Crossfire

С того момента у меня было достаточно времени всё обдумать и взвесить. Да, я должен был понять и осознать, что не может быть всё так просто. Меня засунули сюда за большие деньги, я полагаю, и просто так мне никто уйти не даст. Тяжёлая железная дверь, подобная дверям в тюрьме, с мягким шумом открывается, освещая часть комнаты светом из коридора, и внутрь заходит медсестра. Это была дама в возрасте, невысокого роста, с мягкими чертами лица, слегка полноватая, но добрая и заботливая. Как я заметил, она питала чувство жалости и любви к всем живущим здесь. — Доброе утро, миссис Пам, — я, как всегда, здороваюсь первым, пока она прикрывает дверь и фокусирует свой взгляд на мне. — Доброе, Кёнсу. Как твоя щека? Не болит? — она подкатывает ко мне тележку и начинает менять пластырь на моей щеке. — Нет, это ерунда, — я невольно закусывая губу, вспоминая, как иногда Сехун, чьё имя у меня сейчас вызывало лишь отвращение и злость, бил меня. Это не было сильно и жестоко, но сам факт, что меня бьёт любимый человек, сводил с ума. Женщина посмотрела на меня, выдержав паузу в пару секунд, и убрала руки от лица. — С тобой кое-кто встретиться хочет. Идём. — Кто? — я вскидываю брови. Пока она отвозит тележку и открывает двери, я перебираю в голове все варианты: родители живут в другом городе и знать не знают, что я здесь. Друзьям либо крепко закрыли рот, либо тоже не в курсе. Остаётся только один человек. — Только не говорите, что это он? Миссис Пам промолчала, лишь незаметно вздохнув. Она отвела меня в небольшую комнату, где за зелёным столом сидел он. При виде меня, он поднял свои глаза, слегка выравниваясь, складывая руки с дорогими часами на поверхность стола. Нас оставляют одних, видимо по просьбе ненаглядного мужа. — Привет, Кёнсу, — первым начинает разговор О, смотря мне в глаза. — Ты поранился? — Он тянет руку к моему лицу, но получает лишь неодобрительный, резкий взгляд. — Зачем ты сюда пришёл? — сразу спрашиваю я, сидя ровно, но чувствуя, как внутри просыпаются не забытые обиды. — Хотел тебя увидеть, — отвечает О, слегка прочищая горло. — Хотел посмотреть, жив ли я тут? Не сошёл ли я с ума, чтобы потом очистить свою совесть? — повышаю голос, уже с неприкрытой злостью смотря на мужа. Сехун отворачивается, облизывая губы, а затем придвигается вперёд, смотря на меня: — Я бы не сделал этого, если бы ты молчал. Ты знаешь. — шепчет он. — Молчал? Я бы не вынес это за пределы дома, даже если бы ты спал со всеми девушками на этой земле! Я любил тебя, и любил сильно! Так ты ответил на мои чувства?! — выплюнул я ему в лицо. Сехун, кажется, заёрзал и почувствовал укол совести. Мои слова явно его зацепили, но мне было плевать. Первый раз за три года решил проверить, как я поживаю в психушке! — Кёнсу. Я не мог рисковать своим положением. — начал было он, но я не делал попыток его услышать. Я впился пальцами в стол, наклоняясь к его лицу: — Я ненавижу тебя. Убирайся! Пошёл вон! — во мне вдруг проснулась вся та ненависть, вся та тяжесть, что таились долгое время. Помнится мне, что я чуть не сломал стол, что Сехун в ужасе и даже с жалостью смотрел на меня. Что он пытался меня успокоить, хватал за руки. Я хотел впиться в его кожу, оставить след, но ничто не сравниться с той раной, что была у меня внутри. Меня вовремя схватили, выводя из комнаты. Пак Чанёль не стал надевать на меня смирительную рубашку. Он лишь молча вывел меня, одарив ненаглядного мужа колким взглядом. После этого я оказался у себя в палате.