Wenn die Sonne aufgeht

— Первое, чему вы научитесь за сегодня, — стрелять из пистолета. Второе — побеждать в бою, — Джин не глядя кладет пистолет на стол передо мной и идет дальше. — Могу сказать, что вы уже имеете представление, как садиться на движущийся поезд и спрыгивать с него, так что мне не нужно учить вас еще и этому, как позапрошлый заезд. Неудивительно, что эбигейлы требуют, чтобы мы взяли с места в карьер, но шести часов отдыха перед забегом мне явно недостаточно. Тело еще не отошло ото сна. — Обучение разделено на три ступени. Мы будем измерять ваше развитие и ранжировать вас по успехам на каждой ступени. Ступени имеют разный вес при определении вашего заключительного ранга, поэтому возможно, хоть и сложно, кардинально улучшить ранг со временем. Я смотрю на оружие на столе. Никогда бы не подумала, что мне придется держать пистолет, не говоря уже о том, чтобы стрелять из него. Всю жизнь я стреляла из лука и считала, что он - идеальное оружие. Но пистолет кажется опаснее, как будто я уже могу причинить кому-нибудь вред, даже просто прикоснувшись к нему. - Для арчеров первый этап самый трудный, так как до этого они стреляли лишь из лука. Так что скорее всего мы уже знаем, кто вылетит в первом этапе, - продолжает Джин. Что? То есть она сразу пытается показать всем, какая я слабая. Я ей еще покажу. — Мы верим, что подготовка побеждает трусость, которую мы определяем как неспособность действовать вопреки страху, — произносит Джин. — Таким образом, ступени обучения предназначены для разносторонней подготовки. Первая ступень в основном физическая, вторая в основном эмоциональная, третья полностью интеллектуальная. — Но что… — Кристиан сопровождает слова зевками. — Что общего между стрельбой из пистолета и… смелостью? Джинеба проворачивает пистолет на пальце, прижимает дуло ко лбу Криса и взводит курок. Кристиан замирает с открытым ртом, не завершив зевка. — Проснись! — рявкает Джин. — У тебя рядом заряженный пистолет, идиот. Веди себя соответственно. Она опускает пистолет. Как только непосредственная угроза миновала, зеленые глаза Кристиана леденеют. Я удивлена, что он в состоянии удержаться от ответа, ведь он фемида и всегда высказывает все, что приходило на ум, и все же он молчит, заливаясь краской. — Что касается твоего вопроса… намного меньше шансов, что вы наделаете в штаны и приметесь звать мамочку, если научитесь защищаться, — Джин останавливается в конце ряда и поворачивается на каблуках. — Также эти сведения могут пригодиться вам позже на первой ступени. Итак, следите за мной. Она поворачивается к стене с мишенями из клееной фанеры — по одному квадрату с тремя красными кружками для каждого из нас. Она стоит, расставив ноги, держит пистолет обеими руками и стреляет. От грохота ушам становится больно. Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть на мишень. Пуля прошла через средний кружок. Я поворачиваюсь к своей мишени. Почему мне кажется, что Мион никогда бы не одобрили стрельбу. Сказали бы, что оружие используется для самозащиты, а то и насилия, и потому своекорыстно. Я отгоняю мысли о клане, широко расставляю ноги и осторожно обхватываю рукоять пистолета обеими руками. Пистолет тяжелый, и отвести его от тела нелегко, но я хочу, чтобы он был как можно дальше от лица. Я нажимаю на спуск, сперва нерешительно, затем тверже, и вся съеживаюсь. Выстрел бьет по ушам, отдача посылает руки к носу. Я спотыкаюсь и хватаюсь рукой за стену позади, чтобы не упасть. Не знаю, куда ушла пуля, но точно не в сторону мишени. Я стреляю снова, и снова, и снова, но все пули летят мимо. — С точки зрения статистики, — усмехается сосед-фемида по имени Чарли, — ты должна была попасть в цель хотя бы раз, по чистой случайности. У него светлые лохматые волосы и складка между бровями. — Да ну, — ровным голосом произношу я. — Ну да, — подтверждает он. — По-моему, ты бросаешь вызов природе. Я скриплю зубами и уже решительней поворачиваюсь к мишени, решив, по крайней мере, стоять неподвижно. Если я не могу справиться с первым же заданием, которое нам дали, как мне вообще преодолеть первую ступень? Я с силой нажимаю на спуск, и на этот раз я готова к отдаче. Руки летят назад, но ноги словно врастают в землю. На краю мишени появляется пулевая дыра, и я поднимаю бровь, глядя на Чарли. — Вот видишь, я прав. Статистика не лжет, — говорит он. Я чуть улыбаюсь. Мне требуется пять патронов, чтобы попасть в центр мишени, и когда это наконец удается, меня переполняет энергия. Я проснулась, мои глаза широко распахнуты, руки горят. Я опускаю пистолет. Какое могущество — контролировать нечто способное нанести столько вреда… да и вообще контролировать нечто. Возможно, это и вправду мое место. К перерыву на обед мои руки трясутся от напряжения, а пальцы сложно выпрямить. Я массирую их по дороге в столовую. Калисто приглашает Коула сесть с нами. При виде него я всякий раз снова слышу рыдания и потому стараюсь на него не смотреть. Я размазываю горох по тарелке вилкой, и мои мысли возвращаются к испытания. Когда Адам предупредил, что быть двуличной опасно, мне показалось, будто на мне стоит клеймо и стоит совершить единственную ошибку, как его кто-нибудь заметит. До сих пор это не было проблемой, но я все равно не чувствую себя в безопасности. Что, если я ослаблю бдительность и случится что-то ужасное? — Да ладно. Ты меня не помнишь? — спрашивает Коула Калисто, сооружая сэндвич. — Мы вместе ходили на математику всего пару дней назад. И я не тихоня. — Я спал большую часть математики, — отвечает Коул. — Это был первый урок! Что, если опасность затаится на время… что, если она проявится через много лет и я даже не замечу ее приближения? — Рейс, — Калисто щелкает пальцами у меня под носом. — Ты здесь? — Что? Что случилось? — Коул спросил, не помнишь ли ты, чтобы вы ходили на одни уроки, — повторяет она. — В смысле, без обид, но я бы, наверное, тебя не запомнил. Все арчеры казались мне одинаковыми. То есть они и сейчас кажутся мне одинаковыми, но ты больше не одна из них, - спешно добавляет Коул. Я смотрю на него. Как будто я нуждаюсь в напоминании. — Извини, если обидел, — добавляет он. — Я привык говорить все, что приходит на ум. Мама часто повторяет, что вежливость — это ложь в конфетной упаковке. Я издаю короткий смешок. — Наверное, поэтому наши кланы редко общаются. Окамэ и Арчеры не непримиримые враги, как Фемиды и Арчеры, но избегают друг друга. По-настоящему Окамэ не терпит Аннест. Окамэ говорят, что те, кто превыше всего ценит покой, обязательно все скрывают, лишь бы не мутить воду. — Можно к вам? — Чарли барабанит пальцами по столу. — Что, не хочешь тусоваться со своими дружками-фемидами? — удивляется Калисто. — Они не мои дружки, — Чарли ставит тарелку на стол. — То, что мы были в одной фракции, еще не означает, что мы ладим. К тому же Коллинз и Грейс встречаются, и я не хочу быть третьим лишним. Коллинз и Грейс, оставшиеся переходники-фемиды, сидят в двух столах от нас, так близко, что стукаются локтями, разрезая пищу. Грейс прерывается, чтобы поцеловать Коллинза. Я осторожно наблюдаю за ними. До сих пор я всего несколько раз видела, как люди целуются. Коллинз поворачивает голову и прижимается губами к губам Грейс. Я выпускаю воздух сквозь сжатые зубы и отворачиваюсь. Часть меня хочет, чтобы им сделали замечание. Другая часть с ноткой отчаяния задумывается, каково это — ощущать прикосновение чужих губ. — Обязательно выставлять себя напоказ? — спрашиваю я. — Она просто поцеловала его, — хмурится Коул. Когда он хмурится, густые брови касаются его ресниц. — Можно подумать, они голые. — Поцелуи — не то, чем занимаются на людях. Коул, — Чарли и Калисто с пониманием улыбаются. — Что? — спрашиваю я. — Это в тебе задатки Арчеров говорят, — поясняет Калисто. — Остальные не против капельки нежностей на людях. — Вот как? — я пожимаю плечами. — Что ж… наверное, мне придется с этим смириться. — Или можешь оставаться фригидной, — голубые глаза Чарли лукаво блестят. — Ну, знаешь. Если хочешь. Калисто бросает в него булочку. Он ловит ее и вгрызается зубами. — Не обижай ее, — произносит она. — Фригидность дана ей от природы. Примерно как всезнайство — тебе. — Я не фригидная! — восклицаю я. — Не стоит так переживать, — замечает Чарли. — Это ужасно мило. Смотри, ты вся раскраснелась. От его слов я еще гуще заливаюсь краской. Все хихикают. Я выдавливаю из себя смешок, и через несколько мгновений он становится искренним. Как хорошо снова смеяться. После обеда Джин ведет нас в новую комнату. Просторную, с потрескавшимся и скрипучим деревянным полом и большим кругом, нарисованным посередине. На левой стене — зеленая доска для записей мелом. Учительница Нижних ступеней пользовалась подобной, но с тех пор я ее не видела. Возможно, это как-то связано с приоритетами Эбигейл: обучение важнее технологии. Наши имена написаны на доске в алфавитном порядке. Вдоль одной из стен через трехфутовые интервалы висят выцветшие черные боксерские груши. Мы выстраиваемся за ними, и четыре встают посередине, у всех на виду. — Как я уже говорила утром, — произносит Джин, — далее вам предстоит освоить борьбу. Цель — научить вас действовать, научить ваше тело отвечать на опасности и угрозы, а это потребуется, если вы намерены жить в Эбигейл. Совершенно не представляю себе жизни в Эбигейл. Единственное, о чем я могу думать, — как пройти обучение. — Сегодня мы разучим технику, а завтра вы начнете сражаться друг с другом, — говорит Джинеба. — Поэтому советую быть внимательными. Кто не будет ловить на лету, должен готовиться к синякам. Джин называет несколько разных ударов, демонстрируя их сначала в воздухе, затем с боксерской грушей. Я успеваю за остальными. Как и в случае с пистолетом, мне нужно несколько попыток, чтобы разобраться, как правильно держаться и двигаться. Удары даются сложнее, хотя Джин учит нас только основам. Груша обжигает руки и ноги, отчего кожа становится красной, но, как бы я ни старалась, мне не удается толком сдвинуть ее с места. Вокруг беспрестанно слышатся звуки ударов о плотную ткань. Джинеба расхаживает по толпе переходников, наблюдая, как мы повторяем движения снова и снова. Когда она останавливается передо мной, у меня скручивает внутренности, как будто их помешивают вилкой. Она смотрит на меня, меряет взглядом с головы до пят, нигде не задерживаясь, — практичным, изучающим взглядом. — У тебя мало мышц, — говорит она, — хотя остальные охотники всегда имели начальную подготовку. Значит, лучше использовать колени и локти. В них можно вложить больше силы. Внезапно она прижимает руку к моему животу. Ее пальцы такие длинные, что ладонь касается обеих сторон грудной клетки. Мое сердце бьется так сильно, что грудь болит, и я смотрю на нее широко распахнутыми глазами. — Не забывай держать живот напряженным, — тихо произносит она. Джин убирает руку и идет дальше. Я чувствую давление ее ладони даже после того, как она уходит. Странно, но мне приходится остановиться и перевести дыхание, прежде чем продолжить тренировку. Когда Джинеба отпускает нас на ужин, Калисто толкает меня локтем. — Удивительно, что она не разорвала тебя пополам, — говорит она и морщит нос. — Она пугает меня до полусмерти. Этот ее тихий голос… — Угу. Она… Я оборачиваюсь через плечо. Джин спокойна и поразительно сдержана. Но я не боялась, что она причинит мне боль. — …и вправду пугает, — наконец говорю я. Коул, который шел перед нами, оборачивается у Логова и заявляет: — Я хочу сделать татуировку. — Какую именно? — спрашивает Чарли из-за спины. — Не знаю, — смеется Коул. — Просто хочу почувствовать, что и вправду покинул старый клан. Больше не тоскую по ней. Мы ничего не отвечаем, и он добавляет: — Я же знаю, что вы меня слышали. — Хочешь научиться помалкивать, а? — Калисто тычет Коула в толстую руку. — Я думаю, ты прав. Сейчас мы наполовину здесь, наполовину там. Чтобы оказаться здесь целиком, надо выглядеть как все. Она косится на меня. — Нет. Я не стану обрезать волосы, — говорю я, — или красить их в странный цвет. Или прокалывать лицо. — А как насчет пупка? — спрашивает она. — Или соска? — фыркает Чарли. Я издаю стон. Обучение на сегодня закончилось, и мы вольны делать, что захотим, до самого отбоя. При мысли об этом у меня немного кружится голова, хотя, возможно, виновата усталость. Логово кишит людьми. Калисто предлагает Чарли и Коулу встретиться в тату-студии и тащит меня на склад одежды. Мы карабкаемся по тропинке, взбираемся все выше над дном Ямы, и камешки летят из-под наших ботинок. — А что не так с моей одеждой? — спрашиваю я. — Я больше не ношу зеленое. — Она уродливая и безразмерная, — вздыхает Калисто. — Просто разреши мне помочь. Если тебе не понравится то, что я выберу, обещаю, тебе больше не придется это надевать. Через десять минут я стою перед зеркалом на складе одежды в безразмерном синем свитере и черной юбке. Юбка не пышная, но и к бедрам не липнет, в отличие от первой, выбранной Калисто, от которой я отказалась. Мои голые ноги покрываются мурашками. Кристина стягивает резинку с моих волос, и я расплетаю хвостик...Прямые пряди падают на плечи. Затем она показывает черный карандаш. — Подводка для глаз, — поясняет она. — Имей в виду, у тебя не получится сделать меня симпатичной. Я закрываю глаза и не двигаюсь. Она проводит кончиком карандаша вдоль ресниц. Я представляю, как стою перед братом в этой одежде, и меня чуть не выворачивает наизнанку. — Кому охота быть симпатичной? Я сделаю тебя заметной. Я открываю глаза и впервые смотрю на свое отражение прямо. Сердце бьется все быстрее, как будто я нарушаю правила и меня должны наказать. Избавиться от внушенного мне образа мыслей арчера будет нелегко, все равно что вытащить одну-единственную нить из сложной вышивки. Но я найду новые привычки, новые мысли, новые правила. Я стану кем-то другим. Мои глаза всегда были зелеными, но тусклыми, каре-зелеными — подводка сделала их ярче. В раме из волос черты лица кажутся мягче и полнее. Я не стала симпатичной — мои глаза слишком большие, а нос слишком длинный, — но я вижу, что Калисто права. Мое лицо трудно не заметить. Мне не кажется, что я вижу себя впервые; мне кажется, что я впервые вижу кого-то другого. Хейзел — девушка, которую я украдкой разглядывала в зеркале, которая тихо сидела за ужином. А это — та, чьи глаза притягивают и не отпускают меня; это Рейс. — Видишь? — произносит Калисто. — Ты… неотразимая. Учитывая обстоятельства, это лучший комплимент, который она могла придумать. Я улыбаюсь ей в зеркале. — Тебе нравится? — спрашивает она. — Ага, — киваю я. — Я выгляжу… другим человеком. Она смеется. — Это хорошо или плохо? Я снова смотрю себе в глаза. И впервые не переживаю из-за необходимости отказаться от своей прежней личности; отражение дарит мне надежду. — Хорошо, — я качаю головой. — Извини, просто я никогда не успевала смотреть в зеркало так долго. — Серьезно? — Калисто тоже качает головой. — Должна сказать, Арчеры — очень странный клан. — Идем поглядим, как Коулу делают татуировку, — предлагаю я. Хотя я и покинула свою фракцию, я пока не готова ее критиковать. Дома мы с Марком забирали месячный паек. Легко распределять ресурсы, когда все получают одно и то же, но в лагере Эбигейл намного больше разнообразия. Каждый эбигейл получает несколько талонов, чтобы потратить в течение месяца, и такой костюм стоит один такой талон. Мы с Кристиной бежим по узкой тропинке в тату-студию. Когда мы туда добираемся, Коул уже сидит в кресле, и невысокий худощавый мужчина, на котором больше чернил, чем чистой кожи, рисует на его плече паука. Чарли и Калисто листают книги с рисунками, пихая друг друга локтями при виде особо удачных. Когда они сидят рядом, я вижу, насколько они разные. Кристина темноволосая и худая, Чарли светловолосый и крепкий, но их беспечные улыбки очень похожи. Я брожу по комнате, разглядывая картины на стенах. В наши дни художники сохранились только в Товариществе. Арчеры считают искусство непрактичным, а любование им — временем, которое можно потратить на службу людям, и потому я видела произведения искусства в учебниках, но никогда не бывала в украшенных комнатах. От картин комната словно становится уютней и теплее, и я могла бы провести в ней многие часы, не замечая времени. Я провожу по стене кончиками пальцев. Изображение ястреба на одной из стен напоминает мне татуировку Адама. Под ним висит набросок волка с крыльями за спиной. — Это симуран, — произносит голос за спиной. — Правда, красиво? Я оборачиваюсь и вижу Адама. Я словно возвращаюсь в комнату для испытаний, в окружении зеркал, без сознания. Не думала, что снова увижу его. — Ну, привет, — улыбается он. — Не думал, что снова увижу тебя. Хейзел, верно? — Вообще-то Рейс, — отвечаю я. — Вы работаете здесь? — Да. Просто отлучился, чтобы помочь с проверкой. Большую часть времени я здесь, — он постукивает пальцем по подбородку. — Знакомое имя. Кажется, ты спрыгнула первой? — Да. — Молодец. — Спасибо, — я касаюсь наброска птицы. — Послушайте… мне нужно поговорить с вами… Я поглядываю на Чарли и Калисто. Я не могу отвести Адама в сторонку сейчас; они будут спрашивать. — …кое о чем. Когда-нибудь. — Не уверен, что это умно, — тихо отвечает он. — Я помог тебе, чем смог, и теперь ты должна справляться сама. Я покусываю губы. У него есть ответы, я это знаю. Если он не хочет поделиться ими сейчас, я найду способ разговорить его в будущем. — Хочешь сделать татуировку? — спрашивает она. Набросок волка приковывает мой взгляд. Я не собиралась делать пирсинг или татуировку, когда пришла сюда. Я знаю, что, если сделаю татуировку, это вобьет еще один клин между мной и семьей, который я никогда не смогу вытащить. И если моя жизнь продолжится в том же духе, скоро он станет самым незначительным клином между нами. — Да, — отвечаю я. — Этого симурана*. Я касаюсь чуть ниже ключицы. Это тату напоминает мне брата. Такого же сильного. И одинокого. Ведь тот, с которой он вырос, его оставила.