Corylus avellana L

— Итак, ты здесь, — констатировала Мириам, придвигая к Уиллу тарелку со спелыми красными яблоками. Лучи утреннего солнца приятно серебрили ее светлые с проседью волосы, ложились теплыми пятнами поверх бледных локонов. В детстве мальчик задавался вопросом: откуда взялась седина у такой молодой девушки? — но так и не получил на него ответа. Сейчас ей было тридцать девять. И Уилл готов был поклясться, на четверть седая, одной своей внешностью она показывала, что оставила за спиной. Когда Мириам суетилась вокруг Уилла, резала вкусно пахнущий пирог, кипятила в очаге чай, железная часть ее протеза как зеркало ловила солнечные лучи, а по стенам скакали светлые блики. На запястье темнела выгравированная надпись — «Дорогой Мириам». Уилл был несказанно этим доволен. Его радовала привязанность Джека к его бывшей няне. Джек относился к ней почти как к дочери, иногда переживал по поводу ее неосторожных поступков, когда-то упрекал в том, что девушка живет как Уилл — в глубоком одиночестве. Но потом он смирился с этим, осознал перспективы ее положения. Мириам не смогла бы сама проявить инициативу в отношениях — слишком глубока была ее душевная тайна. Именно так: кто бы ни спросил девушку, помнит ли она что-нибудь из своей прошлой жизни, Мириам заметно напрягалась, слегка хмурила брови, опускала глаза, чтобы интересующийся не заметил в них промелькнувшей искры бешеной ярости, говорила, что ничего не помнит, а иногда вообще не удостаивала человека ответа. Но Уилл с Джеком вели себя так, как будто однажды обсуждали этот вопрос и пришли к общему выводу — Мириам что-то определенно вспомнила, и это «что-то» очень неприятно для нее, не только чтобы обсуждать, а вообще, даже для того, чтобы думать об этом. Джек помнил, какое, со слов Аланы Блум, девушка испытала потрясение на первом сеансе психотерапии, и как тяжело ей далось длительное восстановление после психической травмы. И юноша, и мужчина в скором времени решили, что лучше будет, если они не станут вскрывать старые раны. Мириам разлила по кружкам ароматный горячий чай. Пар плавно взметался вверх с каждым неловким дуновением ветра, пах персиками, мятой и ирисами, казалось, даже имел свой необыкновенный цвет. Уилл почувствовал, как расслабляются напряженные мышцы его спины, как расходятся в стороны его лопатки. Расправляются, словно крылья птицы, в преддверье весны готовой лететь на родину. Он впервые так остро чувствовал весну этой осенью. И мягкие дуновения ветра из приоткрытого окна, внимательные и осторожные, как поцелуи, ласково прикасались, колыхали темные кудри на его голове. Уилл с нежностью смотрел на легко улыбающуюся Мириам, воплощение свежести, готовую слушать рассказ. А рассказывать совсем не хотелось. Тема разговора совсем не вписывалась в эту волнительную весеннюю обстановку, поэтому Уилл сказал не то, что хотел сказать: — Мох в твоем саду все еще остается таким зеленым, — юноша повернулся к окну и втянул смешанный аромат чая и пахучих трав. — И сосна не желтеет, как другие деревья. Уилл, повинуясь чувству всеобъемлющего восторга, поднялся и подошел к раскрытому окну, жмурясь на солнце. — Здесь кажется, что весна пришла. А в других местах на меня находит такая тоска… Большие светлые глаза Мириам продолжали сверкать эйфорией, губы еще сильнее изогнулись в полуулыбке. Уилл поймал ее счастливый взгляд и не смог больше противиться стремительно разрастающимся побегам вербы в груди. — Как жаль, что осень все это унесет. Мириам взглянула в приоткрытое окно и отметила про себя, что красота сада до сих пор была скрыта от ее глаз. — Осень — предвестник зимы, — отозвалась она. — А зима, в общем-то, не самое страшное творение Семерых. Если не будешь так откровенно бояться ее, возможно, она не отморозит тебе копытца. Уилл возмущенно уставился на Мириам. Уголки ее губ поползли к ушам, юноша не удержался и прыснул со смеху. — Хотя, я смотрю, это тебе не грозит. Такие бараны обычно отращивают толстую и теплую шерсть. — В блестящих глазах Мириам появился безмолвный упрек. — Баран? — с недоумением спросил все еще улыбающийся Уилл. — Звучит довольно грубо. По выражению лица девушки можно было безошибочно понять — что-то не так. — Я знаю, что ты пришел сюда не для того, чтобы обсуждать времена года, — девушка с заметным осуждением смотрела на недоумевающего Уилла. Он открыл было рот, чтобы возразить, но Мириам его незамедлительно перебила: — И не смей даже отрицать. Уилл сделал самую неприступную мину, после чего парировал: — Не я один в этой комнате что-то скрываю. Вдруг все звуки разом затихли. Птицы перестали петь. Пар от ароматного чая застыл над кружками. Кудри на макушке Уилла перестали колыхаться. Казалось, даже ветер из приоткрытого окна замер в неестественной позе. Мириам заметно напряглась, ощетинилась как еж, посмотрела на юношу затравленным взглядом и ничего не ответила. В воздухе повисло напряжение. — Сделаешь вид, что ничего не произошло? — тихо, и уже с долей мягкости в голосе спросил юноша. — Хочешь сказать, все хорошо? В добродушном до этого момента взгляде девушки метнулись искры ярости, безумия и… боли. Губы трагично поджались. Уилл осекся, когда увидел в ее глубоких глазах закипающую лаву. — Все хорошо, — сдержанно ответила она. Некоторое время Уилл не мог понять, что происходит. Почему пар от давно остывшего чая висит над кружками, словно паутина, и не развеивается, если провести ладонью или подуть. Почему птицы и жирные мохнатые шмели за окном застыли, как в желе. Почему Мириам смотрит на него мертвым взглядом, и никак не реагирует на реплики. Почему в воздухе повисла совершенная тишина, и слышно только, как с огромной раскидистой яблони в саду падают яблоки. Уилл совсем не знал, что ему следует делать. Как быть с этим трехмерным оригами. Кто вызвал это желе: Мириам, или внезапно проявилась его способность. А может быть, это настоящая магия? Казалось, в этом реалистичном кошмаре прошли часы, дни или даже вечность. Сидеть здесь дальше не имело никакого смысла, поэтому Уилл встал со стула, осторожно приоткрыл дверь на улицу, вышел и огляделся по сторонам: настоящий холодец. Рыбы — застывшие насекомые, птицы, парящая в воздухе рыжая кошка, а над ее лапой с выпущенными когтями — жирный голубь с распахнутым клювом, пушистые перья вокруг. Движения становились мягкими, совершенными, когда юноша предпринимал попытку сделать очередной шаг в пустоту. Каждый из них чувствовался где-то очень далеко, в самых глубинах души. Это казалось ему чем-то совершенно необыкновенным. Все вокруг не имело четких границ, — земля смешивалась с небом, кошка смешивалась с птицей. Наконец, в мутных пятнах впереди появился темный силуэт. Юноша сначала в нерешительности остановился, с недоверием взглянул на размытое пятно, прищурился, как только мог, но все равно не сумел рассмотреть силуэт. В голове тут же возникли страшные картинки — призрак под черной мантией, волосатые когтистые лапы, острые клыки. Что за монстр скрывался под этим черным пятном? «Знакомый незнакомец, » — с горькой усмешкой подумал Уилл, приближаясь к сидящему под яблоней мужчине. Все-таки, других вариантов у него не оставалось. Юноша уже понял, время здесь неподвластно времени в реальности. Вполне человеческие руки ненавязчиво поглаживали деревянную поверхность посоха, кончики больших пальцев обводили выгравированные руны. Уилл скептически взглянул на аккуратные ногти, — красивые ладони еще не повод довериться их обладателю. Под темной мантией неопределенного цвета скрывались тонкие и уже знакомые Уиллу черты лица: острые выпирающие скулы, маленькие оливковые глаза с морщинками по краям, непринужденно прикрытые веками, бесцветные ресницы и брови, серебряные ниточки в волосах, красиво отчерченный изгиб губ. Было в этом странном существе что-то привлекательное. Чаще него юноше снился разве что Петир Бейлиш, но только сейчас, как он был уверен — наяву, Уиллу удалось подробно рассмотреть его. Когда существо стянуло со своей головы капюшон, Уилл рассмотрел еще одну любопытную деталь, — это были едва заметные, тонкие, как паутинки, золотые трещины, похожие на капилляры. Сеть маленьких переплетающихся ломаных, как на древней, крошащейся от времени статуе. Они виднелись под правым ухом этого существа, в нижней части челюсти, на обеих скулах и на лбу, в аккуратном уголке рта и, самое главное, — вокруг глаз. Эти тоненькие угловатые линии (скорее всего — признак обретенной вечности) были совсем незаметны. Только если вглядываться, можно было бы их обнаружить. Но, Уилл чувствовал, они были следствием каких-то важных событий, в которых принимало участие это существо. Существо? У Уилла не повернулся бы язык назвать его человеком. Слишком необыкновенный. Появляющийся при слишком странных обстоятельствах. Слишком навязчивый. Да, с момента ночи у дяди Джека прошло не меньше месяца, а он все не прекращал появляться в его снах. Это существо, по сути, исполняло роль личного Песочного человечка, — пусть от кошмаров даже с помощью раствора мышьяка и макового молока избавиться не удавалось, призраки из сновидений чаще всего не переходили в реальность. Как же тогда его заклеймить? Песочник? Этого Уилл, пожалуй, тоже не смог бы допустить. В ярчайших красках сознания возникал другой образ — убийца. Не из единственной разрешенной законом категории книг, нереалистичных фэнтези без всякого сюжета. Настоящий убийца. Он так умело расправлялся с чудовищами из кошмаров, что Уилла иногда накрывала волна искреннейшей благодарности и… желание дружбы. Хотя бы знакомства, чтобы понимать, чье имя шепчешь глубокой ночью, кого призываешь на помощь в очередном ночном поединке с пустотой. По сути, существо и было — пустота. И Уилл иногда отказывался признавать то, что такой нужный персонаж является только плодом собственного воображения. Итак, существо не отвечало на его вопросы, не принимало благодарности за убийства врагов, казалось, даже действовало в своих интересах. Уилл решился назвать его Монстром. — Здравствуй, — тихо произнес юноша. — Кто ты? Монстр только посмотрел в глаза Уиллу и самодовольно улыбнулся.