Дорогой угрюмый, так и не ставший моим дядей, Попечитель!
Спешу сообщить вам, что Вы наделали много шума в нашем захолустье. От мисс Миддлтон уже четвёртый день несёт хересом, должно быть, разговор с другими попечителями окончательно вывел её из равновесия. Вы и правда её отстраните? Если да, то просто замечательно! Кстати, еда не стала лучше. Может, отстраните ещё и повара? Вчера вновь ходили в церковь, викарий напомнил нам о любви и милосердии к ближнему. И конечно, не преминул упомянуть инцидент, произошедший с мисс Миддлтон. Он просил принести покаяние всем, кто был замешан (намекая, конечно, на меня), пока не случилось страшного. Я так и не уловил, что в понимании викария является страшным, но раз он лицо духовное, то, должно быть, это попадание в ад или наступление судного дня. В ад я пока не собираюсь. Известно, что лучшее лекарство от него — это крепкое здоровье, а оно у меня крепкое, как вы знаете. А судный день неизбежен, не думаю, что мои попытки показаться виноватым как-то нас спасут от него. На занятиях всё ещё скучно, хотя история была занимательна. Проходили Ганнибала и его завоевания. Вы читали о Ганнибале? Это великий карфагенский полководец. И, как и все великие, в конце концов, он был изгнан. Не правда ли, человеческая неблагодарность может иногда достигать невероятных высот? Я тоже ощущаю себя изгнанным Ганнибалом. Меня теперь даже боятся наказывать и часто шепчутся за спиной. Зато Томми Уилсона сегодня подвергли унизительной публичной порке. Может, вы привезёте ещё одного доброго знакомого, чтобы усыновили и его? Я не хотел вам писать, о чём сообщил вам ранее, когда вы очень невежливо сообщили мне о моей неряшливости. Спасибо, дядюшка, за ваши меткие ремарки, без них я не смогу стать лучше. Так вот, я не хотел вам писать, однако вы отняли у меня лучшего друга, поэтому я считаю, что вы обязаны возместить мне этот ущерб и раз вы не собираетесь смотреть на меня каждый день в качестве племянника, то будьте добры хотя бы читать мои письма. О такой роскоши, как ответ, я, заметьте, не прошу. Вообще-то после вашего отъезда из Бенсон Плейс стало как-то тоскливо. Знаю, что вам сейчас не до писем, Лиззи сообщила, что граф Фаустус очень занятой человек и постоянно выступает в парламенте. Признаться честно, до этих самых пор я никогда даже не слышал о парламенте и ничего о нём, конечно, не знал. Но я прочитал всё, что нашёл в нашей библиотеке. Скажите честно, вы своё место купили или унаследовали? Раз вы граф, то наверняка унаследовали. Правда, я так же узнал и то, что графом можно стать. Такие аристократы, насколько я понял, неровня настоящим. Могу вас заверить, что вы похожи на самого настоящего английского графа, чопорного и высокомерного. Надеюсь, несмотря на вашу невероятную загруженность, вы всё-таки найдёте время прочесть письмо. Заметьте, ни одного пятна от чернил. Самый аккуратный ребёнок Бенсон Плейс, Джим Алоис Маккен. P.S. Ваш адрес мне дала Лиззи. Вы, наверно, не подозревали такого рода коварств от славной маленькой девочки? Граф на письмо не ответил, это было ожидаемо. И не приехал, это тоже, в общем-то, было ожидаемо. Маккена почему-то подмывало странное неприятное чувство, которое доселе он никогда не испытывал. Это была обида. И не просто обида: это было огорчение от того, что им пренебрегли. В таких местах, как Бенсон Плейс, подобные чувства были бы нормальны, но Джиму они были в новинку. Никогда прежде он не испытывал столь сильного желания понравиться кому-то. Джим хотел, чтобы его полюбили, как вдруг полюбили Лиззи, — просто так, всего лишь увидев её. Ему же пожелали лучше управляться с пером. А как же его заслуги? Ведь это он вывел на чистую воду мисс Миддлтон? Как же его литературный талант? (Джим любил себе мысленно польстить) Как же его очаровательная сторона? Или только хорошенькие девочки удостаиваются чести быть любимыми? Он написал Фаустусу ещё пару писем, но все они так и не нашли отклика. К моменту, когда он писал последнее, мисс Миддлтон более не управляла Бенсон Плейс. Также была уволена часть прислуги. В приюте устанавливались новые правила, одним из таких стали кексы, которые теперь им давали каждый вечер. Но Джима они больше не радовали.Уважаемый Попечитель!
Спешу сообщить вам, что это последнее письмо, которое я имею честь вам отправить. Вы и правда замечательный попечитель, раз столько сделали для нашего приюта. Знаете, я и не думал, что вы воспримите всерьёз всё то, что я написал вам сгоряча. Моё решение более не донимать вас своей писаниной вовсе не вызвано отсутствием желания. Наоборот, моё желание самое что ни наесть искреннее и сильное, но вы так и не ответили ни на одно письмо (знаю, ранее я не просил ответа). Человек существо странное: сначала ему не хватает еды и тепла, а когда ему дают и то, и другое, он начинает помышлять о том, о чём не должен. Вот и я уподобился этому человеку. Сколь бы викарий не призывал меня к скромности, я остался глух к его обращениям и возжелал невозможного. Но вы же знаете, я довольно жаден. До сих пор жалею о том, что так и не попробовал тот мармелад. Я спросил у Пола Остина, который до этого жил со своей бабушкой, об этом странном десерте, и он сказал, что мармелад делают из фруктов. Я ему не поверил. Как можно сделать так, чтобы из фруктов получилась такая прозрачная субстанция? Он ведь обманул меня, да? К сожалению, у нас нет книг, связанных с приготовлением десертов, но даже если бы и были, не думаю, что я бы осмелился посмотреть в них. Всё-таки это не мужское дело. Учусь я всё так же плохо, а как иначе? Молитв не читаю и уже успел заработать, это при новых-то порядках, голодный вечер. Как видите, мисс Миддлтон была права, и я неблагодарный лжец и вор. Ладно, с последним она погорячилась. Теперь, когда вечером нам дают выпечку, я и не помышляю ни о чём таком. Бесконечно благодарный Вам, Джим Алоис Маккен. На следующий же день в приют приехал курьер с красивой коробкой и карточкой, где каллиграфическим почерком было выведено: Мармелад делается из фруктов. В коробке были мармеладки разных цветов, Джим тут же засунул в рот одну и побежал в комнату угощать товарищей. Во рту распространился приятный запах апельсинов. Тягучая гладкая субстанция показалась ему верхом совершенства вкуса. Пока его соседи по комнате угощались, Джим задержал курьера и, найдя клочок бумаги, вывел на нём дрожащей рукой: Спасибо, дорогой дядюшка! Клод Фаустус приехал в приют ещё через месяц, Маккен успел позабыть о своих надеждах, но бережно хранил карточку с убористым почерком и коробку уже без конфет. Увидев Клода, Джим не поверил своим глазам. Тот, как и всегда, не выражал ни тени эмоций, он равнодушно смотрел на новую управляющую Мисс Тейт — даму зрелую и довольно мягкую. Потом он коротко, для проформы, улыбнулся ей и обернулся, смотря на то, как несколько мальчишек запускали змея. Среди них граф будто искал кого-то. Его взгляд почти скользнул по окну Джима, но тот успел вовремя отойти и сесть на пол. У него бешено колотилось сердце, а дыхание сбилось. Он уговаривал себя быть спокойнее, но это казалось почти невозможным. Маккену хотелось бежать к Клоду и вместе с тем он не хотел его видеть. Потому что ясно, что тот приехал по делам и Джим его волнует не более, чем все остальные. — Он был в нашей комнате, — послышался бодрый голос Томми Уилсона. Маккен замер. — А вот и Джим, — сказала мисс Тейт, когда вошла в комнату и увидела вскочившего с пола Маккена. Джим оправил на себе одежду и попытался состроить благочестивую мордашку, даже не помышляющую о шалостях. Следом за женщиной вошёл граф Фаустус. — Да, мисс Тейт, — сказал Джим, переводя взгляд на графа. — Добрый день, милорд, — добавил Маккен, чем вызывал у графа усмешку. — Надо же, какой вежливый, — сказал Клод иронично. — Джим хороший мальчик, милорд, — тут же попыталась заверить Клода мисс Тейт. — Да что вы, — сказал граф, растягивая губы в улыбку. — А вот прошлая управляющая была о нём иного мнения. — Так вы знакомы? — Именно с подачи Джима мы были вынуждены искать нового управляющего, — сказал Фаустус таким тоном, будто это была вина Маккена, что попечители были принуждены кого-то там искать. Джим недовольно посмотрел на Фаустуса, потом на мисс Тейт. — Так это же замечательно, — всплеснула руками женщина, открыто улыбаясь. — Раз вы знакомы, то всё пройдёт гладко. — Надеюсь на это. — Что пройдёт гладко? — не понял Джим. — Лорд Фаустус пожелал взять над вами опеку, Джимми, — сказала Мисс Тейт, уверенная, что обрадует мальчика. Маккен же вдруг побледнел и неверяще посмотрел на графа. — Вы же отказали мне? Уйму раз отказали! — сказал он обвиняющим тоном. — Не помню, чтобы я это делал. Я лишь сообщил мисс Миддлтон о вашем заманчивом предложении. — Но вы… Вы ведь мне не отвечали! — Мисс Тейт, всё ещё не понимающая, что происходило, смотрела то на одного, то на другого. — Я был занят. Забери я вас отсюда в тот же день, вы были бы вынуждены провести долгие полтора месяца в одиночестве с парой слуг и дворецким. У меня бы не было времени даже на то, чтобы нанять вам учителей и познакомить с новым расписанием. Маккен молчал, пытаясь осмыслить происходящее. — А я думал, вы не способны держать рот закрытым и трёх секунд, — поделился граф таким тоном, будто делал Джиму комплимент. Тот раздражённо посмотрел на Фаустуса. — Раз вы будете моим дядюшкой, — сказал он, — то будьте немного снисходительнее. — Я довольно снисходителен к вам, уверяю вас. В большинстве случаев я совершенно непереносим. — Что ж, я тоже не подарок, — сказал Маккен. — Что мне нужно сделать? — спросил он, открыто улыбаясь. Через полчаса довольный Джим, бесцеремонно повиснувший на руке новоявленного родственника, держащий в руке саквояж, один в один как тот, что забрала с собой Лиззи около полутора месяцев назад, сел в карету вслед за опекуном. Проводить Маккена вышел почти весь приют. Конечно, не все его товарищи были искренне рады за него, многие ему завидовали, но Джима это совершенно не интересовало, всё его внимание было сосредоточено на опекуне. — А до вашего дома далеко ехать? — Около трёх часов, — ответил Клод, желая, чтобы Джим отпустил его руку, но тот не дал ему этого сделать, вцепившись в неё, как клещ. — Он ведь в Лондоне? — Тот, в который мы едем, в Лондоне. — А сегодня я увижусь с Лиззи? — Нет, — покачал головой граф. — Сегодня нет, но в конце недели Мидфорды придут к нам в гости, надеюсь, за это время я смогу привить вам кое-какие манеры. Ваша подруга делает недурные успехи. — Кто бы сомневался, — кисло ответил Маккен. — Но от меня таких блестящих успехов можете не ожидать. — Не беспокойтесь, я знал, на что иду. — А мне вас называть дядюшкой? — Фаустус посмотрел на Джима. — Скажите сразу, вы собираетесь донимать меня вопросами до самого Лондона? — Это плохо? — Для моих нервов, пожалуй. — Это от того, что вы слишком много напрягаетесь. Не волнуйтесь, дядюшка, теперь я буду о вас заботиться. И вам не придётся много нервничать. Клод закрыл глаза, считая до десяти. — Знаете, — сказал он вдруг, — у меня есть для вас подарок. — Какой? — тут же спросил Джим с любопытством. — Вообще-то я хотел вам отдать его дома, но раз уж мы здесь, то вынуждены как-то развлекаться, — Фаустус извлёк из своего саквояжа две книги, перевязанные лентой, как часто делали в книжных магазинах. — Я не столь наивен, чтобы думать, будто вы любите читать. Но я почти уверен, что эти книги придутся вам по вкусу. Джим взял из рук графа подарок. Корешки были свежими, и от них приятно пахло. На книге золотым тиснением было выведено: «Марк Твен. Приключения Тома Сойера». Вторая также была озаглавлена: «Марк Твен. Принц и Нищий». — О чём здесь? — спросил Джим. — Советую вам начать с первой. Она о приключениях ужасно непоседливого мальчишки. — Я не очень скоро читаю, — сказал Маккен смущённо. — Мы никуда и не торопимся, — сказал граф, улыбаясь. Джим раскрыл книгу, и та приятно захрустела. Маккен прочёл: — Том! Ответа нет. — Том! Ответа нет. — Удивительно, куда мог деваться этот мальчишка! Том, где ты? Фаустус ожидал, что книга займёт внимание Маккена от силы на четверть часа, но он ошибся. Джим усердно читал, его губы шевелились, беззвучно проговаривая слова. Клод прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной. Тряска была ужасной, дороги накануне размыло, и у графа начинала болеть голова. Когда он достал карманные часы, те показывали без четверти четыре. На левой руке потяжелело. Фаустус увидел, что его непоседливый ребёнок уснул. Конец.