I think you're my kink

      Гибридов выращивали из пробирок ради экспериментов или продажи богатым людям в качестве домашних питомцев. Как ими там дальше пользовались богатые жирные свиньи с потными ручонками и блестящими глазками — не собачье дело лабораторий, в общем-то. Да и всем было известно.       Чем можно заняться с милым мальчиком или с милой девочкой, которые имели кошачьи ушки, милый голосок, шевелящийся хвостик с гладким мехом и несчастную мордашку?       Только трахаться.       Юре в этом плане нереально повезло, настолько, что он сам не верил. Редко какой гибрид оставался нетронутым к шестнадцати годам, но вот Юра остался. Ну, конкретно в плане задницы.       Родители хозяина очень переживали, что у их сына нет практически друзей, а всё своё время тот проводил на катке, поэтому Юру купили маленькому мальчику, которому надо было скрашивать ночи и вечера дружеской беседой или просто баловством. Этот мальчик, конечно, уже не маленький, да и Юра подрос.       У Юры милые кошачьи ушки, висячие, поэтому легко даже в гладких волосах спрятать. Хвост дурацкий, который прятать неудобно, да и выглядит, как обрубок какой-то. Гибрид с шотландской вислоухой — так гласили документы, но китти подозревал, что даже его кошачьи гены были сбиты, потому что все шотландские — серо-голубые. А он вот такой бело-золотой.       Юри говорил, что пора бросать эти глупости, гладил его по голове, по подбородку, за ухом, по спине, добиваясь долгожданного урчания и ласки, а потом клал его голову на колени, поглаживая возле корней волос. Юра обязательно затем вцеплялся в руку зубами и хватал руками — его добыча, — потому что настроение поиграть приходило всегда в такие моменты. Юри орал от боли. Юра заливисто смеялся.       Юра любил Юри, любил во всех смыслах. Абсолютно во всех.       Зачем кому-то надо выводить живых, думающих, с душой существ? Чтобы потом они осознавали, насколько ущербны и беспомощны? Чтобы потом обычным людям было хорошо? Чтобы об гибридов вытирали ноги? Чтобы за живых не считали?       Юра любил Юри. Но здравствуй, первый гон (слава богам, что не течка). Здравствуй, Виктор.       (точнее задница Виктора.)       В течку гибриды неконтролируемые, неуправляемые, хотящие секса до невозможной боли по всему телу и мельтешащего хвоста. До расширенных зрачков, до пелены во взгляде и отключения мозга. И неважно, кто первый подвернётся под руку.       Вокруг толпа людей, снующих туда-сюда. Над головой кричащие чайки. Под ногами вода, такая холодная вода, очень холодная, а ещё очень далеко. Юри Юре рассказывал, что с высоты даже мягкая водичка будет казаться асфальтом. С тех пор Юра мыться ещё больше не любил.       Юра держался за перила руками, обвивал хвостом, а кончики кроссовок уже были над водичкой.       Юра воду не любил.       Юра себя не любил.       За пошлость, за нечеловечность, за изменчивость, за узкие зрачки, за острые когти, за чуткий слух, за негнущийся из хрящей хвост, за маленькие ущербные вторые уши на голове, куском плоти висящие.       За полчаса к нему никто не подошёл. Кто-то попытался снять, да только плюнул на это дело спустя пять минут — долго ждать народ не любил. Кто-то шипел (эй, это Юра тут должен шипеть), чтобы поскорее прыгал, на одну заразу стало бы меньше. Кто-то шептал, что всегда хотел посмотреть на убивающегося. Кто-то подбадривающе свистел. Но все проходили мимо. Ладно ещё, что никто не пытался толкнуть.       А ещё китти так по-кошачьи хотел узнать, что же будет, если опустить туда одну лапу, если ступить туда, ведь ходить грациозно по краю — в его днк вложено, в кровь, в мозг, в инстинкты.       Всё проходили мимо, потому что китти — не такой, он другой, он без азиатских черт, он с хвостом, он с белой кожей, он с ушами, он отличался от всех.       — Дурак! — гибрида ударили по голове сильно-сильно, а потом прижали у груди за шею, через перила, через пропасть, через грань.       — Мря-я-у?!       Юра смотрел глазами, полными обожания, на лёд, точно так же, как смотрел Юри туда же. Юра — не человек. И вход в фигурное катание для него закрыт с самого рождения. Но у Юры глаза, полные жизни, обожания и кошачьей преданности, и Юри готов простить всё-всё-всё. Правда абсолютно всё.       И сделать поддельные документы — не проблема, уговорить подыграть Виктора сквозь личную неприязнь, которая превысила всё фанатское обожание — не проблема. Только бы глаза такие ещё раз увидеть.       Юра с одного раза легко перемахнул через перила, уткнулся в грудь Юри, мявкнув нечто невразумительное, и заревел. Громко, очень громко. Мужчина гладил между ушей своего котёнка, приговаривая, что всё — это ничего, это пройдёт, всё в порядке.       Никто не подходил к Юре, потому что всем было плевать.       А вот Юри — нет.