Wenn die Sonne aufgeht

В ту ночь я не возвращаюсь в спальню. Глупо спать в одной комнате с людьми, которые напали на тебя, только для того, чтобы казаться отважной. Джин спит на полу, а я на кровати, поверх покрывала, уткнувшись носом в ее наволочку. От нее пахнет стиральным порошком и чем-то терпким, сладким, отчетливо женским. Ритм ее дыхания замедляется, и я приподнимаюсь на локте, чтобы посмотреть, спит ли она. Джин лежит на животе, закинув руку за голову. Ее веки смежены, губы приоткрыты. Впервые на моей памяти она выглядит на свой юный возраст, и я гадаю, кто она на самом деле. Кто она, когда она не эбигейл, и не инструктор, и не Джин, и не кто-то конкретный? Кто бы она ни была, она мне нравится. Сейчас, в темноте, после всего, что случилось, мне проще признать это перед собой. Она не милая, не кроткая и не особенно добрая. Зато она умная и храбрая и обращалась со мной, как будто я сильная, хотя только что спасла меня. Это все, что мне нужно знать. Я слежу, как мышцы на ее спине вздымаются и опадают, пока не проваливаюсь в сон. Когда я просыпаюсь, тело ноет. Я сажусь, морщась и держась за ребра, встаю и подхожу к маленькому зеркалу на противоположной стене. Заглянуть в него удается, только поднявшись на цыпочки. Как и ожидалось, на щеке темно-синий кровоподтек. Мысль о том, чтобы вползти в столовую в таком виде, мне ненавистна, но я накрепко запомнила инструкции Джин. Я должна поправить отношения с друзьями. Мне необходима защита — видимость слабости. Я закалываю мешающую часть волос заколкой. Дверь открывается, и входит Джин с полотенцем в руке и блестящими после душа волосами. У меня сосет под ложечкой при виде полоски кожи над ее ремнем, когда она поднимает руку, чтобы высушить волосы, и я заставляю себя взглянуть ей в лицо. — Привет. В моем голосе чувствуется напряжение. Это лишнее. Она касается синяка на моей щеке кончиками пальцев. — Неплохо, — отмечает она. — Как голова? — Нормально. Это ложь — голова раскалывается. Я провожу ладонью по шишке, и кожу пронзает острая боль. Могло быть и хуже. Я могла бы сейчас плавать в реке. Каждая мышца в моем теле напрягается, когда она опускает ладонь мне на бок, в то место, куда меня пнули. Она делает это небрежно, но я не могу пошевелиться. — А твой бок? — тихо спрашивает она. — Болит, только когда я дышу. Она улыбается. — Боюсь, с этим ничего не поделаешь. — Кристиан, наверное, закатит вечеринку, если я перестану дышать. — Что ж, — замечает она, — я пойду на нее, только если пообещают торт. Я смеюсь и тут же морщусь, накрывая ее ладонь своей, чтобы грудная клетка перестала трястись. Она медленно отводит руку, ее пальцы скользят по моему боку. Когда она убирает ладонь, я чувствую боль в груди. Как только это мгновение закончится, мне придется вспомнить, что случилось прошлым вечером. А я хочу остаться здесь с ней. Она чуть кивает и первой покидает комнату. — Сначала я, — говорит она, когда мы подходим к столовой. — До встречи, Рейс. Она входит в дверь, и я остаюсь одна. Вчера она сказала, что, по ее мнению, мне трудно будет притворяться слабой, но она ошибалась. Я уже слабая. Я прислоняюсь к стене и прижимаю ладони ко лбу. Мне больно дышать, поэтому я дышу часто и поверхностно. Я не позволю этому случиться. Они напали на меня, чтобы заставить почувствовать свою слабость. Я могу притвориться, будто они преуспели, чтобы защититься, но я не позволю этому стать правдой. Я отлипаю от стены и вхожу в столовую без дальнейших раздумий. Через несколько шагов я вспоминаю, что должна выглядеть запуганной, и потому замедляю шаг и опираюсь о стену, держа голову опущенной. Декстер, сидящий за соседним от Чарли и Калисто столом, поднимает руку и машет мне. Затем опускает руку. Я сажусь рядом с Чарли. Коула нет… его нигде не видно. Декстер садится рядом со мной, бросив недоеденный маффин и недопитый стакан воды за прежним столом. Мгновение все трое молча глядят на меня. — Что случилось? — спрашивает Чарли, понизив голос. Я оборачиваюсь на стол за спиной. Кристиан сидит за ним, ест тост и что-то шепчет Диадема. Я стискиваю край стола. Мне хочется причинить Кристиану боль. Но пока что не время. Боско нет, а значит, он до сих пор в лазарете. При этой мысли меня охватывает мстительная радость. — Кристиан, Дрю… — тихо начинаю я. Держась за бок, я тянусь через стол за тостом. Вытягивать руку больно, поэтому я позволяю себе поморщиться и сгорбиться. — И… — Я сглатываю. — И Коул. — О боже. — Глаза Калисто широко распахнуты. — С тобой все в порядке? — спрашивает Декстер. Взгляд Кристиана находит мой, и мне приходится заставить себя отвернуться. Во рту горчит от необходимости притворяться запуганной, но ничего не поделаешь. Джин была права. Я должна сделать все, чтобы на меня больше не нападали. — Не совсем, — отвечаю я. Глаза печет, и это не уловка в отличие от вздрагивания. Я пожимаю плечами. Теперь я верю предупреждению Адама. Кристиан, Боско и Коул хотели сбросить меня в раскол из зависти — что в таком случае невероятного в лидерах Эбигейл, совершающих убийство? Мне не по себе, как будто я притворяюсь кем-то другим. Если я не буду осторожна, то могу умереть. Нельзя доверять даже лидерам собственного клана. Своей новой семье. — Но ты всего лишь… — Декстер поджимает губы. — Так нечестно. Трое против одного? — Ага, и Кристиану наплевать, честно это или нет. Вот почему он напал на Коллинща во сне и выколол ему глаз. — Калисто фыркает и качает головой. — Но Коул? Ты уверена, Рейс? Я смотрю в тарелку. Я — новый Коллинз. Но в отличие от него я никуда не уйду. — Да. Я уверена. — Должно быть, это из-за отчаяния, — предполагает Чарли. — В последнее время он ведет себя… ну, не знаю. Как другой человек. С тех пор, как началась вторая ступень. В столовую, волоча ноги, входит Боско. Я роняю тост, и у меня отвисает челюсть. Назвать его «покрытым синяками» было бы преуменьшением. Его лицо распухшее и фиолетовое. Губа лопнула, бровь пересекает порез. По дороге к своему столу он не поднимает взгляд даже на меня. Я смотрю через комнату на Джин. На ее губах играет довольная улыбка — жаль, мне нельзя улыбнуться. — Это твоя работа? — шепчет Чарли. Я качаю головой. — Нет. Кто-то… я так и не увидела кто… наткнулся на меня перед тем… Я сглатываю. Если сказать это вслух, все станет серьезнее, станет реальным. — …как меня чуть не сбросили в раскол. — Они собирались убить тебя? — тихо спрашивает Калисто. — Возможно. А может, просто собирались подержать над расколом, чтобы напугать. — Я дергаю плечом. — У них получилось. Калисто с жалостью глядит на меня. Чарли не сводит глаз со стола. — Надо что-то предпринять, — тихо говорит Декстер. — Например, избить их? — усмехается Калисто. — Похоже, об этом уже позаботились. — Нет. Боль можно перетерпеть, — отвечает Декстер. — Мы должны выдавить их из рангов. Это разрушит их будущее. Навсегда. Джин встает между столами. Разговоры резко обрываются. — Переходники! У нас сегодня новое задание, — говорит она. — За мной. Мы встаем, и Декстер морщит лоб. — Осторожнее, — говорит он мне. — Не волнуйся, — отвечает Чарли. — Мы защитим ее. Джин ведет нас из столовой и дальше по тропинкам, окружающим Логово. Чарли слева от меня, Калисто справа. — Я так толком и не извинилась, — тихо говорит Калисто.- Прости за вчерашнее. Не знаю, что на меня нашло. Не уверена, насколько умно прощать ее… прощать любого из них, учитывая, что они мне наговорили после вчерашнего объявления рангов. Но Марк сказала бы, что люди совершают ошибки и я должна быть снисходительной. А Джин велела положиться на друзей. Не знаю, на кого мне следует больше полагаться, поскольку я не уверена, кто мои настоящие друзья. Декстер и Алиса, которые были на моей стороне, даже когда я казалась сильной, или Калисто и Чарли, которые защищают меня, когда я кажусь слабой? Встретившись взглядом с ее большими карими глазами, я киваю. — Давай просто забудем об этом. Мне все еще хочется злиться, но я должна освободиться от злости. Мы поднимаемся выше, чем я заходила до сих пор, пока лицо Чарли не начинает бледнеть всякий раз, когда он смотрит вниз. Обычно я люблю высоту и потому хватаю Чарли под руку, как будто мне необходима его поддержка… но на самом деле предлагаю ему свою. Он благодарно улыбается. Джин оборачивается и делает несколько шагов назад… по узкой тропинке без перил. Насколько хорошо она знает это место? Она смотрит, как Боско тащится позади группы, и произносит: — Пошевеливайся, Боско! Шутка жестокая, но я не могу удержаться от улыбки. То есть пока взгляд Джин не перемещается на наши с Чарли сцепленные руки. Шутки кончились. От выражения ее лица по моей спине пробегает холодок. Неужели она… ревнует? Мы подходим все ближе к стеклянному потолку, и впервые за несколько дней я вижу солнце. Джин поднимается по металлической лестнице, ведущей в дыру в потолке. Ступени скрипят под ногами, и я смотрю вниз на Логово и пропасть под нами. Мы идем по стеклу, превратившемуся из потолка в пол, через цилиндрический зал со стеклянными стенами. Окружающие здания наполовину обрушились и кажутся покинутыми. Наверное, поэтому я никогда не замечала лагеря Эбигейл. К тому же сектор Арчеров далеко. Эбигейл толпятся в стеклянном зале, болтают, сбившись в кучки. Двое эбигейл у стены сражаются на палках и смеются, когда один из них промахивается и попадает по воздуху. Две веревки протянуты над комнатой, одна на несколько футов выше другой. Наверное, они как-то связаны с рискованными трюками, которыми славятся эбигейл. Джин ведет нас сквозь другую дверь. За ней находится огромное сырое пространство с обнаженными трубами и покрытыми граффити стенами. Зал освещен рядами старомодных флюоресцентных ламп с пластмассовыми крышками — должно быть, они древние. — Это, — глаза Джин ярко горят в полумраке, — еще один вид симуляции, известный как пейзаж страха. Он был отключен ради нас, так что в следующий раз вы увидите совершенно другое. За ее спиной на бетонной стене — художественная надпись «Эбигейл» алой краской из баллончика. — В ходе симуляций мы собирали данные о ваших худших страхах. Пейзаж страха оценивает эти данные и предлагает вам ряд виртуальных препятствий. Некоторые из препятствий — страхи, с которыми вы уже встречались во время симуляций. Некоторые, возможно, окажутся в новинку. Отличие в том, что в пейзаже страха вы будет сознавать, что это симуляция, а значит, не утратите способность соображать. Это значит, что в пейзаже страха все будут вроде двуликих. Мне следует радоваться, что меня не смогут обнаружить, или расстраиваться, что у меня не будет преимущества? Джин продолжает: — Количество страхов в вашем пейзаже зависит от общего количества ваших страхов. И сколько у меня страхов? Я думаю о новой встрече с волками и ежусь, несмотря на теплый воздух. — Я уже говорила, что третья ступень обучения в основном интеллектуальная. Я вспоминаю, когда она это сказала. В первый день. Перед тем, как приставила пистолет к голове Кристиана. Жаль, она не спустила курок. — Дело в том, что вам придется управлять своими эмоциями и телом одновременно — сочетать физические навыки, приобретенные на первой ступени, с контролем эмоций, приобретенным на второй. Сохранять хладнокровие. Флюоресцентная лампа над головой Джин мигает и мерцает. Джин перестает изучать толпу переходников и смотрит прямо на меня. — На следующей неделе вы как можно быстрее пройдете через пейзаж страха на глазах у лидеров Эбигейл. Это будет ваш финальный тест, который определит ваш ранг третьей ступени. Аналогично тому, как вторая ступень обучения весит больше первой, третья ступень весит больше первых двух. Ясно? Мы все киваем. Даже Боско, на которого больно смотреть. Если я успешно справлюсь с финальным тестом, у меня хорошие шансы попасть в десятку лучших и стать членом клана. Стать эбигейл. При мысли об этом я едва не хихикаю от облегчения. — Каждое препятствие можно пройти одним из двух способов. Либо вы достаточно успокоитесь, чтобы симуляция зарегистрировала нормальное, ровное сердцебиение, либо встретитесь со своим страхом лицом к лицу и тем самым продвинете симуляцию дальше. Например, чтобы встретиться лицом к лицу со страхом утонуть, можно нырнуть в глубину. — Джин пожимает плечами. — Итак, я предлагаю провести следующую неделю за обдумыванием своих страхов и разработкой стратегий противодействия им. — Звучит нечестно, — возражает Кристиан. — Что, если у одного всего семь страхов, а у другого — двадцать? Это не его вина. Джин несколько секунд смотрит на него и смеется. — Ты правда хочешь поговорить о том, что честно, а что нет? Толпа переходников расступается, чтобы пропустить ее к Кристиану. Джин складывает руки на груди и убийственным тоном произносит: — Я понимаю, почему ты беспокоишься, Крис. События прошлой ночи неопровержимо доказали, что ты жалкий трус. Кристиан тупо смотрит на нее. — И теперь все мы знаем, — тихо добавляет Джин, — что ты боишься маленькой худенькой девочки из Арчеров. Ее губы изгибаются в улыбке. Чарли обнимает меня за талию. Плечи Калисто дрожат от подавленного смеха. И глубоко внутри мне тоже удается улыбнуться. Вернувшись днем в спальню, мы застаем в ней Коула. Чарли заходит мне за спину и берет меня за плечи — легонько, как бы напоминая о себе. Калисто придвигается ближе. У Коула синяки под глазами, и лицо его распухло от слез. При виде его мой живот пронзает боль. Я не могу пошевелиться. Запах мяты и шалфея, когда-то приятный, становится кислым. — Рейс. — Голос Коула ломается. — Можно с тобой поговорить? — Ты серьезно? — Чарли сжимает мои плечи. — Не приближайся к ней больше никогда. — Я не причиню тебе вреда. Я вовсе не хотел… — Коул закрывает лицо руками. — Я только хочу сказать, что мне жаль, очень жаль, я не… не знаю, что на меня нашло, я… пожалуйста, прости меня, пожалуйста… Он тянется ко мне, как будто хочет коснуться плеча или руки, лицо его мокро от слез. Где-то внутри меня живет милосердный, великодушный человек. Где-то внутри меня живет девочка, которая пытается понять, что испытывают другие люди, которая сознает, что люди совершают дурные поступки и что отчаяние заводит их в такие темные закоулки, каких они не могли и представить. Клянусь, она существует, и ее сердце болит при виде раскаивающегося юноши передо мной. Но при встрече я не узнаю ее. — Держись от меня подальше, — тихо говорю я. Мое тело кажется холодным и негнущимся. Я не испытываю злости, не испытываю обиды, не испытываю ничего. — Никогда больше ко мне не подходи. Наши взгляды встречаются. Его глаза темные и остекленевшие. Я ничего не испытываю. — Если подойдешь, клянусь богом, я тебя прикончу, — добавляю я. — Трус.