Искры

      Помню, я сидела в парке. Деревянная скамья, книга в руках. Да, у меня была привычка читать книги именно в парке. Неудобно, скажете вы. Согласна, иногда это не представляется возможным. Одна из причин, по которым я не люблю плохую погоду — мокнущие страницы. Но, ясное дело, у каждого есть своя идеальная атмосфера для чтения, свои условия безграничного комфорта. И для меня это парк. С его отдаленным пением птиц, легким ветерком, вызывающим тихий приятный шелест листвы, и запахом свежести он был лучше любого читального зала.       Если не ошибаюсь, это была среда. Обычный летний день. Он подходил к концу, как и моя книга, и мне непременно хотелось успеть дочитать ее до того, как зайдет солнце. И тут появился он. Это было внезапно, что неудивительно — я тут вроде как увлеченно читаю. Я вздрогнула и посмотрела на него в тот самый момент, когда он оторвал взгляд от обложки книги и обратился ко мне:       — «Приключения Оливера Твиста»… Не слишком мрачно для таких светлых глаз? Он улыбался, но на моем лице ярко проявилась кипящая смесь недоумения и возмущения, которая сбила его с толку.       — Все дожди, какие когда-либо выпали или выпадут, не могут угасить того адского пламени, которое иной человек носит в себе, — процитировал он ненавистного мне Монкса, в надежде удержать контроль над ситуацией. Тем не менее, выражение моего лица, слепленное искуснейшими из скульпторов — нахлынувшими чувствами - сразу остудило его дерзкий пыл. Помявшись несколько секунд, он повернулся и пошел дальше.       — Но слезам не проникнуть было в душу мистера Бамбла: сердце у него было непромокаемое… — уходя произнес он, однако тон был настолько ироничным, будто театр сатиры для него — дом родной. О да, он полностью контролировал ситуацию.       Меня же это ничуть не успокоило, скорее наоборот. Я была растеряна и рассержена. Недовольство на моем лице сменялось испугом по мере того, как солнце медленно исчезало за линией горизонта. И я, застыв в оцепенении, ничего не могла с этим поделать.       Несколько дней меня не покидало ощущение, что он появится снова. Он не казался тем, кто так быстро сдается. Однако я так и не встретила этого наглеца, так бесцеремонно прервавшего мою идиллию. Я намеренно садилась на ту же скамейку, но чтение продвигалось очень медленно, ведь мне постоянно приходилось высматривать свою добычу. Я собиралась высказать ему все, что думаю, одним резким напором начисто вынести из него всю эту мальчишескую браваду. Но после очередного неудавшегося дня я остыла окончательно и сдалась. В понедельник я уже не думала об этом человеке и вернула все внимание книгам…

***

      Дверь лишь слегка скрипнула, однако этот звук заставил собеседников замереть. Парень с перевязанными глазами остановился на пороге и стал принюхиваться.       — Значит, мне не послышалось. Клементина... Ты и правда здесь.       Последние слова он произнес сдавленным шепотом, после чего опустил голову. В воздухе повисло тяжелое молчание. Оно застилало человеческий разум подобно пелене тумана, спускающегося с горы, заставляло людей чувствовать, что само их существование неуместно. Старик решил взять ситуацию в свои руки, пока не поздно:       — Клементина, значит. Очень приятно. Можете звать меня Генри. Шон рассказывал о вас много хорошего. В основном.       Старая как мир шутка от искренне улыбающегося пожилого человека прошлась по молчанию как мощный ледокол сквозь торосы. Она заставила парня поднять голову и слегка расправить плечи, хотя он никогда не упоминал Клементину при Шоне. Девушка смогла совладать с собой и ответила на рукопожатие, ощутив, как осторожная, но уверенная хватка старика разрушает ее последний барьер в общении с незнакомцем.       Шон медленно подошел к своей кровати, сложил трость и присел.       — Я не хотел, чтобы ты видела меня таким, — сказал он глухим голосом. — Но я рад тебя… Чувствовать.