Kardemomme

Исак вздрагивает, прикрывая телефон ладонью. Мимолетный испуг колет длинной холодной иголкой прямо в сердце, но отгоняю его как приставучую муху. ㅤ Тебе мерещится, Эвен, все хорошо. Чего он может бояться? — Это Соня, — шепчет мой мальчик так тихо и потеряно, что сжимаются кулаки. Притянуть ближе, обнять, успокоить, тронуть губы губами, чувствуя привкус газировки и жвачки. И просто сказать: "Малыш, все хорошо. Она не сделает ничего". Вот только сделает. Она может сломать, уничтожить, разрушить одним только словом. ㅤ Она может все пустить по пизде. Ладони взмокли, а в ушах бУхают какие-то басы, и сердце, подпрыгнув, застряло где-то в горле — так, что даже скопившуюся во рту слюну не проглотить. ㅤ Как же ты меня заебала со своей заботой-контролем. Забираю телефон почему-то немеющими пальцами. Слышу тихий и спокойный голос той, что заботилась обо мне так долго. Той, что знает все обо мне. Той, что сделала мою болезнь своим оружием. ㅤ Посадила на привязь, как дворового пса. — Не смей звонить Исаку, ты поняла? — выплевываю каждое слово раздельно и четко. Как гвозди забивают в стену. И сразу же отключаюсь, протягиваю ему телефон, и... И просто не хочу понимать или думать. Потому что Исак — умный мальчик. Потому что чувствует — от него что-то скрывают. Потому что хочет непременно узнать. Не надо, малыш. Я не могу тебя потерять, понимаешь? А ты не сможешь, не примешь... не такого... не такого... урода. — Зачем ты сделал это? ㅤ "Потому что мне страшно..." — Не говори с ней. — Почему? Если бы я мог объяснить, рассказать, просто взять тебя за руку и объяснить — все это, то, что со мной, — это ничего не меняет. Ты нужен мне с первого вдоха, с первого взгляда, с первой секунды. До самого конца. Навсегда. А она расскажет тебе про болезнь, она назовет мои чувства манией и навязчивой идеей. Ей никогда не понять, что я тоже умею любить. ㅤ И люблю. Так люблю тебя, что подыхаю, если не рядом, если не могу целовать и касаться, вдыхать твой запах. Как аэрозоль для астматика или костыль для хромого. Ты — все для меня, Исак. А она не верит, не знает... Она заберет... — Почему? Чего она хочет? — повторяешь ты и чуть щуришься. Ты делаешь так всегда, когда не веришь. Не так. Ты не можешь не верить, это лишь легкая тень сомнения, осторожно покалывающая где-то в затылке. Или как щекотка в горле. У меня нет ни одного оправдания, а правда настолько кошмарна, что ты сбежишь от меня, не оглядываясь. Исак, я не могу допустить. Я без тебя — все равно, что человек с содранной кожей в пустыне под обжигающим солнцем. Я без тебя — это как рыба без жабр в океанской толще. Я без тебя — как мир без солнца. Темный, холодный и страшный. ㅤ Я без тебя — это смерть. — Она хочет контролировать тебя. И это все правда. Потому что она может, у нее есть рычаги. Потому что она умеет быть убедительной и жестокой в своей правоте. Потому что она бьет словами больней, чем ножом. Я столько раз думал — а не проще ли вспороть свои вены, лишь бы никогда больше не слышать: "Ты не должен, ты не понимаешь, ты этого не чувствуешь, ты не в порядке. Ты болен, Эвен. Ты болен, ты не любишь его". "Не делай мальчику больно", — заботливо твердила Соня и заглядывала в глаза, сжимая мои руки узкими теплыми ладошками. "Он заслуживает нормальной жизни, а не участи твоей маниакальной страсти на пару месяцев. Эйфория схлынет, Эвен, и что ты оставишь ему? Холодную золу сожженных надежд и разбитое вдребезги сердце?" Она говорила и говорила, и говорила. А у меня ярость растекалась под кожей, шибала в голову. "— Мне кажется, она совсем не знает, что я чувствую, — сказал тогда я тебе на кухне вместо объяснений. — Только ты можешь знать, что ты чувствуешь, — ответил мне ты. И заставил бы полюбить еще больше. Если бы это было возможно" Я знаю. Я правда знаю, Исак. Я люблю тебя, и это никак не связано с болезнью. Я люблю тебя, потому что ты — тот самый. ㅤ Потому что ты — мой. — Контролировать меня? Как она может контролировать меня? — ты кажешься растерянным и смущенным. И ничего, ничегошеньки не понимаешь. ㅤ Я бы отдал все, чтобы ты не понял и дальше. Потому что я помню, Исак. Помню ту небрежно брошенную фразу: "Я решил что мне лучше без психически больных в моей жизни". Я старался, думал, смогу. Держался до тех пор, пока не увидел синяки под твоими глазами и почти прозрачную кожу. Ты понимаешь, что разлука просто убьет нас? Нас обоих. Мы как сиамские близнецы с одним сердцем на двоих. Раздели, разлучи — не выживем. ㅤ Нет. — Потому что она не любит свободных, настоящих людей, — пытаюсь выдать хоть искаженную, но правду. Это правда, потому что Соня не хочет, чтоб я был свободен от нее, не нуждался. Она не хочет, чтобы я остался с тобой — таким свободным и таким ярким, что даже в пасмурный день глаза слезятся от солнечного света. Я вижу вопрос в твоем взгляде и легкую обиду. Я все вижу, Исак, но не могу, ты бы понял... Не так. Возможно, ты смог бы допустить... но разве я могу рисковать? Потому торопливо целую прямо на лестнице в школе, целую, пока ты упираешься и пытаешься отстраниться, слизываю с губ этот вкус — такой пьянящий, уже такой родной. ㅤ Как кардамон. А потом — вприпрыжку вниз, все время оглядываясь на твои припухшие губы, вспоминая, что ты умеешь, — такой невинный, такой горячий, что плавятся не только мозги, но и сосуды, все внутренности, вся моя сущность. ㅤ Если бы тебя не было... Страх ледяными когтями сжимает что-то в груди. Больно. Так больно, что лоб и спина покрываются мелкими капельками холодного пота. Вдох, второй, третий. И отпускает. Резко, как выстрел из пистолета. Выстрел, что разносит черепушку к хренам вместе с тревогой и страхом. Что-то ширится внутри. Яркое, большое, воздушное. Огромное, как опускающееся в море красное солнце. Ширится, ширится, ширится. И, кажется, сейчас взорвет меня изнутри. Я счастлив, ты понимаешь? Я счастлив. Потому что люблю тебя. Потому что ты любишь меня. 〜 〜 〜 "Что случится после того, как я спасу тебя? Ты спасешь меня тоже"