Kardemomme

Ты правда этого хочешь? Правда хочешь уйти? Так вот просто. Разбить о холодные камни все, что мы успели слепить? Пусть и не особо хотели. Пусть, оно как-то само. Но ты говорил... ты шептал, помнишь?.. что больше не можешь... никогда не сможешь жить без меня. А теперь? — Теперь ты сможешь, Тарьей? Я голос свой не узнаю. Он ломкий, крошится на воздухе, как старый, пыльный пергамент из тех египетских пирамид. Только тронь рукой, и труха. Бодрюсь, наверное, подбородок вздерну, чтобы не думал, что мне тоже может быть... больно? Больно? Ха-ха, очень смешно. Знаешь, Ти, а ведь боли совсем не осталось. Знаешь, Ти, ведь ты все-все-все забираешь с собой. Без остатка, оставляешь мне лишь забытую на улице кружку с остатками кофе, щедро разбавленного ночью прошедшим дождем. Мне кажется, он должен быть на вкус как орехи и соль, как жижа из луж, по которым всего лишь на прошлой неделе скакали вприпрыжку, как два придурка, а потом целовались и роняли друг друга навзничь. Перемазались, точно черти. Ты еще камнем щеку поранил, а я дул, как ребенку, и ты шипел, так хмурясь забавно, отпихивать пытался и носом хлюпал... замерз. — Хенке, не начинай. Ты всегда таким был, наверное. В тебе очень мало от того Исака, которого на экранах видели миллионы, который млел и таял в руках своего Эвена, который смог наплевать на всех и открыться. Который ни за что бы не позволил уйти. Ты — не Исак, который так боялся... так боялся конца. А ты ничего не боишься. Ты сильный. Впрочем, он тоже. Я так запутался... сука. — Мы же решили, обсудили спокойно. Так будет лучше. Это не навсегда, нам нужно обдумать и взвесить. Я ведь вернусь. Почему? Почему ты в глаза мне не смотришь? Пялишься куда-то повыше плеча, а то и вовсе глаза опускаешь, трещинки в паркете выискиваешь. Я мог бы подумать, что у тебя дрожат руки, но ты давно их сжал в кулаки и запихал глубоко в карманы. Так, что и без того узкие джинсы натянулись на заднице донельзя. А я... я все еще залипаю, ты представляешь? Сейчас, когда ты хочешь расстаться. Я ненормальный? Озабоченный псих. Тот, кому всегда мало секса и поцелуев, случайных касаний и даже коротких звонков. Боже мой... даже простых сообщений. И это "мало" — оно всегда было о тебе, мой Тарьей. С первого взгляда. — Так будет лучше? Ты долго думал, наверное? Гениальная фраза. Подходит на все времена. У меня рука болит от запястья и до предплечья. Наверное, я что-то все же там повредил, когда колотил, как безумный, о стену после скомканного звонка на ходу, после твоего торопливо брошенного в трубку: "Нам надо поговорить". Эта фраза, она всегда означает пиздец, ты не знал? Впрочем, откуда? Тебя же ведь никогда не бросали. Как тебя вообще можно было б оставить? Не представляю. Это... это ведь ты. — Мы НЕ расстаемся, Хенке. Я тебя — НЕ бросаю. Блять, ты что успел надумать себе? Надумал? А что я мог после получасового монолога на тему карьеры и жизни, выбора дальнейшего пути, по которому мы пойдем. И где только словечек таких нахватался? Не иначе, Камилла на уши присела. Может, даже вместе с Кристин. Впрочем, ты же всегда идешь туда, куда выберешь сам. Мой взрывной и упертый мальчишка. Я помню, как ты спорил с Андем, пока не охрип, разругался вдребезги почти что со всеми, но заставил убрать из сценария те слова. "Прости, если напрасно тебя обнадежил", — писал Эвен Исаку, а Тарьей... "— Ты не видишь ни хера, что ли, Юлие? Ты создала персонажей и не чувствуешь их нихуя. Я не говорю даже о том, что эта фраза убьет к черту Исака. Но Эвен... даже теперь, когда он думает держаться подальше... Исак сам проебался с этими "психически ненормальными", ладно. Эвен ему никогда такого не скажет. Почему ты, блять, этого просто не видишь?" Конечно, ты тогда победил. — Два или три месяца, Хенке. Лондон, Париж, после — Штаты. Мама хочет, чтобы мы посмотрели с ней вузы, агент считает, это идея стоит того, чтобы ее воплотить. Ты снова возвращаешь меня в реальность, спускаешь на землю. Знаешь, ты мог бы позвать с собой в этот вояж и меня. Ты знаешь, я бросил бы все, я делал это сто тысяч раз и сделал бы миллионы. Я бросил бы все и пошел за тобой. Потому что я без тебя не могу, не дышу. — Может, пора научиться? — Что? О чем ты?.. — Ты снова не слушал, да? Знаешь, когда ты уходишь так глубоко внутрь себя, у тебя глаза чуть светлеют, а еще ты неосознанно кусаешь нижнюю губу. И это запрещенный прием, потому что... потому что... ты знаешь. Пока ты витал где-то там в облаках, я вообще-то говорил о том, что совсем не умею быть без тебя, а при нашей профессии, все эти съемки... Небольшая тренировка не помешает. Хенке, это НЕ_навсегда. Ты можешь повторять это снова и снова, это не отменить реальности, знаешь? — Ну, перестань смотреть на меня так убито. Хенке... куда я без тебя в этой жизни? Ты дурак? — Дурак — это ты, если думаешь... если решил... А-а-а, да плевать. Давай, уходи. Вот, я сказал это, правда? Давай, уходи. Мне вместе с этим словом как будто нож по рукоятку в грудину воткнули. А теперь проворачивают. Медленно так и со вкусом. — Успокойся. Ну же, малыш. Просто не злись. Я не денусь никуда, обещаю. Ты веришь? Верю ли я? Смешно. Я ведь даже не помню время, когда было иначе. Да и было ли, или то был не я. Гусеница, что еще не вылезла из куколки, не расправила крылья и не поняла, кто она теперь в этом мире. Кто я, Тарьей? Знаешь? Я-то давно осознал. Просто Хенрик Холм. Просто парень, рожденный, чтоб быть с тобой рядом. Пока смерть не разлучит нас. ... черт, так больно. Губы прохладные... на краешке губ и сразу же — на запястье. Щекотно и точно волной обдает. Губы... мокрые? — Что ты сделал с рукой? Так опухла. Хенке? — Ударился, пустяки. Сейчас есть темы и поважней. — Ты о том, что я люблю тебя, дурень? — Я о том, что однажды доведешь до инфаркта, и любить будет некому... дурень. * * * Ты уедешь следующим утром, когда солнце будет уже высоко. Яркий свет наполнит кухню будто золотистым газом каким-то. Ты даже приготовишь нам завтрак — блинчики с джемом и кофе. Будешь все время ненароком касаться — руки и плечи, губы, спина, мои скулы... Ты будешь искать причину, чтоб задержаться снова и снова. Четыре раза вернешься с порога — обнять, поцеловать, растрепать оставшиеся с ночи колтуны в моих волосах. Ты позвонишь из такси, из аэропорта, из самолета перед взлетом. А я все буду ждать — когда запищит? Тот самый предохранитель в груди, часовой механизм, что сработает непременно, когда расстояние достигнет критической точки. Когда же? Но... ничего... Пока лишь ласковое: "Хэй, соня, ты еще не проснулся?" — вместо будильника на рассвете. А еще — я никогда не признаюсь — календарь, где зачеркиваю крестиком каждый день. Каждый день, что приближает меня к той самой дате. Дню, когда ты наконец-то вернешься. Ближе и ближе. "Между прочим, я чувствую, когда ты грустишь. Улыбнись? Для меня" "Только если скажешь, что на тебе надето прямо сейчас?" "Хенке! Я, между прочим, только из душа..." "М-м-м-м... а если подробней?" "Погоди, я сейчас..." < < Входящий видеозвонок. < < Принять вызов.