Kardemomme

— Де-е-етка... — Ебать, Тарьей. Ты это серьёзно? Хенрик давится минералкой, пока эта бестия извивается в кресле, запрокидывает голову и шумно дышит, глотает так, что дёргается кадык. А у Холма во рту пересыхает. Просто в момент. — Ха, ты бы себя видел сейчас. Под коксом каким-нибудь и то казался бы вменяемей. Хочешь?.. < <Хочешь меня? Хочешь прямо сейчас стянуть вот эту футболку? Рухнуть передо мной на колени и к животу прижаться губами. Как ты любишь, Холм. Как я тебе п о з в о л я ю . — Ты ударился головой? — Всё проще, просто все время вижу только тебя. Меня на тебе переклинило, знаешь? Ладони стёр уже всё время дрочить. Хочу, Хенке. Прямо сейчас. Ну же, разве не нравлюсь? — Я не... — Ой, только вот не пизди, хорошо? Насквозь тебя вижу. Слышу, как дышишь прямо сейчас. Иди сюда, Хенрик, и нахуй весь мир, нахуй их всех. Пальцы длинные и проворные сжимают запястье, подушечки проводят легонько по венке, где пульс хуярит безбожно. Хенрик... Он правда пытается слушать рассудок, потому что ничем хорошим не кончится, потому что не выход, потому что лучше наступить на своё же горло и забыть. Блять, забыть это наваждение, как вязкий кошмар. Забыть, какой он податливый и послушный. Забыть, как кончает под ним даже без рук. — Я не хочу, Тарьей, уймись. И сам не верит себе, потому что сипит вместо того, чтобы нормально сказать, потому что жмурится, когда ладонь мальчишки, скользнув по ширинке, сжимает внизу. Потому что подаётся навстречу требовательным пальцам, потому что стон удержать никак невозможно, потому что ... Потому что это просто Тарьей. Тот, перед кем Хенрик Холм упадёт на колени и выкинет белый флаг. Тот, кто с первой встречи научился крутить им и добиваться всего, чего ни захочет. Тот, от одного касания которого срывает все тормоза и рассудок сваливает в отпуск бессрочный. — Я ей тебя не отдам, ты же в курсе? Его губы как липовый мёд и немножечко мяты. Его пальцы.... Его пальцы везде. И... божечки, пусть так будет вечно. — Холм... сука, ты мой. — ... — Не молчи. < < Не молчать? А что мне сказать, если всё уже давно очевидно? Если я сейчас с тобой — до конца, как дебил. И никакой Леа не надо, совсем никого. Только ты, только Тарьей. Это так жалко, наверное. — Не отдам, иди сюда. Не молчи. Скажи, что ты мой? — Ты и сам это знаешь. Всегда это знал. С первого, блять, полувздоха.