Осторожно, Дед Мороз

      Прошло несколько дней, приближалось Рождество, которое Галине предстояло отметить в больнице. Прекрасным днем седьмого января Ромашин и Антонова зашли к ней в палату с кучей пакетов.       — Это что? — поинтересовалась Рогозина.       — Сюрприз! — подмигнула ей подруга. — Иди с Петром Сергеевичем погуляй по коридору, я тебя позову.       «Погулять» это было громко сказано, полковнику разрешили лишь изредка вставать и ходить по палате. С помощью профессора она с трудом поднялась и вышла в коридор. Поддерживаемая Ромашиным Галина осторожно шла по больничному коридору и смотрела, как мимо медленно и плавно двигались люди, которым, также как и ей, только что разрешили встать.       Когда полковник вышла, Валентина принялась распаковывать свертки. В них были гирлянды, вращающиеся елочки, новогодние лампочки и плюшевые мишки подаренные Рогозиной на новый год дочками Антоновой.       Весь этаж был украшен к Рождеству. С потолка свисали разноцветные картинки, гирлянды и снежинки, а на подоконнике между цветочными горшками стояли маленькие елочки.       — Праздник устраивает заместитель главного врача, ваш хирург Александра Ивановна, — пояснил профессор, указывая на украшения. — Он будет сегодня в зале на первом этаже, ваш… кавалер составит нам компанию?       — Не составит, — возразила Галина. — Я его выгнала.       — Он приходил сюда? — поинтересовался профессор.       — Приходил, беспокоился, — ответила женщина. — Следовало бы побеспокоиться пораньше… Хотя… Упрекать мне надо только себя, что не разглядела, не поняла раньше… Неужели обязательно нужно, чтобы тебя хорошенько трахнули по голове и только тогда начинаешь что-нибудь понимать?       Ответить Ромашин не успел, Антонова позвала их обратно в палату. Войдя, полковник на пару мгновений онемела от восторга. Палата была украшена веточками, ленточками и бантиками, а спинка кровати были обвита мерцающими белыми огоньками.       — Петр Сергеевич, выйдите, нам надо подготовиться, — сказала Валя, после паузы.       К вечеру Рогозина была подготовлена подругой и очень тщательно затянута в послеоперационный бандаж. Антонова, как смогла, сделала ей прическу и макияж, замазала синеву под глазами, подрумянила бледность. Был подобран праздничный халат-кимоно с цветочной вышивкой в китайском стиле, хорошо закрывающий бандаж. Когда они были готовы, в палату снова зашел Петр Сергеевич.       — Праздник уже начался, Александра Ивановна нас ждет, — он был опять с накладной бородой и в красном наряде Деда Мороза, в его глазах сверкали добрые и лукавые огоньки. — Позвольте проводить вас.       Ходить полковнику можно было только совсем немного, поэтому по больнице ей пришлось передвигаться на коляске.       — Вы с Александрой Ивановной давно знакомы? — спросила Галина у толкавшего ее коляску Ромашина.       — Мы познакомились когда вас еще на свете не было, — улыбнулся профессор. — Учились вместе и даже пару месяцев встречались…       — А почему расстались? — поинтересовалась Антонова.       — Она меня считала несолидным, а я ее — ветреной, — пояснил Петр Сергеевич и добавил. — Ну вот мы и пришли.       На первом этаже, куда они спустились на лифте, царило оживление. В зале сверкала огнями огромная елка, украшенная гирляндами и падающими снежинками. Был накрыт большой стол: с салатом оливье, селедкой под шубой, сырными тарелками, икрой и ананасами для пришедших гостей и сваренный на воде рис, кисель из овсяных хлопьев, бульоны из нежирного куриного мяса для пациентов. И пакеты с соком вместо водки и шампанского. Больные медленно ходили по залу, разговаривали, угощались у стола, некоторые даже танцевали старомодные вальсы. В больнице праздновали все. Кроме, естественно, тех кому вставать, пить и есть было еще нельзя.       Рогозина озиралась, высматривая коллег среди празднующих и вдруг заметила Круглова. Он танцевал с ее хирургом — пожилой женщиной в шелковом платье. Они вальсировали по-старинному, на носках. Слегка отстранив от себя женщину, он вел ее легко, поддерживая за талию.       Галина невольно залюбовалась: майор ловко и уверенно кружит партнершу по холлу. Они двигались в такт музыке как одно целое. Самая эффектная пара во всем холле.       «А я так ни разу и не танцевала с Колей. — подумала полковник — Но еще станцую, обязательно станцую…»       Николай Петрович тоже оглянулся, ища глазами начальницу и увидел что она, сидя в коляске рядом с профессором, тоже смотрела на него. Майор прочел в ее глазах обиду, упрек. Нет, Галина, наверное, не поняла, что он пригласил танцевать хирурга только из вежливости, что ему куда приятнее было бы танцевать с ней…       Чтоб помочь Круглову, да и себе заодно, Ромашин через весь круг подошел к танцующим, поклонился, как это полагалось.       — Разрешите я украду вашу даму? — спросил он.       Покрасневшая от смущения бывшая однокурсница, подала профессору руку. Танцевал Петр Сергеевич тяжеловато, кружился не совсем ловко, сбивался с такта.       Кончился вальс и танцоры разошлись по местам. Николай Петрович приблизился к Рогозиной, Галина с трудом поднялась ему навстречу. Круглов подал ей руку, поздоровался и, словно отвечая на ее мысли, сказал:       — Надеюсь в следущий раз мы потанцуем вместе, а пока…       — Пока я хочу спеть, — перебила его полковник, указывая на лежащую рядом гитару. — Подыграешь?       — Конечно, — кивнул майор.       Через минуту звуки романса утихомирили громкие голоса. Галина стояла, опираясь на спинку стула Николая и пела под аккомпанемент его гитары. Ее чистый голос поднял мелодию над столпившимися людьми. Он говорил мне: «Будь ты моею, И стану жить я, страстью сгорая». Прелесть улыбки, нега во взоре, Мне обещают радости рая. Бедному сердцу так говорил он, Бедному сердцу так говорил он. Но не любил он, нет не любил он, Нет не любил он, ах, не любил он меня. Он говорил мне: «Яркой звездою Мрачную душу ты озарила, Ты мне надежду в сердце вселила, Сны наполняя сладкой мечтою». То улыбался, то слезы лил он, То улыбался, то слезы лил он. Но не любил он, нет не любил он, Нет не любил он, ах, не любил он меня. Он обещал мне, бедному сердцу, Счастье и грезы, страсти, восторги, Нежно он клялся жизнь услаждать мне Вечной любовью, вечным блаженством. Сладкою речью сердце сгубил он, Сладкою речью сердце сгубил он, Но не любил он, нет не любил он, Нет не любил он, ах, не любил он меня…

***

      Компания на больничном празднике получилась очень гармоничная, расходиться начали ближе к ночи, а многие вообще уснули в своих креслах, и ФЭСовцам пришлось помогать развозить их по палатам.       Галина тоже уснула прямо в кресле. Она не помнила, как её отвезли обратно в палату, подняли на руки и осторожно, как самую большую ценность положили на кровать, на здоровый левый бок. Она лежала на кровати и крепко спала сном счастливого младенца.       Доставив в палаты очередных больных, майоры шли обратно мимо палаты Рогозиной. Вдруг, сквозь стеклянную дверь палаты, Круглов увидел смутную фигуру в белом халате, словно призрак белеющий в лучах лунного света. Она копошилась возле лица Галины. Чье — то присутствие возле безмятежно спящей женщины, напрягло Николая. — «Медсестра», — сначала пришел к выводу он, но тут же сознание обожгло вопросом: — «а откуда взяться ей в палате Рогозиной ночью? Ведь все процедуры уже сделаны?»       Круглов остановился и бесшумно приоткрыв дверь палаты, внимательно присмотрелся, он увидел силуэт женщины, которая пристроившись возле Галины, зачем — то поворачивала ей лицо вверх. — «Зачем на ней одеты резиновые перчатки?» — продолжал рассуждать он — «и что за странный пузырек в руках? Он явно не для воды и что она там бормочет, наклоняясь над спящей Галей?!» — натянутые словно струна нервы майора не выдерживали.       С ужасом, он увидел как женщина отвинтила у бутылки крышку, бесцветная маслянистая капля сорвалась на пол и там, где она упала, ламинат вспучился и зашипел. Николай понял, какую дрянь женщина намерена плеснуть в лицо полковника. — «Черт! Это же концентрированная кислота! Надо остановить ее!» — сообразил Круглов.       Он ворвался в палату, вдребезги разнеся ни в чем не повинную дверь. Все, что он увидел потом, запечатлелось в его мозгу буквально за какие — то доли секунд: как рука в перчатке начинает медленно поворачиваться к лицу Галины, как уровень кислоты неумолимо приближается к краю широкого горлышка, Николай молча схватил женщину за плечи, оттягивая ее от Галины. Охнув, липовая «медсестра» взметнув руками, завалилась вбок и пузырек полетел в сторону, разбрызгивая повсюду жидкость ядовитым дождем. Кислота шипучей пылью осела на пол.       Брызги попали и на самого Николая, разъели рукав и добирались до кожи, боль была такая сильная, словно кто-то тушил об него горящие спички, он взглянул вправо и облегченно выдохнул: — «кажется, Галина не пострадала.» — Промелькнуло у него в голове. Потом, он повернулся в сторону той женщины, одетую в форменные брюки и халат медсестры — «кто же она такая, что задумала учинить такое?» — думал он, глядя в темные, злые глаза, сверкающие мрачным холодом из — под марлевой повязки, закрывающей ей половину лица до подбородка. Прервав немую «дуэль стальных взглядов», «медсестра», выждав подходящий момент, резко оттолкнула согнувшегося от боли Круглова и выбежала за дверь.       Женщина выбежала, думая, что она спаслась, но она не знала, что в коридоре стоит Майский, поджидающий задержавшегося почему — то друга. Услышав шум, он уже двигался в сторону палаты Рогозиной.       Из коридора послышался легкий хруст, потом крик Майского:       — Лежать!       — Это что за безобразие, — понеслось из-за двери, — Тут больница!       — Лучше молчи, мамаша, а то под разбор попадешь, — ответил ей голос Сергея.       Николай Петрович выглянул за дверь. Майский и одетая в белый халат женщина мутузили друг друга на полу.       — О-о-о-о, — вдруг завопила женщина в костюме медсестры. — Она цела! Опять! Ненавижу, изуродовать, обезобразить! Пусть вечно мучается! Чтоб знала как чужих мужей соблазнять!       Вдвоем майоры подняли беснующуюся истеричку, Николай оставил ее на попечение Сергея, а сам он поспешил вернуться к Галине. Сергей, практически волоком потащил упирающуюся женщину по больничному коридору. Встречавшиеся им на пути медики и пациенты замирали от удивления и провожали их взглядами, пока они, шагали к лифту. Да и понятное дело — они представляли собой странную парочку: женщина, словно хирург перед операцией, в белом халате и медицинской маске, только с растрепанными волосами, извивающаяся словно змея и изрыгающая проклятья и высокий офицер с трудом удерживающий ее «мертвой хваткой». Истерика придавала ей почти нечеловеческую силу.       Вернувшись к дверям палаты, Николай тихонечко заглянул к Галине, увидев, что пациентка не спит он проскользнул внутрь. Галина лежала на кровати, нервно озираясь вокруг, комкая краешек одеяла в руках, она испуганно смотрела на бесшумно открывшуюся дверь, не понимая, что же сейчас произошло. Громкие крики безумной женщины ее очень испугали.       — Галя, ты как? — заботливо спросил он у своей начальницы. — Ты не пострадала?       — Что произошло? Почему пол прожжен кислотой? Что тут делает вон эта бутылка? Коля, что с рукой? — забросала вопросами Круглова взволнованная Рогозина, она попыталась встать с кровати, но Круглов уже подбежал к ней и сел на краешек кровати, успокаивающе поглаживая ее по руке.       — Коля! — испуганно ахнула Галина. — Да ты сейчас без руки останешься, ну-ка живо иди промывать руку, раковина вон за той стеной, Коля, отлепись от меня, кому сказала! Быстрее давай, это не шутки! — взволнованно тормошила его женщина.       Майор с явной неохотой оставил Галину, но ее требования исполнил, без руки остаться ему тоже не улыбалось. Вернувшись к Галине, он снова погладил ее поверх одеяла, шепча ей что — то успокаивающее. Галина, тем временем нашла бинты и нашатырь, которые она буквально когда — то вытрясла из Ромашина, на всякий «пожарный». — И сходи, пожалуйста, к Александре Ивановне, пусть она еще раз посмотрит твою руку.       — Галя, ну, прекрати занудствовать! — протянул Круглов, целуя руки, бинтующие ему раны. — Не пойду я никуда, не проси.       — Круглов, ты в курсе, что ты просто невыносим! — рассмеялась она в ответ. — Я это еще семь лет назад поняла, когда тебя в коридоре ФЭС впервые повстречала. — Пустилась в ностальгические воспоминания Галина.       — Признайся, ты мне это все до пенсии теперь припоминать будешь, а Рогозина? — бормотал Николай, — от невыносимой и слышу! — хмыкнул майор.       — Что, что? — весело откликнулась Галина — что ты там говоришь, Круглов, а? — женщина вновь улыбнулась. — Иди, давай домой, не тут же тебе ночевать?       — Вот и нет, останусь, на коврике! — Круглов поднял голову и хитро подмигнул ей. — Надо же охрану «Inviolable person» обеспечить. — Улыбнулся ей майор.       — Ладно, уж, Protector как пожелаете! — не стала спорить с ним начальница, — только, ночевать в кресле тебе придется. — Улыбнувшись, пожала плечами Галина.