Wenn die Sonne aufgeht

Когда я вхожу, большинство не-переходников — прирожденные эбигейл и переходники вместе — сгрудились между рядами двухъярусных кроватей, обступив Кристиана. Он держит в руках листок бумаги. — «Массовое отречение детей лидеров Арчеров невозможно игнорировать или приписывать случайности, — читает он. — Недавний переход Микаэля Роджерса и Кристины Роджерс, детей Гриши Роджерса, а так же подопечную одного из основных стрелков клана, Хейзел Дагенхарт, ставит под сомнение разумность ценностей и доктрин Арчеров». По спине бежит холодок. Калисто, стоящая позади толпы, оборачивается и замечает меня. Она бросает на меня встревоженный взгляд. Я не в силах пошевелиться. Глава клана. Его семья. Мой брат. Фемиды посмотрели в сторону меня. — «Иначе почему дети столь высокопоставленной персоны сочли, что навязанный им образ жизни недостаточно привлекателен? — продолжает Кристиан. — Диадема Лордвуд, еще один переходник-эбигейл, считает, что во всем виновато извращенное, жестокое воспитание. “Однажды я слышала, как она говорила во сне, — сообщает Диадема. — Она просила отца перестать что-то делать. Не знаю, что именно, но из-за этого ей снились кошмары”». Так вот как Диадема мне отомстила. Вероятно, она поговорила с журналистом-фемидой, на которого наорала Калисто. Она улыбается. У нее кривые зубы. Пожалуй, выбить их значит оказать ей услугу. — Что? — рявкаю я. Или пытаюсь рявкнуть, но получается скрипуче и глухо, так что приходится прочистить горло и повторить: — Что? Кристиан прекращает читать, и несколько голов оборачиваются. Кто-то, подобно Калисто, смотрит на меня с жалостью, их брови приподняты, уголки ртов опущены. Но большинство обмениваются ухмылками и двусмысленными взглядами. Кристиан оборачивается последним, расплываясь в улыбке. — Отдай, — я протягиваю руку. Лицо горит. — Но я еще не дочитал, — в его голосе звенит смех. Он снова обращается к листку: — «Но что, если ответ скрывается не в одном аморальном типе, а в прогнивших идеалах всего клана? Что, если мы доверили свой город кучке вербующих приверженцев тиранов, которые неспособны привести нас от нищеты к процветанию?» Я бросаюсь к нему и пытаюсь выхватить листок, но он держит его высоко над моей головой, так что нужно подпрыгнуть. Прыгать я не стану. Вместо этого я со всей силы наступаю ему на пальцы ноги. Он стискивает зубы, чтобы не застонать. Затем я бросаюсь на Диадему в надежде застать ее врасплох и сбить с ног, но, прежде чем успеваю дотянуться, прохладные руки обхватывают меня за талию. — Это мой отец! — визжу я. — Мой отец, жалкие трусы? Который подох десяток лет назад! Чарли тащит меня прочь, оторвав от земли. Я учащенно дышу и пытаюсь выхватить листок, пока его не продолжили читать. Я должна сжечь его, должна уничтожить, должна! Уилл вытаскивает меня из комнаты в коридор, впиваясь ногтями в кожу. Захлопнув дверь, он отпускает меня, и я толкаю его со всей силы. — Что? По-твоему, я не способна противостоять этой жалкой правдолюбке? — Нет, — Уилл загораживает дверь. — Просто не хотел, чтобы ты устроила драку в спальне. Успокойся. С моих губ срывается смешок. — Успокоиться? Успокоиться?! Это о моей семье они говорили, о моем клане! — Нет, не о твоей, — под его глазами темные круги, он выглядит изможденным. — Это твой бывший клан, и ты не можешь помешать им говорить, так что нужно просто не обращать внимания. — Да ты вообще слушал? — краска схлынула с моих щек, и я дышу немного ровнее. — Твой дурацкий бывший клан уже не просто оскорбляет Арчеров. Он призывает сбросить все правительство. Чарли смеется. — Ничего подобного. Фемиды заносчивы и скучны, вот почему я от них ушел, но они не революционеры. Им просто нужно больше влияния, и они обижены на Арчеров за то, что их не слушают. — Они не хотят, чтобы их слушали, они хотят, чтобы с ними соглашались, — возражаю я. — Нельзя выбивать согласие силой, — я обхватываю лицо ладонями. — Поверить не могу, что Усаге присоединился к ним. — Полегче. Они не так уж и плохи, — резко произносит он. Я киваю, но не верю ему. Не могу представить, чтобы Фемида совершенно не испортила человека, хотя Чарли кажется нормальным. Дверь снова открывается, и выходят Калисто и Коул. — Моя очередь делать татуировку, — говорит Калисто. — Пойдешь с нами? Я приглаживаю волосы. Вернуться в спальню немыслимо. Даже если Чарли отпустит меня, силы будут неравны. Единственный вариант — пойти с друзьями и постараться забыть о том, что происходит за стенами лагеря Эбигейл. У меня достаточно забот и без тревоги за семью. Коул идет впереди, посадив Калисто на закорки. Она визжит, когда он прорубается сквозь толпу. Люди по возможности широко расступаются перед ним. Мое плечо еще горит. Калисто уговорила меня тоже сделать татуировку печати Эбигейл. Это круг с пламенем внутри. Мой брат никак не отреагировал на татуировку на ключице, так что сомнений насчет этого не осталось. Это образ жизни Эбигейл, такая же неотъемлемая часть инициации, как обучение бою. Калисто также уговорила меня купить блузку, в вырезе которой видны плечи и ключицы, и снова подвести глаза черным карандашом. Я больше не сопротивляюсь ее попыткам преобразить меня. Особенно с тех пор, как обнаружила, что они мне нравятся. Мы с Чарли идем за Калисто и Коулом. — Поверить не могу, что ты сделала еще одну татуировку, — он качает головой. — Почему? — спрашиваю я. — Потому что я Прохвостка? — Нет. Потому что ты… благоразумная. Он улыбается. У него ровные белые зубы. — И чего ты боялась сегодня, Рейс? — Слишком много волков, — отвечаю я. — А ты? Он смеется. — Слишком много кислоты. Я не спрашиваю, что он имеет в виду. — Просто поразительно, как все это работает, — замечает он. — В сущности, мы имеем борьбу между таламусом, который порождает страх, и лобной долей, которая принимает решения. Но симуляция происходит исключительно в голове, так что, когда тебе кажется, будто с тобой что-то делают, в действительности ты сам делаешь это с собой и… Он умолкает. — Извини. Я говорю как фемида. Дурная привычка. Я пожимаю плечами. — Звучит интересно. Коул едва не роняет Калисто, и она хватается за первое, что подворачивается под руку, а именно его лицо. Он дергается и поудобнее берется за ее ноги. На первый взгляд Коул кажется счастливым, но его улыбкам не хватает беспечности. Я беспокоюсь о нем. Я вижу у пропасти Джин, окруженного группой людей. Она смеется так сильно, что хватается за перила, чтобы не упасть. Судя по бутылке в ее руке и раскрасневшемуся лицу, она пьяна или вот-вот опьянеет. Я привыкла видеть Джин суровой, наподобие солдата, и забыла, что ей всего восемнадцать. — Ой-ой, — произносит Чарли. — Тревога: инструктор! — По крайней мере, это не Кастен, — откликаюсь я. — Еще заставил бы нас соревноваться, кто первым струсит. — Конечно, но Джин пугает. Помнишь, как она приставила пистолет к голове Кристиана? Я думала, Кристиан обмочится. — Кристиан это заслужил, — твердо отвечаю я. Чарли не возражает. Несколько недель назад он мог бы возразить, но теперь все мы видели, на что способен Кристиан. — Рейс! — окликает Джин. Мы с Чарли обмениваемся взглядами — наполовину удивленно, наполовину с опаской. Джин отлипает от перил и подходит ко мне. Коул и Калисто, идущие впереди, останавливаются, и Калисто соскальзывает на землю. Ничего удивительного, что они пялятся. Нас четверо, но Джин обращается только ко мне. — Ты изменилась, — ее речь, обычно резкая, стала замедленной. — Ты тоже, — она действительно выглядит более расслабленной и юной. — Чем занимаешься? — Флиртую со смертью, — хихикает она. — Пью рядом с пропастью. Наверное, не лучшая мысль. — Наверное. Не уверена, что Джин в таком виде мне нравится. В ней есть что-то тревожащее. — Не знала, что ты сделала татуировку, — она смотрит на мою ключицу. Она прихлебывает из бутылки. Ее дыхание сильно и едко пахнет. Как дыхание того лиса. — Точно. Волки, — она оборачивается на друзей, которые продолжают развлекаться без нее, в отличие от моих. — Я предложила бы тебе зависнуть с нами, но ты не должна видеть меня такой. Очень хочется спросить, почему она предложила бы мне зависнуть с ними, но ответ, вероятно, как-то связан с бутылкой в ее руке. — Какой? — спрашиваю я. — Пьяной? — Да… то есть нет, — ее голос становится мягче. — Настоящей, наверное. — Я притворюсь, что ничего не видела. — Очень мило с твоей стороны. Она наклоняется к моему уху и произносит: — Хорошо выглядишь, Рейс. Ее слова застают меня врасплох, и сердце подскакивает в груди. Напрасно, ведь, судя по тому, как блуждает ее взгляд, она понятия не имеет, о чем говорит. Я смеюсь. — Будь добра, держись подальше от раскола, ладно? — Конечно, — она подмигивает мне. Я против воли улыбаюсь. Чарли прочищает горло, но я не хочу отворачиваться от Джин, даже когда она возвращается к друзьям. Затем Коул бросается ко мне, как будто катящийся валун, и перекидывает через плечо. Я верещу, мое лицо горит. — Пойдем, малышка, — произносит он. — Я отнесу тебя на ужин. Я упираюсь локтями в спину Коул и машу Джин, пока Коул уносит меня. — Я думал, что спасаю тебя, — замечает Коул, когда мы идем прочь, и опускает меня на землю. — Что это было? Он пытается говорить беспечно, но вопрос выходит почти грустным. Он все еще слишком заботится обо мне. — Ага, нам всем хотелось бы это знать, — напевно добавляет Калисто. — Что она тебе сказала? — Ничего, — я качаю головой. — Она была пьяна. Она даже не понимала, что говорит. Я прочищаю горло. — Вот почему я улыбнулась. Видеть ее такой… забавно. — Конечно, — соглашается Чарли. — Это вовсе не потому… Я пихаю Чарли локтем под ребра, прежде чем он успевает договорить. Он стоял достаточно близко, чтобы услышать, как Джин сделала мне комплимент. Не хватало только, чтобы он всем об этом растрепал, особенно Коулу. Ему и без того несладко. Дома я проводила спокойные приятные вечера с братом. Марк читал книги или помогал мне делать домашнее задание. В камине горел огонь, и мое сердце билось ровно, поскольку я делала то, что должна, и кругом царил мир. Меня никогда не таскал на плече здоровяк, и я не смеялась за обеденным столом до колик в животе и не прислушивалась к гулу сотни голосов одновременно. Поменьше покоя; это и есть свобода.