Беглец

Русский был полностью морально подготовлен к абсолютной тишине в квартире с утра, как и ко второму дню, в течение которого он будет вынужден тупо сидеть дома. После вчерашнего катания у него из головы совершенно вылетело, что следует уже начать искать хоть какую-нибудь подработку, а выходить на улицу в одиночку по-прежнему не решался. Но, когда он открыл глаза и поднялся на ноги, сонно моргая и пялясь в пространство, его встретила не прохладная приветливая тишина, а тихое звяканье посуды за стенкой. Юрий совершенно потерялся во времени, он не имел понятия, что сегодня было воскресенье, а значит – выходной. Впрочем, дойти до этого с помощью логики оказалось простой задачей даже для сонного Плисецкого. Блондин что-то раздраженно пробурчал себе под нос, опускаясь на краешек своей шаткой кровати. Присутствие в доме японца автоматически делало невозможным и бесцельное блуждание по квартире, и бесцеремонное разглядывание чужих вещей, так что парень был обречен на заключение в своей небольшой комнатушке с книгой в руках. Ему снилось что-то.. отстранённое. Русский не помнил, что именно, но в груди не было привычной давящей тяжести, а значит, это что-то было положительным. В последнее время сон либо принимал его в свои объятья без каких-либо грёз, даруя забвение на несколько часов, либо мучал кошмарами и видениями, от которых он просыпался в холодном поту, так что это было хорошим знаком. Увлечённый попытками вспомнить, что же это было, он не заметил, как скрипнула дверь, а в комнату вошёл Катсуки. - Доброе утро, - улыбнулся он, присаживаясь на другой край кровати. Блондин посмотрел на него совершенно растерянно, будто в упор не понимая, что ему только что сказали. Осознание того, что он сидит перед японцем в одних трусах, пришло чуть позже. Едва сдержавшись от девчачьего визга, Юра схватил одеяло и судорожно потянул на себя, прикрываясь им от пристального взгляда Катсуки, на что тот лишь рассмеялся. - Кофе? – он действительно держал в руках небольшую чашку с ароматной тёмной жидкостью. Блондин мигом потянулся к чашке, случайно (или намеренно) забыв поблагодарить. На кофе он был падок, уж очень нравился ему этот горький жёсткий вкус, от которого вспыхивала и распускалась цветком бодрость. Отложил в сторону пустую чашку и кинул взгляд на японца. Лучше бы Юра этого не делал, потому что под внимательным взглядом Катсуки он немедленно вспыхнул, как веточка. - Спасибо, - выдавил русский, поджимая губы и опуская взгляд. Этот жест должен был указать, что пора уже японцу смыться куда-нибудь, но тот оказался ужасно невосприимчивым. Или наглым. - Как спалось? – с лучезарной улыбкой спросил он, склонив голову к плечу. - Нормально, - выдал Юрий дежурный ответ, позволив себе усмехнуться. В Москве его мать постоянно хотела знать, чем он занят, как его дела в школе и на катании, но на все её вопросы неблагодарный сын отвечал этим самым словом, и большего от него было не добиться. В присутствии Катсуки Юра вновь почувствовал себя мальчиком, которого мать вот-вот отчитает за неразговорчивость и нежелание делиться своими мыслями. - Ну и славно, - вопреки ожиданиям русского произнес Катсуки, - не против сходить прогуляться? Заодно можем обсудить вопрос твоего заработка. Он шумно выдохнул, не зная, каких эмоций в нём больше: злости на японца и нежелания куда-либо с ним идти, или же, напротив, желания всё же поговорить. - Хорошо, - наконец согласился Юра. Выбора-то у него, по сути, не было. Быстро одевшись в джинсы и рубашку, в которых он ходил ещё в Москве, он тенью выскользнул на узкие улицы. Вперёд его вёл японец, который стал каким-то неразговорчивым, и на все вопросы Юрия о том, куда они идут, отвечал загадочной улыбкой или саркастическим хмыканьем. Ему это не нравилось. Видимо, японец хотел вызвать интерес и заинтриговать, но получилось у него весьма паршиво, потому что вместо этого Юра испугался. Он по-прежнему часто задумывался о том, что уже два дня живет с практически незнакомым человеком в одной квартире, и этот человек весьма навязчиво им интересуется, а теперь ещё и тащит куда-то. По закоулкам чужого города, которого блондин совсем не знает.. Как только в голову пришли мысли о ноже, оставленном под подушкой, они остановились рядом с мостом, под которым плескалась морская гладь. - Здесь, - произнес он и прошел чуть дальше. Рядом с мостом обнаружилась крутая лестница, по которой японец резво сбежал вниз. Видимо, ему не в первый раз. Чуть не упав с этой чёртовой лестницы и не покатившись кубарем вниз, русский тоже спустился. Катсуки уже успел подойти к самой воде и остановился на берегу, глядя вдаль. - Ты привёл меня, чтобы посмотреть на воду? – выдавил из себя Юра, подходя ближе. - Почти, - уклончиво ответил японец. Какое-то время он молчал, продолжая слепо пялиться вдаль, а блондин успел уже сотню раз проклясть и его молчание, и его самого. Романтик, мать его, если хотел поговорить, то почему дома это нельзя было сделать? Он не знал, откуда берется эта злость на Катсуки. Казалось бы, он должен быть благодарен жителю Хасецу, но вместо этого злился всё больше и больше, глядя, как он улыбается, как смотрит, как зажигаются в тёмных глазах тёплые янтарные искорки. Всё это раздражало и казалось жутко неуместным. Он вёл себя как ребёнок. - Не скажешь, почему ты всё-таки сбежал? – наконец задумчиво произнёс Катсуки, даже не глядя на своего собеседника и спрашивая это как бы между прочим. Но этой фразы оказалось достаточно, чтобы взбесить Юрия окончательно. Берег, крики чаек и их белесые силуэты над головой, шум волн.. для чего всё это, когда он снова пытается лезть в его голову, добраться до самых сокровенных тайн? - Я ответил тебе вчера, - не сказал, а скорее выплюнул эту фразу блондин, разглядывая камни под ногами. Волны лениво поглаживали их, едва сдвигая с места. Кажется, этого ответа достаточно. Японец вновь замолк, и тишину эту смело нарушить лишь слабо волнующееся море. Юра заметил краем глаза движение Катсуки. В следующий момент японец взял его за руки и буквально развернул к себе так, чтобы они смотрели друг другу в глаза. Сердце пропустило удар, но русский упрямо пялился себе под ноги. - Виктор Никифоров, - произносит он задумчиво, медленно, но улавливая малейшую реакцию своего собеседника на это имя. Она была. Скрыть.. почти удалось. Юрий задохнулся. Разучился дышать в одно мгновение, почувствовав себя беспомощным младенцем, а воздух стал каким-то плотным, ледяным и враждебным. По телу раскатилась порция нервной дрожи, но у него получилось свести всё на нет. Одним лишь усилием воли в безумном порыве затолкать эти чувства внутрь себя, запереть в клетке, откуда они никогда не смогут вырваться, и лишь в глазах-льдинках, опущенных будто бы в приступе смущения, читалось потрясение и шок. «Откуда?» - Ты ведь знаешь это имя, верно? Смелость взялась из ниоткуда, вполне возможно, что выросла на гниющем трупе былой злости и раздражения. Русский резко поднял голову, натянув на лицо самую безразличную из всех масок. - А кто его не знает? – сощурившись, лениво и почти пренебрежительно ответил блондин. Но с Катсуки такое не работало. Ничего из того, что Плисецкий считал своими коронными методами, ни враньё, ни притворство, ни безразличие не имело смысла перед этими тёмными глазами, смотрящими на него так пристально и внимательно. Будто бы он пытается прочитать его как книгу. - Это ты. Мальчик, который признался ему в любви. Он – это ты. Маска треснула и разбилась, рассыпалась, открыв под собой пульсирующий от боли клубок эмоций. Подступили горькие, предательские слёзы, и удерживать долго блондин их не смог, они бы всё равно вырвались наружу. Эмоции всегда берут своё. Он плакал. Он слушал шум прибоя, крики чаек и плакал, тупо пялясь в пустоту и ничего при этом не видя. Тайна была открыта, разворочена, вырвана с корнем и унижена. Тайна была убита. Тайна была неосторожно сказана вслух. Отчего-то вместо холодного морского ветра он чувствовал тепло. Потребовалось несколько секунд, чтобы понять: японец обнимает его, уткнувшись носом в плечо. - Катсуки.. Сжимает его руку и чуть отстраняется, ласково глядя в ледяные глаза. - Просто Юри. Прошу тебя, называй меня так. В его голосе не было ни капли брезгливости. Ничего, что Юра привык получать, когда речь заходила об этом, лишь трепетное тепло. - Хорошо. Юри. Это оказалось просто. Не было больше преследующей его повсюду тяжести, не было ничего, кроме этого имени на губах и характерного запаха соли. * * * Они вернулись домой лишь к вечеру. Юри будто напрочь забыл о разговоре на побережье, он потащил своего сожителя по городу, показывая местные достопримечательности и заодно обучая его ориентироваться среди запутанных систем переулков и дворов. Получалось плохо, но теперь русский мог бы хотя бы самостоятельно сходить в магазин. Заодно они занялись английским Юры, хотя тот за дни, проведенные на лайнере и в Хасецу, более или менее приспособился, уровень у него был всё ещё неважный. Японец указывал пальцем на предметы вокруг и называл их по-английски, а блондину следовало повторять и запоминать. Вот только он из головы никак не мог выбросить слова Юри. Долго мучился, пытаясь понять, откуда же всё-таки тот узнал об этом и почему решил сказать об этом, но мотивы японца были туманны и непонятны. Но.. самое главное – в его голосе в тот момент не было холода. Юру наконец приняли таким, какой он есть, и это вызывало странное, чужеродное ощущение в груди. Будто рёбра трескаются. После прогулки японец вновь куда-то удалился, оставив блондина одного. Тот не мог придумать ничего лучше, чем просто лечь на свою раскладушку и глядеть бессмысленно в потолок. В голове продолжали крутиться крики чаек, соль и теплота, охватившая его, когда японец его обнял. Он бесконечно задавался вопросом, что же это было, впадал в панику, думая о том, что Юри наверняка сейчас уже идет в полицию, чтобы сдать его, успокаивал себя и несколько минут вновь пребывал в состоянии апатии и прострации, после чего всё начиналось снова. Дверь скрипнула. Будто какая-то отстранённая сила подкинула его в воздух, заставив немедленно вскочить, а затем в его комнату ворвался запыхавшийся японец в уличной одежде и с небольшой папкой бумаг в руке. - Посмотрел насчет работы для тебя, - объявил он с лучезарной улыбкой, - вот, взгляни. Выбери, что тебя устраивает. Это было что-то вроде вырезки из газеты на английском, в которой были указаны названия, адреса и зарплата. Юра ничего не смыслил в японской валюте, так что пришлось прибегнуть к помощи Юри. Через полчаса оживлённых разговоров, то и дело прерывающихся из-за того, что блондин долго соображал, как сказать ту или иную фразу, они наконец всё решили. Плисецкий даже позволил себе неслыханную дерзость: счастливо улыбнуться, ведь всё складывалось как нельзя лучше. Чужая страна, чужой город, работа, за которую он будет получать небольшие, но деньги.. и Юри, доброжелательный, такой же чужой, но почему-то очень тёплый и близкий.