные рецепторы. Какого черта!? Все, что происходит дальше, для Пака мелькает словно в замедленной съемке. Юнги резко отталкивает чужую кисть от своего лица, с силой бьет парня грудь, от чего тот теряет равновесие и падает на попу, выставив руки за спину и, схватив так и не распакованный рюкзак, быстрым шагом покидает душный танцевальный зал. Чимину кажется, что звук тяжелых, раздраженных шагов оглушительным эхо проносится в собственной голове, отпечатываясь где-то на подкорке, и от всего этого резко становится не по себе. Юнги в ярости. И во всем виноват Чимин. Снова. *** У Юнги в голове хмурое, черное небо с прослойкой грозовых туч, раскаты грома, словно предостерегающий внутренний диалог и злость вперемешку с непониманием. Что это, твою мать, только что было? Перед глазами все еще стоит картинка с чрезмерно четким изображением чужого лица в непозволительной близости, почти у самого носа: мокрые сосульки иссиня-черной челки, настороженный взгляд из под коротких, пушистых ресниц, красные пятна на щеках от перенапряжения и жары, обветренные губы… Мин, вообще-то, не привык подпускать людей ближе, чем на расстояние вытянутой руки, даже Намджуну дает по лбу за неожиданные, хотя и крайне редкие, приступы тесных дружеских обнимашек. Ему не нравится слишком близкий контакт, потому что тогда на поверхность всплывают твои самые уязвимые места, а это значит отражение собственной слабости в чужих глазах и полный проигрыш в случае предательства. Юнги уже побывал в подобной ситуации и вынес из неё одно единственное правило: «лучшая защита – это нападение». И не то, чтобы он совершенно не доверял людям, шугался от каждой протянутой руки или боялся лишний раз выходить из дома, просто держать ухо востро и не поворачиваться спиной незаметно стало сильнейшими из привычек. Парень садится за небольшой столик в углу комнаты и, щелкнув выключателем на простенькой настольной лампе, достает из рюкзака обычный блокнот с черным рисунком на обложке. Бумага приятно холодит подушечки пальцев, а шелест страниц помогает поймать нужный настрой и сосредоточиться. На часах – уже за полночь, а это значит, что работа не ждет и никакой Пак Чимин не посмеет нарушить привычный ритм жизни Юнги. Правда, глубоко в душе Мин подозревает, что как раньше уже не будет, что все изменения уже завершились и приняли необратимую форму. И даже обозленная клятва «в зал больше не ногой» невнятным бормотанием вверх по лестнице придает сил лишь первые сутки. Следующие три дня для Юнги проходят в чересчур выматывающем темпе, школьные занятия растягиваются в сплошной поток монотонного повторения алфавитных букв в различных комбинациях слогов, перерывы уже не радуют возможностью вздремнуть или перекусить, а начальник коммерческой компании заваливает дополнительной работой. Парень с самого пробуждения и до погружения в очередной неспокойный сон далеко за полночь не может избавится от мыслей о дурацком Пак Чимине и его еще более раздражающем поведение. Намджун подмечает неладное и старательно докапывается до друга первые несколько часов, после чего получает вполне весомое «съеби в закат» и примирительно сворачивает разговор в более безопасное русло. За три года он неплохо научился понимать Юнги, и если уж этот парень не хочет чего-то говорить, выудить информацию не получится даже под пытками. Такой стойкий характер – несомненная редкость среди молодежи, но и нелегкая ноша, ведь не отступать от своих идеалов до конца, каким бы сложным не был путь к определенной цели, может далеко не каждый. Мин старается не придавать случившемуся особого значения, но сразу же после дополнительных занятий по привычке проходит несколько метров в сторону танцевальной студии. Небольшая вспышка раздражения на себя и сложившуюся ситуацию в целом, в особенности на Пак Чимина, чьими молитвами у Юнги теперь полный бардак в голове, придает сил и на некоторое время вытесняет мимолетное желание оказаться в полюбившемся углу студии. Но уже на следующий день, сидя у себя дома после выматывающих вечерних занятий, парень не может отделаться от неприятного ощущения скребущей пустоты, «не своего места». В небольшой съемной квартире тихо и душно, по полу гуляет прохладный ветерок от только что включенного старого кондиционера, лижет голые ступни, но на деле это мало спасает ситуацию. Юнги хочет сесть за работу, окунуться с головой в мир вязкой музыки, глубокомысленных текстов, рваного бита и тысячи исписанных страниц, он хочет разрушить старый мир и на его руинах возвести нечто совершенно новое, доселе неизведанное. В голове: отголоски заученных фраз, несвязный текст, пятна разрозненных слогов, игра слов и нескончаемый поток ругательств на кончике языка. Но бумага выскальзывает из тонких пальцев, чернила растираются по ребру ладони и весь рабочий настрой летит к чертям, потому что фантом чужого дыхания на щеке вспыхивает ярко красным. Юнги сжимает черную ручку в тонких пальцах и впервые со времен средней школы хочет что-нибудь разбить. Ему не было противно. *** Усталость выедает Чимина изнутри, сводит мышцы разрядами острых спазмов, превращает энергичного подростка в болезненно скривившегося старика. Перед глазами опасно вспыхивают черные круги, каждый новый удар пускает дрожь по напряженным до предела рукам, от пота тело блестит и медленно сгорает, щиплет глаза, но парень не останавливается. Удар, еще один, два подряд из полуприседа, мощный хук справа и Пак просто валится спиной на затертые синие маты, раскинув руки и ноги на манер звезды. Несколько минут впереди виднеется лишь оглушающая пустота, размытое пятно черной краски и хоровод из стен в опасной близости от собственного лица, но картинка постепенно проясняется. Очертания тренажерного зала медленно проступают сквозь пелену густого нечто, выстраиваются в одну полноценную картинку настоящего мира. Чимин не может пошевелить даже пальцем на ноге, не то что снять красные перчатки с затекших, перенапряженных рук. На самом деле, он уже пол часа как должен быть дома и готовить скопившееся за несколько дней домашнее задание. Должен, но стоит оказаться один на один с самим собой в тишине пустой комнаты, как необъяснимый синтез стыда-печали-страха черным куполом накрывает сознание и вновь тянет назад, глубоко в пучину раскаяния. Спортивный зал с боксерской грушей спасает ситуацию лишь от части, дает выпустить пар и лишь на время забыться в ноющей боли мускулов. Парень с трудом переворачивается на бок и отталкивается перчатками от мягких матов. Юнги не приходит три дня. Пора домой. *** Чимин складывает письменные принадлежности в рюкзак и одним из последних покидает свой класс. В школе все по прежнему: гиперактивный Хосок, ребенок-Чонгук, последние несколько дней задумчивый больше обычного, приветливые одноклассники, задира Минхо со своей шайкой-лейкой, априори странный Тэхён и… ни следа Юнги. Намджун изредка мелькает на горизонте, светит новыми наушниками и не расстается с телефоном, но всегда один, даже в столовую наведается только для того, чтобы купить несколько пачек молока. Чимину, наверное, стоит радоваться, ведь ни тебе тычков под ребра, ни подножек, ни злых взглядов из под нахмуренных бровей, но на душе все равно как-то грустно. За прошедшие недели он успел привязаться к хёну, к шороху страниц во время перерывов, к стуку учебников о паркетную доску и редким нечитаемым взглядам. Мин Юнги медленно перекачивал из категории «опасность» в нечто нейтральное, даже слегка интересное и привлекательное, почти как в первую встречу два года назад. В зале без него вдруг стало пусто, привычно съезжающий в сторону взгляд теперь натыкается на пустоту в темном углу и настроение резко портится, хотя на это нет никаких объективных причин. Чимин заходит в студию, обменивается теплыми приветствиями с Суён, чья улыбка слегка приподнимает настроение, и направляется в свое маленькое убежище. Минхёк последнее время сильно занят на учёбе, поэтому школьнику и поговорить-то толком не с кем во время кратковременных перерывов. А раньше можно было просто прислушаться к легкому копошению в углу зала… Пак нарочито громко кидает рюкзак на пол, нарушая тем самым вязкую тишину помещения, и спешно начинает переодеваться. Мысли о хёне делу явно не помогут, а только глубже загонят в пучину грусти. Он пришел танцевать, а это значит, что времени расслабляться совсем не осталось. Чимин разминается около десяти минут, припоминает базовые сцепки и берет часовой марафон по старым связкам, в надежде окончательно отключиться от настоящего с кучей нерешенных проблем. Мышечная память работает на «ура», и, если не отвлекаться на лишние размышления, все получится само собой. Уже через двадцать минут непрерывного движения по вискам градом скатываются капли пота, а еще через пятнадцать футболка начинает противно липнуть к взмокшему от напряжения телу. Чимин сосредоточенно вглядывается в гладкую зеркальную поверхность и урывками заглатывает раскаленный воздух маленького помещения. Резкий выпад вперед и удар кулаком в область груди, разворот через левое плечо, толчок локтем, прыжок в сторону и легкое скольжение на одном колене. От бешеного темпа немного кружится голова, но впереди еще двадцать пять минут усиленных нагрузок, поэтому танцор делает максимально глубокий вдох и идет на новый круг повторений. Вдох. Движение. Выдох. Поворот. Вдох… Чимин лишь на секунду переводит взгляд вслед за отражением собственной кисти и так и застывает с протянутой вперед рукой. В зеркале, словно мираж посреди бескрайней пустыни, - чуть сутулая фигура Мин Юнги, который придерживает дверь тонкими пальцами и внимательно следит за движениями тонсена. От неожиданности танцор сбивается с ритма, как при первой встрече в этом же зале, спотыкается о собственный кроссовок и резко разворачивается. В широко распахнутых глазах помимо удивления и легкого страха плещется что-то сродни… радости? Он ведь и правда думал, что старший больше не появится, окончательно разорвет их нейтральный отношения, и все вернется на круги своя. Выглядит хён уставшим и помятым, бледным больше обычного, но от того не менее опасным. Сирены тоже нежны, почти беззащитны на первый взгляд, да только моряки прощаются со своими жизнями, попав в искусный капкан хитрых морских чудовищ. Игра в гляделки продолжается жалкие пять секунд, после чего Юнги разрывает зрительный контакт и делает привычно-ленивый шаг внутрь помещения. Трек на плеере сменяется тихой мелодией, но все это лишь длинная начальная вставка, словно затишье перед бурей. Чимин убавляет звук, боязливо поглядывает на парня из-под темной взмокшей челки и инстинктивно сжимается, словно готовится к удару, ведь выводить Мин Юнги из себя безнаказанно не могут даже близкие друзья. Но старший сворачивает в сторону излюбленного, затемненного угла и не приближается к танцору даже на расстояние нескольких метров. В его движениях нет ни намека на агрессию или банальную обиду. Трёх дней, что прошли без привычного уже наблюдателя, словно бы и не было. Чимин нервно теребит край широкой белой футболки, не в силах даже пошевелиться от ядерной смеси эмоций, одолевающих сознание. Он поднимает глаза и несмело произносит: - Прости, хён… А Юнги останавливается совсем рядом с пунктом назначения, передергивает затекшим плечом и скидывает рюкзак у стены. Он показательно фыркает, достаточно громко и безразлично, бубнит себе под нос что-то вроде «танцуй давай». В его словах и действиях привычный уже холод, но Чимин готов поклясться, что температура скакнула вверх на несколько градусов. Он чувствует себя полным дураком, когда прячет смущенную улыбку рядом с музыкальной аппаратурой, но от этого на душе становится намного легче.