Wenn die Sonne aufgeht

Когда все переходники снова стоят на твердой земле, Лорен и Джин ведут нас по широкому тоннелю. Стены сложены из разных размеров камней, как и потолочные скосы, и в результате кажется, будто я погружаюсь в самое сердце земли. Тоннель освещен через большие промежутки, так что в темных переходах между тусклыми лампами я боюсь, что заблудилась, пока не налетаю на чужой локоть или спину. В лужицах света я снова оказываюсь в безопасности. Окамэ передо мной резко останавливается, и я врезаюсь в нее, ударяясь носом о плечо. Спотыкаясь, я шагаю назад и потираю нос, приходя в себя. Остановилась вся толпа, и три наших лидера стоят впереди, сложив руки на груди. — Здесь мы разделимся, — говорит Лорен. — Не переходники, рожденные в Эбигейл, — за мной. Полагаю, вам экскурсия не нужна. Она улыбается и подзывает рожденных тут. Они откалываются от группы и растворяются среди теней. Я слежу, как последние пятки скрываются во мраке, и перевожу взгляд на тех, кто остался. Большинство переходников родились в Эбигейл, так что осталось всего девять человек. Из них я единственный переходник из Арчеров, что удивительно, а переходников из Аннест нет вовсе. Прочие — из Окамэ и, как ни странно, Фемиды. Наверное, нужна смелость, чтобы все время быть честным. Мне об этом ничего не известно. Джин обращается к нам. — Большую часть времени я работаю в части с компьютерами или диспетчерской, но следующие несколько недель я ваш инструктор, — сообщает она. — Меня зовут Джинеба Роджерс, но называете меня Джин. — Джин? — переспрашивает Калисто. — Как тот чудик, который появляется из лампы? — Да, — подтверждает Джин — Что-то не так? — Нет. — Хорошо. Сейчас мы пойдем в центр или по-нашему Логово, которое вы рано или поздно полюбите. Это… Калисто фыркает: — Логово? Отличное название. Джин подходит к Калисто и наклоняется к ее лицу. Ее глаза сужаются, и мгновение она просто смотрит на нее. — Как тебя зовут? — тихо спрашивает она. — Калисто, — пищит она. — Вот что, Калисто, — шипит она, — если бы я хотела мириться с наглецами-фемидами, я бы вступила в их фракцию. Вот первый урок, который я тебе преподам: держи язык за зубами. Поняла? Она кивает. Джинеба идет к тени в конце тоннеля. Толпа переходников следует за ней. — Идиотка, — бормочет она. — Наверное, она не любит, когда над ней смеются, — отвечаю я. Пожалуй, с Джин лучше быть поосторожнее, осознаю я. На платформе она казалась безмятежной, но теперь ее спокойствие чем-то меня настораживает. Джин распахивает двойные двери, и мы входим в помещение, которое она назвала Логовом. «Логово» — самое подходящее название. Это подземная пещера, такая огромная, что я не вижу противоположной стороны со дна, на котором стою. Неровные каменные стены возвышаются над головой на несколько этажей. В них высечены ниши для еды, одежды, припасов и отдыха. Соединяют их узкие тропинки и лестницы, вырезанные из камня. Перил, чтобы люди не падали, нет. На одной из каменных стен лежит косой бледно-желтый луч. Крыша Ямы сделана из стеклянных панелей, а над ней возвышается здание, которое впускает солнечный свет. Наверное, оно казалось обычным городским зданием, когда мы проезжали мимо на поезде. — Ох, — шепчет Калисто. — Теперь понятно. Голубоватые фонари, такие же как в Зале выбора, с неравными промежутками висят над каменными тропинками. Их свет становится ярче по мере захода солнца наступлению сумерек. Люди повсюду, все в синем, все кричат и разговаривают, оживленно жестикулируя. Я не вижу в толпе пожилых. Существуют ли пожилые Эбигейлы? Они не доживают до старости или их просто отсылают прочь, когда они больше не в состоянии прыгать с несущегося поезда? Стайка детей бежит по узкой тропке без перил так быстро, что у меня колотится сердце, и хочется крикнуть им, чтобы притормозили, пока не убились. Перед глазами вспыхивает воспоминание об охоте. Когда бежишь к большому озеру, что находится на непозволительном расстоянии от забора, есть большой утес и, наверное, я выглядела так же, несясь к нему на полной скорости, ведь после 7-ми вечера забор "зажигается" и вернутся не получится, а ночью весь лес прочищается главами города и все, кто оставался на то время - пропадали без вести. — Идите за мной, — говорит Джин, — и я покажу вам раскол. Она манит нас вперед. Ее лицо кажется довольно заурядным по стандартам Эбигейлов, но, когда она поворачивается спиной, из-под воротника ее футболки выглядывает татуировка. Она ведет нас к правой стороне Логова, отчетливо темной. Я щурюсь и вижу, что пол, на котором я стою, кончается железным заграждением. Мы подходим к перилам, и я слышу рев — это вода, стремительно несущаяся вода разбивается о камни. Я выглядываю за край. Пол обрывается под острым углом, и в нескольких этажах ниже мчится река. Неукротимый поток разбивается о стену и брызжет вверх. Слева от меня вода спокойнее, зато справа — сплошь белая, пенящаяся на камнях. — Раскол напоминает нам о тонкой грани между отвагой и глупостью! — кричит Джин. — Безрассудный прыжок с этого уступа оборвет вашу жизнь. Такое уже случалось и будет случаться и впредь. Я вас предупредила. — Невероятно, — замечает Калисто, когда мы все отходим от перил. — Вот именно, невероятно, — киваю я. Джин ведет группу переходников через Логово к зияющей дыре в стене. Комната за ней освещена достаточно хорошо, чтобы видеть, куда мы идем: обеденный зал, полный людей и звенящих столовых приборов. Мы заходим, и все Эбигейлы встают. Они аплодируют. Топают ногами. Кричат. Шум окружает и переполняет меня. Калисто улыбается, и через мгновение я присоединяюсь к ней. Мы ищем свободные места. Найдя почти пустой стол на краю комнаты, мы оказываемся между Джинебой. Посередине стола стоит тарелка с незнакомой едой: круглые куски мяса между круглыми ломтями хлеба. Я зажимаю один пальцами, не зная, как к нему подступиться. Джин пихает меня локтем. — Это говядина, — подсказывает она. — Вот, намажь сверху. Она передает мне маленькую мисочку красного соуса. — Ты никогда не ела гамбургеров? — удивляется Кристина с широко распахнутыми глазами. — Нет, — отвечаю я. — Это так они называются? — Прохвостки едят ту еду, которую они добудут сами, — объясняет Джин Кристине. — Почему? — спрашивает она. Я пожимаю плечами. — Потому что так мы показываем богине Венере свое уважение, да и части некоторых животных можно обменять на что-то цельное. Она ухмыляется. — Неудивительно, что ты ушла. — Ага, — Я закатываю глаза. — Все дело в еде. Уголок рта Джин дергается. Двери в столовую открываются, и все умолкают. Я оборачиваюсь. Входит молодой мужчина, и в тишине слышны его шаги. Его лицо сплошь покрыто пирсингом, а волосы длинные, темные и сальные. Но зловеще он выглядит не поэтому. Его ледяной взгляд стальных глаз скользит по комнате. — Кто это? — шепчет Калисто. — Его зовут Кастен, — отвечает Джин. — Он лидер Эбигейл. — Серьезно? Но он так молод. Джин мрачно смотрит на нее. — Возраст здесь не главное. Я вижу, что она собирается спросить о том же, что волнует и меня: «Тогда что главное?» Но Кастен заканчивает осмотр комнаты и идет к столу. Он идет к нашему столу и плюхается на стул рядом с Джинебой. Он не здоровается, так что мы это тоже не будем делать. — Ну что, представишь меня? — Он кивает на нас с Калисто. Джин произносит: — Это Рейс и Калисто. — Ого, Прохвостка, — ухмыляется Эрик. Улыбка растягивает проколы от пирсинга в его губах, и я морщусь. — Посмотрим, долго ли ты протянешь. Я должна что-то сказать, например, заверить его, что протяну очень долго… но слова не идут на ум. Не понимаю почему, но мне не хочется, чтобы Кастен смотрел на меня. Ни сейчас, ни в будущем. Он барабанит пальцами по столу. Костяшки его пальцев сбиты, как будто он слишком сильно ударил их обо что-то. — Чем ты занималась в последнее время, Роджерс? — спрашивает он. Джин пожимает плечами. — Да так, ничем. Я ожидала, что она скажет что-то на счет произношения своей настоящей/ненастоящей фамилии, но видно ему можно или это входит в его полномочия. Или они друзья? Мой взгляд мечется между Кастеном и Джин. Все, что делает Кастен — сидит с нами, расспрашивает Джин, — говорит о том, что они друзья, но поза Джинебы, напряженная, словно натянутая струна, заставляет предположить, что они нечто иное. Соперники, быть может, но разве это возможно, если Кастен — лидер, а Джинеба — нет? — Миса говорит, что пытается встретиться с тобой, а ты не показываешься, — произносит Кастен. — Она просила разузнать, что с тобой происходит. Джин несколько секунд смотрит на Кастена, прежде чем ответить. — Скажи ей, что я вполне довольна своим местом. — То есть она хочет предложить тебе работу. Кольца в брови Кастена сверкают на свету. Возможно, Кастен воспринимает Джин как потенциальную угрозу его положению. Марк говорит, что те, кто стремится к власти и добивается ее, живут в вечном страхе ее потерять. Вот почему мы должны вручать власть тем, кто к ней не стремится. — Похоже на то, — говорит Джин. — И тебе это не интересно. — Мне два года это не интересно. — Что ж, — произносит Кастен. — Тогда давай надеяться, что до него дойдет. Он хлопает Джин по плечу, чуть сильнее, чем нужно, и встает. Когда он уходит, я сразу оседаю на стуле. Я не осознавала, что так напряжена. — Вы двое… друзья? — Я не в силах сдержать любопытство. — Мы были в одном классе переходников, — отвечает она. — Он перешел из Окамэ. Все мысли об осторожности вылетают из головы. — Ты тоже была переходником? — Я думала, нелегко придется только с Фемидами, которые задают слишком много вопросов, — холодно парирует она. — Теперь и Подхвостки подключились? — Наверное, это потому, что ты такая мягкая, — равнодушно предполагаю я. — Ну знаешь, как кровать, утыканная гвоздями. Она смотрит на меня, и я не отвожу взгляд. Она не пес, но с ней работают те же правила. Отвернуться — значит подчиниться. Смотреть в глаза — значит бросить вызов. Это мой выбор. Мои щеки вспыхивают. Что случится, когда напряжение разрядится? Но она произносит только: — Осторожно, Рейс. У меня екает в животе, как будто я проглотила камень. Взрослый Эбигейл за соседним столом окликает Джин, и я поворачиваюсь к Калисто. Она поднимает обе брови. — Что? — спрашиваю я. — Я разрабатываю теорию. — И в чем она заключается? Она берет свой гамбургер, усмехается и отвечает: — В том, что у тебя подсознательная тяга к смерти. После ужина Джин исчезает, не проронив ни слова. Кастен ведет нас по бесконечным коридорам, не объясняя, куда мы идем. Я не знаю, почему лидер Эбигейл в ответе за группу переходников, но, возможно, это только на сегодняшний вечер. В конце каждого коридора горит голубоватая лампа, но в промежутке темно, и мне приходится идти осторожно, чтобы не споткнуться на неровной земле. Калисто молча шагает рядом. Нам не говорили соблюдать тишину, но все равно никто не разговаривает. Кастен останавливается перед деревянной дверью и складывает руки на груди. Мы собираемся вокруг него. — Если кто не в курсе, меня зовут Кастен, — сообщает он. — Я один из пяти лидеров Эбигейл. Мы здесь очень серьезно относимся к обучению, поэтому я вызвался проследить за большей частью вашего обучения. От услышанного меня начинает подташнивать. То, что лидер Эбигейл будет приглядывать за нашим обучением, само по себе плохо, но оттого, что это Кастен, мне по-настоящему худо. — Несколько основных правил, — продолжает он. — Вы должны приходить в учебный класс к восьми утра каждый день. Обучение ведется без выходных с восьми до шести, с перерывом на обед. После шести вы вольны делать все, что хотите. У вас также будет немного свободного времени между ступенями обучения. Слова «делать все, что хотите» застревают у меня в голове. Дома я ни единого вечера не могла делать то, что хотела. Я должна была продавать остатки с охоты, тем самым зарабатывая на жизнь. Я даже не знаю, что мне нравится делать. — Покидать лагерь разрешается только в сопровождении Эбигейлов, — добавляет Кастен. — За этой дверью — комната, где вы будете спать следующие несколько недель. Обратите внимание, что кроватей десять, а вас всего девять. Мы ожидали, что сюда доберется больший процент переходников. — Но сначала нас было двенадцать, — возражает Калисто. Я закрываю глаза и жду замечания. Ей надо научиться молчать. — Всегда есть по меньшей мере один переходник, который не добирается до лагеря, — отвечает Кастен, ковыряя под ногтями, и пожимает плечами. — Как бы то ни было, на первой ступени обучения, мы держим переходников и переходников-эбигейл порознь, но это не значит, что вас и оценивать будут по-разному. В конце обучения ваши ранги будут определяться в сравнении с рангами переходников-эбигейл. А они уже выше, чем ваши. Так что я думаю… — Ранги? — переспрашивает Фемида с мышиного цвета волосами справа от меня. — Но зачем нас ранжировать? Кастен улыбается, и в голубоватом свете его улыбка кажется злобной, как будто ее прорезали ножом. — Ранжирование преследует сразу две цели, — поясняет он. — Первая — определение порядка, в котором вы будете выбирать работу после обучения. Есть всего несколько по-настоящему хороших мест. У меня сосет под ложечкой. Глядя на его улыбку, я понимаю — как поняла в ту же секунду, когда вошла в проверочную комнату, — что сейчас случится что-то плохое. — Вторая цель, — произносит он, — состоит в том, что только лучшие десять переходников будут приняты в члены клана. Мой живот пронзает болью. Мы стоим неподвижно, как статуи. А потом Калисто говорит: — Что?! — Переходников-эбигейлов — одиннадцать, вас — девять, — продолжает Кастен. — Четырех переходников отсеют в конце первой ступени. Остальных — после заключительного испытания. Это значит, что, даже если мы пройдем все ступени обучения, шесть переходников не станут членами фракции. Краешком глаза я ловлю взгляд Калисто, но не могу ответить ей тем же. Я не свожу глаз с Кастена. Мои шансы как самого маленького переходника, как единственного переходника-арчера невелики. — Что мы будем делать, если нас отсеют? — спрашивает Кристиан. — Покинете клан Эбигейл, — равнодушно отвечает Кастен, — и станете лисами. Девушка с волосами мышиного цвета прижимает ладонь ко рту и подавляет всхлип. Я вспоминаю лиса с серыми зубами, который выхватил пакетик яблок из моих рук. Вспоминаю его тусклый, пристальный взгляд. Но вместо того чтобы заплакать, как фемида, я становлюсь холоднее. Жестче. Я стану членом клана. Обязательно стану. — Но это… нечестно! — кричит Окамэ с широкими плечами, Диадема. Несмотря на злость в голосе, она выглядит напуганной. — Если бы мы знали… — Хочешь сказать, что если бы знала это до Церемонии выбора, то не выбрала бы Эбигейл? — рявкает Кастен. — Раз так, убирайся немедленно. Если ты действительно одна из нас, тебе должно быть все равно, что ты можешь провалиться. А если не все равно, ты трусиха. Кастен толкает дверь в спальню. — Вы выбрали нас, — говорит он. — Теперь наша очередь выбирать. Я лежу в кровати и прислушиваюсь к дыханию девяти человек. Я никогда раньше не спала в одной комнате с мальчиками, но выбора у меня нет, разве что лечь в коридоре. Все остальные переоделись в одежду, которую нам выдали лихачи, но я сплю в своей одежде Арчеров, которая еще пахнет мылом и свежим воздухом, как дома. Я привыкла к своей собственной комнате. Я видела из окна лужайку, а за ней туманный горизонт. Я привыкла спать в тишине. При мысли о доме глаза начинает пощипывать, я моргаю, и по щеке скатывается слеза. Я прикрываю ладонью рот, чтобы заглушить всхлип. Я не могу плакать, только не здесь. Я должна успокоиться. Все будет хорошо. Я могу смотреть на свое отражение в любое время. Могу подружиться с Калисто, коротко обрезать волосы и не прибирать за другими людьми. У меня дрожат руки, и слезы катятся все быстрее, застилая взор. Неважно, что, когда я в следующий раз увижу брата, а это произойдет в День посещений, он с трудом узнает меня… если вообще придет. Неважно, что мне больно, когда его лица встают перед мысленным взором всего на миг. Даже лицо Мион, несмотря на то, как сильно его тайны когда-то обидели меня. Я стараюсь вдыхать и выдыхать в унисон с другими неофитами. Все это неважно. Размеренное дыхание прерывается придушенным звуком, а затем горьким всхлипом. Пружины скрипят под тяжелым телом, и подушка приглушает рыдания, но не до конца. Они доносятся с соседней двухъярусной кровати — это плачет фемида Коул, самый крупный и широкоплечий из переходников. Мне и в голову не приходило, что он сломается. Его ноги всего в нескольких дюймах от моей головы. Я должна утешить его… должна хотеть утешить его, потому что меня так воспитали. Вместо этого я испытываю отвращение. Такой сильный человек не должен быть слабаком. Почему он не может плакать молча, как все остальные? Я с трудом сглатываю. Если бы отец знал, о чем я думаю, представляю, как он бы на меня посмотрел: уголки его рта опущены, брови нависают над глазами — не хмуро, а почти устало. Я провожу ладонью по щекам. Коул снова всхлипывает. Я почти чувствую, как его рыдания скребут у меня в горле. До парня всего несколько дюймов… я должна коснуться его. Нет. Я опускаю руку и переворачиваюсь на бок, лицом к стене. Никто не обязан знать, что мне не хочется ему помогать. Я могу сохранить это в секрете. Глаза слипаются, и я чувствую приближение сна, но стоит мне чуть-чуть задремать, как я снова слышу Коула. Возможно, дело не в том, что я не могу вернуться домой. Я буду скучать по Марку, Элизабет и Ричарду, по вечернему камину и стопке книг на столе. Возможно, дело в том, что, даже если бы я вернулась домой, я была бы чужой среди людей, которые отдают не раздумывая и заботятся не стараясь. При этой мысли я скриплю зубами. Я накрываю голову подушкой, чтобы заглушить рыдания Коула, и засыпаю, прижавшись щекой к мокрому пятну.