Элементы произвольной программы с букетом фиалок и неизвестным

      — Прости, я тебя измучил совсем, — прошептал Сумире, несколько раз касаясь губами моего виска.       — Н-нет, нормально всё… — пропыхтел я, стараясь привести дыхание в порядок.       По телу ещё бродили горячие волны, бёдра отзывались дрожью, но туман, заволокший голову, уже начал рассеиваться, и я вполне ясно подумал, что на тренировку завтра не пойду, даже если мне пистолетом грозить будут: не смогу.       Этим вечером Сумире на меня буквально «накинулся и отымел», не слушая никаких возражений. Без лишней грубости, впрочем, и от обычного мало чем отличалось, разве только было гораздо дольше… но этот некоторый нюанс… принуждения… слегка горчил.       — Слезь, — попросил я. Всё-таки попросил, а не потребовал, хотя он, конечно, заслужил обратного.       Мужчина тут же пристроился сбоку, продолжая целовать меня в висок. Я выдохнул, свёл колени — попытался свести — и опасливо дотронулся рукой до истерзанной ноющей точки.       — Что это ты выдумал, — пробормотал я, — так на меня накидываться?       — Нужно было подзарядиться… про запас, — не слишком понятно ответил он. — Может, мы больше и не будем этим заниматься…       — ?       — Не захочешь.       Я несколько озадачился подобному заявлению. «Секс про запас»? И почему это я должен потом «не захотеть»? Сумире объяснять не стал. Утром я сам понял.       В каком состоянии я проснулся утром — и говорить не стоит!       С кухни, через приоткрытую дверь, тянуло специями — завтрак вздумал готовить? — и я понял, что голоден. Зверски просто! Ещё бы встать… Я вылез из кровати, вполголоса охая и хватаясь за поясницу, и кое-как натянул пижаму. А потом на деревянных ногах проковылял на кухню.       Сумире готовил ризотто с морепродуктами, причём с последними явно переборщил: за осьминогами и креветками не было видно риса. Настоящий пир, если подсчитать, сколько он потратил. Подлизывается?       — Умывайся и за стол, — скомандовал он, увидев меня, — надо перед этим поесть.       — Перед чем? — уточнил я. Подумалось, что он запросто может потащить меня после завтрака на каток, невзирая ни на что.       — Нужно обсудить кое-какие нюансы произвольной программы. Долго откладывал этот разговор, но время не терпит, пора.       Я невольно поёжился, таким серьёзным тоном это было сказано, и отправился в ванную, размышляя над его словами. Если верить выражению его лица, разговор будет не из приятных. А, вон оно что! Вчера было именно так, как оно было, потому что Сумире предполагал, что после этого разговора я с ним спать больше не захочу. Что же такого он мне скажет?       Ели в относительной тишине, не считая доносившегося с улицы гула асфальтного катка (дорожные работы на перекрёстке).       — Насчёт произвольной программы… — сказал вдруг Сумире.       Я невольно проглотил что было во рту.       — Возникли некоторые проблемы.       — С программой?       — С её восприятием. «Каркас» я уже подготовил, бо́льшая часть содержимого отлично вписывается, вот только есть одно «но».       — И? — Я запил вставший в горле кусок водой.       — Устроители Кубка решили, так сказать, дать участникам творческое задание: предложили тридцатисекундный отрывок выступления, который непременно нужно включить в произвольную программу. — С этими словами он придвинул по столу планшет.       — Из чьего выступления отрывок? — глухо спросил я, уже предугадывая ответ.       — А ты как думаешь? Это программа, над которой Никифо… этот отрывок давно уже в сети гуляет, последняя трени… программа, над которой он работал.       — Я не буду это смотреть, — дёрнулся я и сильно побледнел.       — Юри…       — Не заставляй меня, ну пожалуйста! Ты ведь знаешь…       — Хватит, — резко сказал Сумире, вставая и впихивая мне в руки планшет. — Ты этот отрывок посмотришь и скажешь, что о нём думаешь.       — Как ты можешь быть…       — Могу. — И он включил видео.       Предоставленная участникам Кубка запись, к моему облегчению, отличалась от той, что «гуляла в сети». Снято было на неподвижную камеру, довольно приличного качества запись, упор делался на туловище, лицо вообще ни разу в кадр не попало. Тридцатисекундный отрывок того, над чем Виктор работал перед… Я сглотнул, отодвинул планшет.       — И что ты хочешь услышать? — спросил я, нервно вертя стакан и почему-то не решаясь отпить.       — Всё, что тебе в голову придёт. — Он легко сжал мою руку, словно бы в благодарность за то, что я пересилил себя и посмотрел до конца. — Скажу прямо: я понятия не имею, что с этим куском делать.       — Почему? — рассеянно переспросил я.       — Бездарно. Это была бы провальная программа.       — Что?! — взвился я. — Да как ты можешь…       — Хм? — спокойно отозвался Сумире и пожал плечами. — Разве нет? Пересмотри ещё раз. Сплошная скука.       — И пересмотрю, — хмуро сказал я.       Подначивал он меня или говорил на самом деле то, что думал? Мужчина без улыбки ждал, что я буду делать дальше. Нет, кажется, он вполне серьёзно… Я нахмурился ещё больше и запустил видео снова.       — Ну? — подтолкнул Сумире.       Не хотелось признавать, но Сумире был прав: и наполнение банальное, и исполнение посредственное. О чём только Виктор думал, когда сочинял эту программу! Ведь он же её сочинял, или это чужая программа? Да, должно быть, чужая! Неужели такой человек, как он, вернее, такой гениальный фигурист… Я помотал головой.       — Как будто хотел отвязаться, да? — озвучил свою версию Сумире, которая оказалась созвучна и моим мыслям. — И понимаешь, поскольку это должно быть вроде сочинения на тему: «Что хотел сказать автор»… я в некотором замешательстве. Должна ли и наша программа нести такой посыл?       — Я не знаю, — выдохнул я, вкручивая пальцы в волосы и наклоняя голову над столом, — я уже вообще ничего не знаю…       Назвать мои ощущения «крушением идеалов» было бы слишком пафосно, но… узнать, что человек, которого идеализировал, был способен на что-то столь заурядное…       — Или позволишь мне «додумывать» самому? — после паузы предложил Сумире.       — А у тебя есть уже какие-то мысли по этому поводу? — Я поднял голову и всё-таки отпил из стакана. Вода показалась солёной.       — М-м-м… — задумчиво протянул мужчина. — Ну да, кое-какие есть. Правда, ещё слишком смутные, чтобы их озвучить. Через пару дней смогу сказать точно. Если ты позволишь.       Я кивнул. Хорошо, пусть Сумире и дальше сам придумывает. Сомневаюсь, что с моими творческими способностями я смог бы придумать что-то сто́ящее, если уж такой человек, как Виктор… И я поймал себя на мысли, что мысленно произношу его имя почти спокойно, во всяком случае — уже без прежней рвущей боли внутри. Неужели разочарование настолько велико…       — Ладно, — воспрянувшим тоном резюмировал мужчина, — с этим покончили.       — А ещё что-то есть? — слабо спросил я.       — Ничего такого, не волнуйся. Нужно снять с тебя мерки, уже пора заказывать костюмы. — Сумире подхватил с тарелки креветку, покачал её перед своим лицом и сунул в рот. — Сегодня планирую отвезти в ателье.       — Ты уже и насчёт этого договорился?       Он кивнул.       А впрочем, зная Сумире, не удивлюсь, если он вообще всё это распланировал заранее. Может, ещё в самые первые дни нашего знакомства. И откуда только в нём бралась уверенность, что всё будет именно так, а не иначе!       Через три дня Сумире объявил, что произвольная программа готова и чтобы я пришёл на каток после обеда (а он сам ушёл с самого утра, даже не позавтракав, чтобы доработать ещё кое-какие «незначительные детальки»). Что до меня, то я все эти три дня отлёживался после «секса про запас».       И вот в назначенный час я пошёл на каток, с некоторым беспокойством и даже душевным трепетом гадая, какой будет произвольная программа и не повергнет ли и она меня в шок, как это было с «Эросом».       Сумире сидел на скамейке, с полотенцем на шее, отдыхал после тренировки. Судя по виду, устал он изрядно. Я поёжился: наверняка сложная программа, как-то я смогу её разучить!       — А, вот и ты пришёл, — с паузами сказал мужчина (и дыхание сбитое, точно устал!). — Пять минут, и я покажу тебе, что вышло.       — Не загоняй себя, — попросил я, садясь рядом. — Сложная получилась?       — Быть может, — отозвался он, приподняв плечи. — Во всяком случае, не такая бравурная, как «Эрос». У тебя будет время расслабиться.       Тут уже я пожал плечами, потому что вряд ли можно «расслабиться» на выступлении, какой бы лёгкой или анданте ни была программа: или выкладывайся по полной, или вообще не выступай, — так я считаю.       Сумире встал, убрал полотенце и потянулся, сцепляя руки в замок над головой:       — Сейчас посмотришь, а потом мы с тобой музыку обсудим.       — Ты ещё не выбрал? — удивился я.       — Сам выберешь. Должен же ты в процессе поучаствовать? — со смехом возразил Сумире, но я совершенно точно понял, что обсуждение лёгким не будет: как-то сразу почувствовалось.       Сумире вышел на лёд, проехал круг просто так, потом начал произвольную. Я впился в него глазами, и всё время, пока он катался, меня не оставляло чувство, что что-то не так. Программа была сложная, сложнее «Эроса», хотя и исполнялась в более медленном темпе: переходы между каскадами были какие-то… драматические, что ли. Но нет, даже и не в этом дело! Я сообразил что к чему только на второй минуте: Сумире катался не в обычной манере, он катался как я, обезличив себя настолько, что казалось, будто я смотрю запись моего собственного выступления. Мои выпады руками, мои наклоны головы, мои вращения и заходы на прыжок, мои «градусы» — всё моё! Но выступление это было начисто лишено эмоциональной нагрузки: ровное, первозданное, как пустой лист бумаги… жутко и одновременно прекрасно. Я сглотнул, до судороги в пальцах вцепился в бортик. Это мне предстояло дать выступлению смысл.       Когда Сумире закончил и подъехал ко мне, я долго не мог и полслова вымолвить.       — М-м-м, — протянул Сумире, — вижу, тебя это впечатлило. Что, так совсем ничего и не скажешь?       — Сложная… — хрипло сказал я. — А этот переход к четверному прыжку? А если я грохнусь во время выполнения?       — Тогда я тебя подхвачу.       — Что, помчишься через весь каток на лёд меня подхватывать? — не удержался я от иронии.       — А, я не сказал? Мы будем выступать вместе, я уже получил разрешение.       — Что?! — Это было как гром среди ясного неба.       — В-ва, — поёжился он, — ну и реакция… Хорошо, хорошо, сейчас всё объясню…       По его словам, он добился некоторого отступления от правил и, апеллируя к моему физическому состоянию, получил разрешение выйти на лёд вместе со мной на случай форс-мажора, а раз уж мы выходим на лёд вместе, то и программу тоже будем откатывать вместе: что он, бесплатным приложением будет по льду мотаться и только мешать мне? Поскольку Кубок этот не является официальными соревнованиями, подобные допущения оказались возможными, но, конечно, пришлось предоставить копию медицинского заключения, чтобы убедить организаторов в необходимости этих допущений, а уж когда они взглянули на снимок моего позвоночника, то разрешение дали без колебаний.       Я слушал раскрыв рот. Ему удавалось сделать невозможное возможным: никогда не слышал, чтобы одиночная программа исполнялась вдвоём, даже если это и неофициальные выступления! И вообще, почему он считает, что в таком случае мне будет легче выступать? Да наоборот, сложнее: подстраиваться, чтобы не зацепить его ненароком во время очередного прыжка или вращения… Я никогда не выступал с кем-то в паре, я понятия не имею, как это делается!       — Я сам всё сделаю, — возразил Сумире. — От тебя требуется только сосредоточиться на программе и откатать её так безупречно, как ты только сможешь. Ну, и решить, что ты ею хочешь сказать.       Последняя оговорка мне тоже как-то не очень понравилась.       — Насчёт музыкального сопровождения… — Сумире ухватился за бортик, перегнулся, каким-то невероятным образом дотягиваясь до сумки и вытаскивая из неё плеер с наушниками. — Вот послушай.       Он засунул наушники мне в уши и включил музыку. Это была «Funeral song». Я с неудовольствием взглянул на мужчину:       — Почему именно эта?       — Потому что мы ведь говорили, что это должно стать… прощанием, — с запинкой ответил он. — А впрочем, есть ещё и другой вариант. Переключи.       Я нажал кнопку. На этот раз «Still standing» той же группы.       — ?       — Там и другие есть, — уклончиво ответил он на моё возмущённое восклицание, — но сам увидишь…       Он не договорил, оттолкнулся от бортика и уехал обратно, довольно рассеянно выполняя несколько спиралей и почти не глядя в мою сторону.       В плеере оказалось ещё тридцать композиций разных исполнителей, но чем дольше я слушал, тем больше убеждался: для того выступления, что я видел, подходит только либо первая, либо вторая композиции. Быть может, Сумире составлял программу, держа в голове именно эти мелодии. Да, скорее всего, так и было.       — Ну что? — Он подъехал ко мне.       — И какую из двух я должен выбрать? — спросил я, возвращая ему плеер.       — А вот это уже тебе решать. Что ты выберешь: прощание или… — Он опять не договорил, сунул плеер мне в карман и вернулся к своим спиралям.       Я очень хорошо понял, что Сумире хотел сказать, но легче от этого не стало. Обе песни были, по сути, об одном: о том, как теряют любимого человека, то есть о прощании, каким и должна стать моя произвольная программа. Но мне предстоит выбрать, с чем прощаться — и с кем. Мужчина ясно дал понять, что выбирать должен я сам и именно сейчас. Да, и он прав: я как летучая мышь, которая никак не может выбрать, к зверям ей примкнуть или к птицам. Если я хочу идти дальше — с Сумире, — я должен попрощаться с прошлым и… с Виктором. Третьего между нами быть не может, Сумире взглядом сказал мне это: или мы вдвоём, или мы порознь — иначе никак.       Я сел обратно на скамейку, включил плеер и прослушал обе песни ещё раз.       «Но я был повержен, полз, корчась от боли… и вот он я, всё ещё на ногах…»       В горле появился комок, я сжал лоб, скатился ладонью на переносицу и вдавил кончики пальцев в задёргавшуюся бровь. Произвольную программу в сторону, это будто обо мне поётся в песне. «Всё ещё на ногах»… «а ты там, наверху, всё ещё со мной, улыбаешься, глядя на меня сверху»… Горло свернулось какой-то раковиной, заклокотало, из-под ладони на колени начали падать горячие капли. Господи, как же тошно, как же тяжко! Только бы Сумире не подходил ко мне сейчас…       Успокоился я минут через двадцать. Сумире по-прежнему был на катке, но уже не катался — стоял, прислонившись к противоположному бортику, и листал что-то в телефоне. Я вытер глаза, шмыгнул носом и отложил плеер. Что бы из этого ни получилось, я должен попытаться, иначе я вообще никогда не смогу это отпустить. Когда Сумире на секунду поднял голову от телефона, я ему махнул. Он помедлил отчего-то и вернулся ко мне.       — Определился с песней? — совсем уж глухо спросил он, перешагивая к скамейкам и садясь рядом со мной.       — Спасибо.       — За что?       — За то, что дал мне время.       Мужчина издал нервный смешок, как будто ждал чего-то другого, но услышав эти слова — испытал облегчение. Да, должно быть, эти двадцать минут были и для него тяжкими…       Я собрался с мыслями и надел на него наушники. Он напрягся, но когда я включил выбранную песню, то расслабился и едва ли не ткнулся лбом в колени, уже не скрывая вздоха нереального облегчения.       — Спасибо, — на выдохе сказал он, — спасибо, Юри. Если бы ты выбрал другую, не знаю, что бы я стал делать…       — Я не знаю, что из этого получится, — предупредил я, — легко это не будет…       — Ты справишься. — И Сумире вплёл пальцы в мои, притягивая мою руку к лицу и прижимаясь к ней щекой. — Как бы трудно ни было, мы справимся.       И я едва не разревелся от этого «мы».