Kardemomme

Закатное солнце заглядывает сквозь огромное, во всю стену, окно. Расцвечивает комнату красным золотом, заставляет сиять. Мягкая музыка льется по воздуху и звенит колокольчиками. Сладко пахнет розами, пряным воском свечей, совсем немного фруктами — это сочные персики, апельсины и земляника. Двое танцуют, прижавшись друг другу так крепко, что кажутся целым. И попробовать их разделить на две половинки было бы святотатством. Пальцы, сплетенные с пальцами, губами — по скуле вдоль уха. Приступ нежности, как в первый раз, как каждый день с тех пор, как узнали друг друга и разглядели. Еще до того, как на запястьях проступили те буквы. Тайные метки, что видят лишь двое. Те самые, что решают судьбу. Те самые, что бывают далеко не у всех. — Знаешь, а я ведь никогда не верил в соулмейтов, — не говорит и не шепчет — мурлычет в самое ухо, легонько прихватит мочку зубами. Так, что серебристая капелька сережки скользнет по губам. Звякнет о кромку зубов. Это на самом деле не нонсенс, не попытка отрицать или казаться кем-то другим. Это как дети, что верят в сказки, единорогов, драконов и волшебство, а потом вырастают и понимают, что мир на самом деле — та еще унылая серость. В нем нет места ни Хогвартсу, ни Нарнии, ни плащам-невидимкам, ни умениям плеваться огнем или пускать паутину из пальцев. — Вот только увидел тебя в столовке в Ниссен и пропал. Запястье даже тогда не зудело. Конечно, ведь буквы проступают при самом первом касании. Это как разряд прямо в сердце. Как перезагрузка всей нервной системы, всей памяти, всех ощущений. Всего, что было тогда — ДО него. Исак помнит тот момент, как сейчас. На темной лавочке сразу за школой Эвен протянул дымящийся косячок, и на мгновение пальцы скользнули по пальцам. И мир взорвался огненным фейерверком, и будто солнце взошло среди ночи. И если до того мига почти не получалось дышать, то сразу после — губы к губам, как искусственное дыхание друг для друга, как единственный шанс спастись и остаться. Остаться единым целым, не распасться на атомы, не развеяться в пыль. — Я знал об этом с первого дня в этой школе. Как будто это возможно. Но Эвен, он всегда именно это твердит, и пытаться с ним спорить... Это просто ненужно. Как будто у них был когда-нибудь выбор. Как будто они б изменили хоть что-то, если б могли. Как будто что-то еще имеет значение. — Обещаешь, что останешься со мной навсегда? — А что, возможно иначе? — Исак строит рожицу и хохочет в ответ на нарочито сдвинутые брови напротив и тут же целует. И стон, рождаясь в горле одного, продолжается дыханием другого. Он не может, он никак не может им надышаться. Он не может отойти от него и на шаг. Он просто никогда уже не сможет р а з д е л ь н о . Они оба не смогут. Ладонь к ладони, и в венах маленький взрыв, когда на запястьях соприкасаются метки. — Я хочу, чтобы на нашей свадьбе ты был в голубом. — Я сделаю это в обмен на желанье. И склонится к самому уху, шепча что-то тихо и жарко, не замечая, как дышит все глубже его соулмейт, как в глазах его разгорается пламя. И руки по телу скользят уже совсем не невинно. Солнце сползает за горизонт, погружая комнату в мягкий полумрак, как в гаремах восточных султанов. Тянет футболку через голову, опускаясь перед ним на колени. Я здесь, я сделаю все для тебя. Потому что я не умею иначе.