Kardemomme

Эвен крутит телефон в длинных пальцах, перебрасывает из ладони в ладонь. Он нервничает просто пиздец как, и это невооруженным глазом заметно. Даже с такого вот расстояния. Даже человеку, который Найшейма не особо и знает. Юнас не спешит подходить, наблюдает за ним из укрытия, сводит к переносице брови. Да, он сам послал смс с просьбой о встрече с глазу на глаз и нелепой припиской в конце: "Исаку только ни слова". И не то, чтобы он хотел проворачивать что-то за спиной лучшего друга, но тот ни за что не одобрит, а Юнас не может и дальше... жить в этом страхе. Юнас так хорошо помнит черные круги под глазами Исака. Юнас помнит трясущиеся руки и бегающий взгляд. Юнас помнит, как жизнь из Исака уходила по капле. Всего лишь от того, что Эвена не было рядом. От того, что Исак его потерял. Юнас помнит, а хотел никогда бы не видеть. — Исак скоро закончит, ты задержался, — Эвен недружелюбный, колючий. От взгляда на него хочется ежиться или надвинуть бейсболку пониже. Юнас вздыхает, он ведь не думал, что будет легко, верно? Опускается рядом, на миг сжимая плечо под джинсовкой. Уберет руку, не дождавшись, пока ее неприязненно сбросят. "Не надо, Эвен. Я не враг. Ты увидишь". Сложности в том, что слова придется подбирать осторожно, дозировать фразы. Сложность в том, что одним необдуманным можно сломать все вокруг — многолетнюю дружбу, новые отношения, жизни... жизни тоже могут рассыпаться прахом. — У них дополнительное занятие. У нас есть время. Эвен, расслабься... я... нам надо поговорить, и серьезно. Черт, я лезу не в свое дело, наверное, но Исак — мой лучший друг. Я волнуюсь. Не злись. Это всего разговор. — Ты волнуешься, я понимаю. И переломаешь мне ноги, если я... обижу его, — Эвен делает паузу, запинаясь, и оба понимают, что в воздухе повисает непроизнесенное "снова", "снова оставлю". То, о чем ни один из них предпочел бы не вспоминать. Дни, когда Исак угасал на глазах, почти что просвечивать начал. Дни, когда совсем не мог спать и думал искать спасение в таблетках. Дни, когда думал, что сходит с ума, когда в груди рвалось и горело, когда даже моргать было физически больно, а при каждом вдохе и выдохе меж ребер будто вонзали нож. Снова и снова. Юнас не чувствовал — Юнас мог все это читать по лицу. Осунувшемуся, бледно-серому, точно пеплом присыпанному. — Мы не вспоминали об этом, но Исак... он все знает. Тогда я думал, ему будет лучше вдали от меня. Психически-нестабильного... после истории с его мамой. — Это чуть вас в итоге не доконало обоих. Потому что Эвен не сумел быть вдали, потому что Исак простил бы и больше. Потому что восторгом накрыло, точно волной, сметая к хренам всю оборону, ломая, круша выстроенные в сознании барьеры. Провоцируя приступ. — Я люблю его, и все теперь под контролем. Слушай, я не пропускаю прием лекарств или посещение врача, если ты об этом. Я все еще биполярен. Иногда я буду, возможно, творить какую-нибудь хуйню вроде покупки кресла-качалки и трубки в духе Шерлока Холмса, решу научиться играть на скрипке. Но я... я больше его не оставлю. Я же дышать без него не могу. Черт, звучит так сопливо. Найшейм смеется сухо и ломко, трет шею и все чаще бросает торопливые взгляды на двери, из которых вскоре появится его парень. Юнас знает, что тотчас же это лицо преобразится, точно засветится изнутри, и Исак засияет в ответ. И, блять, это было бы до тошнотворного приторно и ванильно, если бы творилось с кем-то другим. Если бы это не служило неким маяком или знаком — хорошо. У Исака все хорошо. Только вот что, если... — Я о другом беспокоюсь. Не что ты решишь вернуться к той девушке — Соне, или найдешь кого-то еще. Я же вижу, вы как сиамские близнецы. И это довольно отстойно, что мой лучший друг оказался таким до жути слащавым... расслабься, я пытаюсь шутить... Я не считаю тебя сумасшедшим, но эпизоды бывают... Замнется, не зная, как закончить, как донести до Эвена свой главный страх. Тот, что приходил не раз даже в кошмарах, после которых Юнас, как полный дебил, звонил Исаку в три часа ночи, выслушивая хриплые со сна отповеди и советы "завязывать уже, нахуй, мешать траву с алкоголем". Сны в которых Эвен не просто бросает Исака — бросает весь этот мир. Сны, в которых он выбирает то нож, то таблетки. Выбирает не-быть, не-существовать, не-дышать. Сны, в которых ломает Исака сильней, чем предательство или измена. Уходит, но забирает его, Юнаса лучшего друга, с собой навсегда. Оставляя на земле оболочку со стеклянным, остановившимся взором. — Ты имеешь ввиду суицид? Что, если мне захочется свести счеты с жизнью? Я правильно понял? Странно, Эвен вдруг словно бы становится мягче. Уже не напоминает ощетинившегося дикобраза. И даже слабая улыбка трогает краешки напряженного рта. — Ну, если говорить так вот прямо, — Юнасу страшно неловко, и он не знает, куда деть руки и глаза. Но Исак... все ради Исака. — Ты, наверное, не понимаешь, как он на меня действует. Погоди, это не упрек, — добавит быстро, увидев, что Васкес пытается возразить. — Ты ведь никогда не страдал биполяркой. Во время маниакальной стадии ты хочешь обнять целый мир, ты можешь горы свернуть, допрыгнуть до неба, нырнуть в Марианскую впадину и достать с ее дна что-то... не знаю, сокровище. Но потом отпускает, и приходит депрессия. Это когда сил нет ни на что, ты можешь только лежать, и раздражает даже свет за задернутыми шторами. Знаешь, прежде в этой стадии мне казалось, что однажды... что однажды все закончится именно так... тем, чего ты боишься. Я не мог выносить никого — даже безмолвного чужого присутствия рядом, а уж если этот кто-то начинал говорить... — С Исаком все изменилось? Юнас не знает, откуда он понял, но то, как проясняется взгляд мальчишки напротив, как светлеет мгновенно лицо. Юнас чувствует: так и есть. — Он вытаскивает меня секунда за секундой, просто держа мою руку. Он говорит со мной — тихо, обо всем на свете. Рассказывает о детстве или о падающих листьях за окном, об отливе, который видел на море. Говорит, как любит меня, все время, понимаешь? Постоянно. Как о чем-то настолько же естественном, как дыхание, сон или солнце на коже. Эти приступы случаются реже и реже. Конечно, биполярка никуда не уйдет. Просто знай, рядом с ним у меня и мысли схожей никогда не возникло, ни мысли, ни тени ее. Не волнуйся. Это что-то настолько сокровенное и дорогое, что у Юнаса щиплет в глазах. Он бормочет ворчливо о чертовых сантиментах, но сам чувствует, как... отпускает. Как пружина, что сжималась и сжималась в груди беспричинной тревогой, больше не давит, не грозит рвануть, все круша и сметая... — Спасибо, что открылся мне, бро. Не стоило так... это бестактно и не мое дело, но я должен был... — Все в порядке, Юнас, я понимаю. И даже не злюсь. Телефон в длинных пальцах забавно подпрыгнет, и лицо парня расползется в улыбке, когда он прочтет сообщение. — Исак нас увидел в окне. Думаю, от вопросов не отвертеться. Хорошо, что я такой предусмотрительный и захватил с собой пива. Можем пойти в парк, по дороге все вместе съедим по кебабу. — В смысле... ты ему не расскажешь? — О том, что его друг тревожится о его счастье? Думаю, Исак и так это знает. Подмигнет так весело и свободно. И тут же рассмеется, когда чьи-то ладони опустятся на глаза, а в шею ткнутся горячие губы. — Уже соскучился без меня? — Просто как ненормальный...