Wenn die Sonne aufgeht

Судя по всему, вторая ступень обучения включает ожидание в темном коридоре с другими переходниками и гадание, что происходит за закрытой дверью. Декстер сидит напротив меня, Лоренс слева от него, Китнисс справа. Не-переходники-эбигейл и переходники были разделены на первой ступени, но с настоящего момента мы тренируемся вместе. Так сказала Джин, прежде чем скрыться за дверью. — Ну что? — Китнисс ковыряет пол ботинком. — Кто из вас первый по рангу? Сперва ее вопрос встречает тишина, но затем Кристиан прочищает горло. — Я, — отвечает он. — Спорим, я тебя побью, — небрежно произносит она, поворачивая колечко в брови кончиками пальцев. — Я вторая, но спорим, любой из нас побьет тебя, переходник. Я с трудом сдерживаю смех. Будь я по-прежнему арчером, ее замечание показалось бы грубым и неуместным, но в Эбигейл, по-видимому, принято бросать вызов. И это начинает мне нравиться. — Я бы на твоем месте не был так уверен, — глаза Кристиана блестят. — Кто первый? — Декстер, — отвечает она. — И я совершенно уверена. Знаешь, сколько лет мы готовились к этому? Если она хочет запугать нас, ей это удается. У меня уже холодок по коже. Прежде чем Кристиан успевает ответить, Джин открывает дверь и произносит: — Китнисс. Она подзываeт ее жестом, и она идет к двери; бритая наголо голова мерцает в голубоватом свете в конце коридора. — Так значит, ты первый, — Чарли обращается к Декстеру. Декстер пожимает плечами. — Ага. И что? — Как по-твоему, это честно, что вы готовились всю жизнь, а мы должны научиться за несколько недель? — щурится Чарли. — Почему нет? Конечно, на первой ступени важно мастерство, но ко второй ступени подготовиться невозможно, — отвечает он. — По крайней мере, так мне говорили. Никто ему не отвечает. Мы молча сидим двадцать минут. Я слежу по часам. Затем дверь снова открывается, и Джин называет новое имя. — Кристиан, — произносит она. Каждая минута словно трет кожу наждачной бумагой. Постепенно нас становится все меньше, пока не остаемся только мы с Декстером и Боско. Боско притопывает ногой, Декстер барабанит пальцами по колену, а я стараюсь сидеть совершенно неподвижно. Я слышу только бормотание из комнаты в конце коридора и подозреваю, что это тоже часть игры, в которую с нами играют. Запугивают нас при любой возможности. Дверь открывается, и Джин подзывает меня. — Идем, Рейс. Я встаю — спина ноет, оттого что я так долго прислонялась к стене, — и иду мимо других переходников. Боско вытягивает ногу, чтобы я споткнулась, но я в последний момент перепрыгиваю. Джин касается моего плеча, направляя меня в комнату, и закрывает дверь. Когда я вижу, что в ней находится, то отшатываюсь, ударяясь о ее грудь. В комнате стоит откидывающееся металлическое кресло, такое же, как на испытаниях. Рядом с ним — знакомая машина. В комнате нет зеркал и совсем мало света. На столе в углу — экран компьютера. — Садись, — произносит Джин. Она сжимает мои плечи и толкает меня вперед. — Что еще за симуляция? — Я стараюсь говорить ровным голосом, но не преуспеваю. — Слышала когда-нибудь фразу «встретиться со своими страхами лицом к лицу»? — спрашивает она. — Мы понимаем ее буквально. Симуляция научит тебя контролировать эмоции во время пугающей ситуации. Я касаюсь лба дрожащей рукой. Симуляции не реальны, они не представляют настоящей угрозы, так что, логически рассуждая, бояться мне нечего, но это инстинктивная реакция. Приходится собрать всю силу воли, чтобы направиться к креслу и снова сесть в него, опустив затылок на подголовник. Холод металла чувствуется сквозь одежду. — Ты когда-нибудь занималась проверкой склонностей? — спрашиваю я. Она кажется опытной. — Нет. Я стараюсь избегать Прохвосток. Не представляю, зачем кому-то избегать арчеров. Эбигейл и фемид — возможно, ведь отвага и честность заставляют людей совершать странные поступки, но арчеров? — Почему? — Ты действительно думаешь, что я отвечу? — А почему ты отвечаешь расплывчато, если не хочешь, чтобы тебя расспрашивали? Она касается пальцами моей шеи. Я напрягаюсь. Это проявление нежности? Нет… ей нужно убрать мои волосы в сторону. Раздается постукивание, и я откидываю голову назад, чтобы посмотреть. Джин держит шприц с длинной иглой, опустив большой палец на поршень. Жидкость в шприце оранжевого цвета. — Укол? У меня пересыхает во рту. Обычно я не боюсь уколов, но этот шприц такой огромный. — Мы используем усовершенствованную версию симуляции, — поясняет она. — Другая сыворотка, никаких проводов или электродов. — Но как она работает без проводов? — Ну, у меня есть провода, так что я вижу, что происходит, — отвечает она. — Но у тебя есть только крошечный передатчик в сыворотке, который посылает данные на компьютер. Она обхватывает мою руку и вводит иголку в нежную кожу на шее сбоку. По горлу разливается сильная боль. Я морщусь и пытаюсь сосредоточиться на ее спокойном лице. — Сыворотка подействует через шестьдесят секунд. Эта симуляция отличается от испытаний, — сообщает она. — Сыворотка не только содержит передатчик; она стимулирует миндалевидное тело — часть мозга, которая участвует в обработке негативных эмоций, например страха, и тем самым вызывает галлюцинацию. Электрическая активность мозга затем передается на наш компьютер, который переводит галлюцинацию в симулированный образ, который я могу увидеть и отследить. После я переправлю запись руководителям Эбигейл. Ты останешься в галлюцинации, пока не успокоишься, то есть пока твое сердцебиение и дыхание не придут в норму. Я пытаюсь следить за ее словами, но мысли путаются. Я чувствую фирменные признаки страха: потные ладони, учащенное сердцебиение, стеснение в груди, сухость во рту, комок в горле, затрудненное дыхание. Она берет мою голову в ладони и склоняется надо мной. — Будь храброй, Рейс, — шепчет она. — В первый раз всегда сложнее. Ее глаза — последнее, что я вижу. Я стою в лесной чаще. Воздух пахнет дымом и обжигает ноздри. Небо и кроны деревьев над головой - цвета желчи, и при виде этого меня переполняет тревога, так что хочется съежиться. Я слышу шорох, словно ветер листает страницы книги, но ветра нет. Воздух неподвижный и тихий, не считая шелеста, не горячий и не холодный — вообще не похожий на воздух, но я все же могу дышать. Сверху пикирует тень. Что-то опускается мне на плечо. Тяжесть и острые когти… я выбрасываю руку вперед, судорожно сжимая пальцы, чтобы стряхнуть незваного гостя. Я чувствую что-то пушистое. Шерсть. Я прикусываю губу и кошусь в сторону. Волк размером с меня поворачивает голову и смотрит на меня бурыми глазами. Я стискиваю зубы и отшатываюсь. Он запускает когти глубже и не шевелится. Я кричу, больше от досады, чем от боли, и бью волка обеими руками, но он остается на месте, непоколебимый, с косящим взглядом, и его шерсть мерцает в желтоватом свете. Что-то грохочет, раздается стук капель по земле, но дождя нет и в помине. Небо темнеет, как будто туча заслоняет солнце. Продолжая отбиваться от волка, я отвожу взгляд. Стая волков несется на меня с холма, наступающая армия растопыренных когтей и пронзительно орущих морд, наполняют воздух гамом. Волки спускаются единым фронтом, пикируют на меня, сотни бурых глаз смотрят мне в глаза. Я пытаюсь бежать, но ноги словно вросли в землю и отказываются двигаться, как и волк на моем плече. Я кричу, когда волки окружают меня, рык слишком сильный, клыки впиваются в плечи, когти раздирают одежду. Я кричу, пока из глаз не брызжут слезы, и размахиваю руками. Кулаки задевают крепкие волчьи тела, но без толку: их слишком много. Я одна. Волки кусают меня за пальцы, прижимаются к телу, их шерсть скользят по затылку, лапы впиваются в волосы. Я верчусь, дергаюсь и падаю на землю, закрывая голову руками. Волки кричат надо мной. Я чувствую, как в траве кто-то ерзает, волчонок пробирается мне под руку. Я открываю глаза, и он щиплет меня за лицо, впивается в нос. Кровь капает на траву, и я всхлипываю, утираясь ладонью, но еще один волчонок протискивается под другую мою руку и вцепляется когтями в перед рубашки. Я кричу, я рыдаю. — Помогите! — ору я. — Помогите! Волки сильнее рычат, в ушах раздается рык. Мое тело горит, и они повсюду, и я не могу думать, не могу дышать. Я открываю рот, чтобы глотнуть воздуха, и в него набивается шерсть, шерсть забивается в горло, спускается в легкие, заменяя кровь в жилах своим мертвым грузом. — Помогите! — рыдаю и кричу я, отупело, бессмысленно. Я умираю, умираю, умираю. Кожу печет, я истекаю кровью, и волки вопят так громко, что звенит в ушах, но я не умираю, и я вспоминаю, что все это не реально, но это кажется реальным, кажется таким реальным. «Будь храброй», — звучит в голове голос Джин. Я зову ее, вдыхаю шерсть и выдыхаю: «Помоги!», но помощь не придет, я одна. «Ты останешься в галлюцинации, пока не успокоишься», — продолжает ее голос, и я кашляю, мое лицо мокро от слез, и еще один волк пробрался мне под руки, и он скребет мне когтем по нижней губе. Его коготь раздвигает мне губы и скребется о зубы. Волк, точнее волчонок просовывает голову мне в рот, и я стискиваю зубы, чувствуя отвратительный вкус. Я сплевываю и сжимаю зубы, чтобы не впустить его дальше, но четвертый волчонок подталкивает меня под ступни, пятый щиплет ребра. «Успокойся». Я не могу, не могу. Голова пульсирует от боли. «Дыши». Я держу рот закрытым и втягиваю воздух через нос. Прошли часы с тех пор, как я оказалась одна в лесу; прошли дни. Я выдыхаю через нос. Сердце бешено бьется в груди. Я должна замедлить его ритм. Я снова вдыхаю, мое лицо мокро от слез. Я всхлипываю и заставляю себя растянуться лицом вниз на траве, которая колет кожу. Я раскидываю руки и дышу. Волки толкаются и кусаются по бокам, прогрызая себе путь сквозь меня, и я не мешаю им. Постепенно расслабляя мышцу за мышцей, я позволяю им рычать, кричать, щипаться и толкаться. Пусть меня обглодают до костей. Боль переполняет меня. Я открываю глаза и оказываюсь в металлическом кресле. Я ору и бью руками, головой и ногами, чтобы стряхнуть волков, но они исчезли, хотя я все еще чувствую их шерсть на затылке, когти в плече и свою горящую кожу. Застонав, я прижимаю колени к груди, зарываясь в них лицом. Рука касается моего плеча, и я отмахиваюсь кулаком, попадая по чему-то твердому, но мягкому. — Не трогай меня! — всхлипываю я. — Все закончилось, — произносит Джин. Рука неловко гладит меня по волосам, и я вспоминаю, как отец гладил меня по голове, целуя на ночь, как Марк касался моих волос, подстригая их. Я провожу ладонями по рукам, смахивая шерсть, хотя знаю, что никакой шерсти нет. — Рейс. Я раскачиваюсь назад и вперед на металлическом кресле. — Рейс, я провожу тебя в спальню, хорошо? — Нет! — рявкаю я. Я поднимаю голову и сверкаю глазами, хотя ничего не вижу сквозь пелену слез. — Они не должны меня видеть… в таком состоянии… — Да успокойся уже, — она закатывает глаза. — Пройдем через заднюю дверь. — Мне ни к чему, чтобы ты… Я качаю головой. Мое тело дрожит, и я чувствую такую слабость, что не знаю, смогу ли стоять, но я должна попытаться. Я не могу оказаться единственной, кого придется провожать в спальню. Даже если меня не увидят, все равно рано или поздно узнают, будут судачить… — Чепуха. Она хватает меня за руку и выдергивает из кресла. Я смаргиваю слезы с глаз, вытираю щеки тыльной стороной ладони и позволяю отвести себя к двери за компьютерным экраном. Мы молча идем по коридору. В сотне ярдов от комнаты я вырываю у нее руку и останавливаюсь. — Зачем со мной так поступили? — спрашиваю я. — В чем смысл? Я не подозревала, что обрекаю себя на недели мучений, когда выбирала Эбигейл! — Ты думала, преодолеть трусость будет легко? — спокойно спрашивает она. — Преодоление трусости здесь ни при чем! Трусость — это то, как ты ведешь себя в реальной жизни, а в реальной жизни никакие волки не обглодают меня до смерти, Джин! По крайне мере в Эбигейл. Я закрываю лицо ладонями и рыдаю. Она ничего не говорит, просто стоит рядом, пока я плачу. Мне нужно всего несколько секунд, чтобы успокоиться и снова вытереть лицо. — Я хочу домой, — я еле ворочаю языком. Но домой мне уже не попасть. Либо я остаюсь здесь, либо отправляюсь на север страны к лисам. Она не смотрит на меня с участием. Просто смотрит на меня. Ее глаза кажутся черными в тусклом коридоре, а губы сжаты в тонкую линию. — Рационально думать, невзирая на страх, — это урок, необходимый каждому, даже твоей семье Прохвосток. Вот что мы пытаемся тебе втолковать. Если ты не способна этому научиться, тогда убирайся отсюда, потому что ты нам не нужна. — Я пытаюсь, — моя нижняя губа дрожит. — Но у меня не получилось. У меня не получается. Она вздыхает. — Как по-твоему, сколько времени ты провела в галлюцинации, Рейс? — Не знаю, — я качаю головой. — Полчаса? — Три минуты, — отвечает она. — Ты справилась в три раза быстрее, чем остальные переходники. Это что угодно, только не провал. Три минуты? Она чуть улыбается. — Завтра у тебя получится лучше. Вот увидишь. — Завтра? Она касается моей спины и ведет меня к спальне. Я чувствую кончики ее пальцев сквозь рубашку. Их бережное прикосновение заставляет меня на мгновение забыть о животных. — О чем была твоя первая галлюцинация? — я бросаю на нее взгляд. — Не столько о чем, сколько о ком, — она пожимает плечами. — Неважно. — И ты преодолела этот страх? — Пока нет, — мы подходим к двери спальни, и она прислоняется к стене, засунув руки в карманы. — Возможно, никогда не преодолею. — Так значит, страхи не покидают нас? — Иногда покидают. Иногда на их место приходят новые, — она продевает тонкие пальцы в петли для ремня. — Но цель не в том, чтобы стать бесстрашным. Это невозможно. Цель в том, чтобы научиться сдерживать страх, освободиться от него, — вот в чем цель. Я киваю. Я привыкла думать, что эбигейл бесстрашны. По крайней мере, они кажутся такими. Но, возможно, то, что я считала бесстрашием, — на самом деле умение сдерживать страх. — Как бы то ни было, твои страхи — редко то, чем кажутся на симуляции, — добавляет она. — В смысле? — Ну, ты действительно боишься волков? Она улыбается мне краешком рта. От улыбки ее глаза теплеют настолько, что я забываю о том, что она мой инструктор. Обычная девчонка, который болтает о пустяках и провожает меня до двери. - Около года назад я пошла на охоту без своего брата. С подругой. Мы не успели выйти из леса до начала сумерек и капитолийцы отправили прочищать лес огромную стаю волков. Они были размером с меня. В ту ночь Ребекка погибла, а я первая, кто смог пережить ночь... Она несколько секунд молчит. — Но ведь сейчас ты не бежишь с криками при виде волка? — Нет. Наверное, нет. Мне хочется шагнуть к ней, без особого повода, просто узнать, каково это — стоять совсем рядом; просто хочется, и все тут. «Ну и глупо», — произносит голос у меня в голове. Я шагаю к Джин и тоже прислоняюсь к стене, повернув голову набок, чтобы видеть ее. Как и на чертовом колесе, я точно знаю расстояние между нами. Шесть дюймов. Я чуть наклоняюсь. Меньше шести дюймов. Мне становится тепло, как будто она делится со мной неизвестной энергией, почувствовать которую можно только вблизи. — И чего же я боюсь на самом деле? — спрашиваю я. — Я не знаю. Это можешь сказать только ты. Я медленно киваю. Это может быть десяток разных страхов, но я не знаю, какой выбрать и даже есть ли среди вариантов верный. — Я не знала, что стать эбигейл будет так сложно, — говорю я и через мгновение поражаюсь, что сказала это; поражаюсь, что призналась. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки и внимательно слежу за Джин. Возможно, я напрасно разоткровенничалась? — Говорят, так было не всегда, — она дергает плечом. По-видимому, мое признание ее не удивило. — Что изменилось? — Власть, — отвечает она. — Тот, кто контролирует обучение, задает стандарт поведения эбигейл. Шесть лет назад Лорен и другие лидеры изменили методы, сделав обучение более состязательным и грубым, якобы чтобы проверить силу людей. И это изменило приоритеты Эбигейл в целом. Спорим, ты не угадаешь, кто новый любимчик лидеров. Ответ очевиден: Кастен. Его научили жестокости, а теперь он научит жестокости нас. Я смотрю на Джин. Обучение не повлияло на нее. — Если ты была первой в своем классе переходников, — спрашиваю я, — каким по счету был Кастен? — Вторым. — Выходит, он был вторым кандидатом на лидерство, — медленно киваю я. — А ты — первой. — Почему ты так думаешь? — Из-за того, как Кастен вел себя на ужине в первый вечер. Завистливо, хоть и получил то, что хочет. Джин не возражает. Очевидно, я права. Хочется спросить, почему она отказалась от места, которое ей предложили, почему она так противится лидерству, хотя кажется прирожденным лидером. Но я знаю, как Джин относится к личным вопросам. Я шмыгаю носом, еще раз вытираю лицо и приглаживаю волосы. — Заметно, что я плакала? — спрашиваю я. — Гм. Она наклоняется ближе, щурясь, как будто изучает мое лицо. Улыбка растягивает ее губы. Еще ближе, так что мы дышали бы одним воздухом… если бы я не забывала дышать. — Нет, Рейс, — отвечает она. Ее улыбку сменяет более серьезное выражение лица. — Ты выглядишь просто железной.