Беглец

Ему снилось что-то отстранённое и абстрактное, перемежающиеся эпизодами сладкой темноты сцены из недалёкого прошлого. Раз за разом он видел его лицо, на котором застыло безразличие, холодные голубые глаза, похожие на два крохотных чистых озерца, а затем всё исчезало, и он вновь оказывался у экрана компьютера, прижав ноги к груди. Пальцы мелко тряслись, а в голове эхом отдавались слова, сказанные таким родным, знакомым и вызывающим трепет голосом: «Мне очень печально, что в нашем мире ещё остались такие мрази.» Затем всё повторялось по кругу. Очнулся он, когда было уже совсем светло. Долго лежал, пялясь слепо в белый потолок, затем поднялся с трудом на ватные ноги, подошёл к окну. В голове что-то щёлкнуло. Я сбежал. Я в Японии. Будто бы не было той недели в поезде, в течение которой он находился в забытье, не было тяжелых суток в лайнере, когда он таскал еду со столов, прятался в каютах, ютился по углам, пытаясь заснуть. Не было и прогулки по набережной, встречи с суровыми блюстителями закона. Дыхание перехватило. Задыхаясь, он рывком раздвинул шторы в стороны, впуская в комнату ослепительный белый свет. От него тут же стали слезиться глаза, но Юра упорно смотрел, пытаясь запомнить каждую деталь городского пейзажа, уловить мельчайшее изменение, которое могло бы свидетельствовать о том, что он всё ещё спит. Лишь спустя несколько минут на уши начала давить тишина. Перед глазами вспыхнуло лицо гостеприимного японца по имени Юри Катсуки, который его приютил. Блондин отошёл от окна, изумлённо заморгав, а затем бросился вон из комнаты. Хотя квартира была небольшой, он мигом потерял ориентацию в пространстве, томительные десять секунд метался, пытаясь вспомнить, где же находится спальня Катсуки. Пришлось выбирать наугад. Осторожно нажал на дверную ручку, затаив дыхание, а затем зашёл внутрь. В спальне хозяина квартиры его встретила тишина, пустота и аккуратно застеленная постель. Взгляд наткнулся на часы, которые показывали полдень. Он ведь, наверное, работает, вот и ушёл. Русский облегчённо вздохнул. Честно признаться, присутствие рядом Катсуки его порядком смущало. Юра всё ещё не мог отделаться от ощущения, что вот-вот своим мелодичным спокойным голосом японец скажет ему что-нибудь привычно издевательское, рваное и грубое. Постояв в этой комнате около минуты, будто впав в транс, он наконец вышел наружу. Тронулся по коридору, касаясь легко кончиками пальцев гладких стен. Следующей находкой была кухня. Маленькая, меньше гостиной комната, обставленная не слишком богато, но плита тут имелась. Юра мигом облизнулся: проснувшийся организм требовал пищи, но нельзя же опустошать холодильник хозяина, даже об этом не спросив! Впрочем, этот приступ совести быстро прошёл. Русский дёрнул за ручку холодильника, открыв его. Стандартный набор. Он был наслышан о всяких странных японских деликатесах, типа вяленых медуз или рыбы фуга, но ничего такого здесь не нашёл. Зато наткнулся на весьма красноречивую записку, написанную явно в спешке – буквы были немного корявые, а почерк разобрать было трудновато. «Доброе утро! Можешь взять на завтрак всё, что есть в холодильнике. Я вернусь с работы к вечеру. Не выходи никуда. Юри.» Его имя было написано по-японски, но блондин понял, что это именно оно. Правда, то, что там написано именно «Юри», он не разобрал, ведь мысленно он называл его именно «Катсуки». А вот пункт с запретом выхода его разозлил, и даже благосклонное разрешение пользоваться холодильником не смогло это компенсировать. Он сжал записку, скомкал и бросил в угол. Юра всегда ненавидел, когда им манипулировали, причем так нагло. Словно он ему мать, или, по крайней мере, приставучий родственник. Отвратительно. Но с тем, что ему не стоит никуда идти, он всё же был вынужден согласиться. Вчерашняя быстрая прогулка по Хасецу дала ему понять лишь одно: выйдя один раз туда, он уже не вернется обратно. Город состоял из хитро сплетённых между собой улиц и переулков, разбираться в устройстве которых у блондина не было никакого желания. Так что же делать, пока Катсуки не явится с работы? Изучать его квартиру и искать скелеты в шкафу, пытаясь понять, что же кроет под собой личина доброжелательного японца. Однозначно. * * * Позавтракав найденным в холодильнике творогом, блондин отправился бродить по квартире. Несмотря на то, что она была не слишком большой, интересного было много. Он сначала не заметил, что здесь везде книги. И неудивительно, ведь вчера вечером шторы здесь были везде задвинуты, квартира была погружена в полумрак, и стопок книг, расставленных по углам, было много. Видимо, не хватает места в книжном шкафу. Среди них даже нашлись несколько томиков на английском, но название и автор были ему незнакомы, так что блондин смело отложил их в сторону. Было непривычно видеть на белых страницах не русский текст, а японские иероглифы, или как там они называются. Он даже на несколько минут погрузился в серую тоску по родине, русскому языку, в конце концов, но вслед за тоской пришли воспоминания о том, как его гоняли, оскорбляли и плевали в спину, так что это быстро прошло. «Всё к лучшему.» Обследовав гостиную и коридор, он вновь вернулся в комнату владельца квартиры. Даже тишина здесь была какой-то особенной, организованной и строгой, Юре сразу стало как-то не по себе, но он смело раздвинул шторы и в этой комнате. Темнота его напрягала, а японец, похоже, наоборот, только в ней и живёт. Неудивительно, что он такой бледный. Бесцеремонно порывшись в столе, он отыскал кипу рисунков. Это были наброски простым карандашом, сделанные, скорее всего, второпях, но блондин почему-то не мог отвести от них глаз. На них преимущественно были люди. Ослепительно улыбающиеся девушки с короткими прическами, обнимающаяся пара, прижавшаяся друг к другу так крепко, что было не разобрать, кто здесь девушка, а кто парень.. а может, девушки там вовсе не было? И, наконец, мужской силуэт, обнаженность которого скрывает лишь вихрь светлых волос. Сердце настороженно ёкнуло. Юра отложил рисунок в сторону, но взгляд неминуемо возвращался к нему. В углу была указана дата, и русского пробрало до костей: она была вчерашняя. Он тут же убрал рисунок и всю кипу обратно. На этом эксперименты с комнатой Катсуки были закончены. До того, как он вернулся, Юра успел перебрать свой рюкзак, ведь собирал он его не в слишком адекватном состоянии, и толком не помнил, что там есть. С кривой усмешкой извлёк из внутреннего кармана нож приличных размеров, затем – несколько коробков спичек, остатки налички, томики Достоевского, зарядку от телефона, наушники, остатки еды, которую он стащил на лайнере и билет на поезд. Самой адекватной позицией оказались произведения Фёдора Михайловича. Наличку он спрятал обратно, ещё раз пересчитав, как и коробки спичек, наушники, зарядку и еду. Книги он аккуратной стопочкой разместил у своей раскладушки, а нож.. его Юра засунул под подушку. Так, на всякий случай. Катсуки вернулся к шести часам. Было уже темно, но он, войдя в квартиру и заметив, что шторы везде раздвинуты, а свет горит, нахмурился. Юра даже не успел поприветствовать своего спасителя, как тот быстро, словно тигр или пантера, оказался рядом с ним, глядя пристально в глаза. - Я люблю, когда темно, - вкрадчиво и тихо произнёс он, протягивая руку, кажется, к лицу блондина, а на деле.. лишь выключая свет. - Ладно, - сдавленно пробормотал Юра, отходя на несколько шагов в сторону. От такого прямого взгляда он немедленно покраснел. Но Катсуки не обратил на это внимание. После ужина он, к удивлению русского, зашел к нему в гостиную. Тот невозмутимо читал книгу. - Кажется, ты спрашивал про каток, - улыбнулся японец. - Ну.. да, - неуверенно произнёс Юра, откладывая книгу в сторону. Не очень хочется, чтобы Катсуки носился с ним, как с ребёнком. - Хочешь, сходим? Блондин поджал губы. - Не хочу отнимать твоё время. На самом деле на каток очень хотелось. Он перестал выходить на лёд ещё после того скандала. Ведь его вдохновением стал Виктор, и думал он преимущественно о нём, а теперь эти мысли приносили только боль. В них, в этих мечтах, даже не было ничего извращённого: лишь грёзы о совместных выступлениях, одновременных улыбках, победах и смехе под гомон толпы и свет софитов. Но и от этого он решил отречься и отказаться. Когда у больного гангрена, отрезают всю конечность, чтобы спасти жизнь, даже если она после этого больше никогда не станет прежней. - Брось. Мне очень хочется с кем-нибудь прогуляться, - Катсуки сел на край кровати. Тем не менее, этот его жест вовсе не выглядел так, будто он навязывается. Отказываться было просто невежливо, в конце концов, он тратит своё время, чтобы Юре было не так одиноко. - Хорошо, - отрывисто произнёс он, злясь на себя – откуда этот резкий прилив совестливых чувств? Стадион у них был, конечно, не как в Москве. Маленький, зажатый между другими зданиями, но уютный и опрятный. Катсуки всё-таки отдал ему свои коньки. Они пришлись почти впору, разве что, были слегка великоваты, и в первое время это сильно мешало. Но, когда он затянул потуже шнуровку, стало гораздо легче. Сначала японец сел на трибунах, но Юра сразу же попросил его куда-нибудь уйти. Он не любил, когда смотрели за тем, как он катается, и выступление было совершенно другим делом. Там он играл на публику, направо и налево раздаривал благосклонные улыбки, а здесь.. здесь было другое. Возвращаться на лёд было труднее, чем Юра себе мог представить. Тело идеально помнило движения, прыжки и элементы, но душу что-то тяготило, сердце за рёбрами стучало гулко, а воздуха вновь не хватало. В результате за первые несколько минут он успел пару раз упасть, это его жутко обескуражило. «Зря всё это.» «Зря хватаешься за свою прежнюю жизнь, сам ведь знаешь, что от неё следовало бы полностью отказаться.» Но блондин старался. Неоднократно повторял один и тот же прыжок, но каждый раз приносил ему не удовлетворение и азарт, как раньше, а ещё большую злость на себя. Подъехал к бортику. Щёки горели, яркий свет прожекторов раздражал, а глаза почему-то отчаянно слезились, хотя причин для этого не было. - Ты в порядке? – Катсуки появился будто бы из ниоткуда. Его рука легла на плечо русского, едва ли задев пальцем белокурые пряди. - Да, - он дёрнулся в сторону, избегая этого прикосновения, отъехал чуть подальше. Японец же тронулся за ним. Он тоже облачился в коньки, видимо, здесь их можно было взять на прокат. - Давай покатаемся вместе, - улыбнулся он, протягивая Юре руку. Тот долго смотрел на неё безразличным пустым взглядом. Именно этот жест скользил в его бесплотных фантазиях о Викторе. Он протягивает руку, он хочет идти вместе с ним на вершину, улыбается счастливо, слегка дрожа.. «Хватит. Хватит.» «Всё сжечь, чтобы построить новое.» Молча русский хватает Катсуки за руку и влечёт за собой в центр катка.