Kardemomme

"Если ты не заинтересован ни в чем больше, просто забудь об этом. Позвони мне, когда расстанешься со своей девушкой"... Всего несколько слов и несколько секунд, чтобы их прочитать. Кажется, что небо падает на голову и придавливает сверху гранитной плитой. Весом чуть больше, чем тот небосвод, что каждый день держит Атлант у себя на плечах, храня от хаоса мироздание. "Что ты делаешь сейчас? Мы можем поговорить?" — пальцы непослушные, как из дерева или резины. Будто чужие. Все время соскальзывают, срываются, стирая буквы снова и снова. Так непозволительно долго их собирая в слова, просто целую вечность. "Отдыхаю дома", — ответ приходит минут десять спустя, когда уже успел покрыться испариной и почувствовать, как леденеют ладони, когда сердце в груди сделало пару кульбитов и сжалось до размеров микрона... ... через секунду нахожу себя у порога натягивающим кроссовки, путающимся в завязывающихся морскими узлами шнурках. Футболка, толстовка, джинсовка. Исак, наверняка, скажет — опять как капуста. Исак будет поддевать и хихикать. И глаза его будут лучиться от смеха. Как прозрачные драгоценные камни, что ловят гранями солнечный свет, рвут на кусочки и отпускают водить хороводы, создавать невесомые ожерелья из золотистых лучей и ломанных, сияющих бликов. Исак будет... он будет, наверное. Потому что я должен ему объяснить, рассказать проклятую правду, что так долго скрывал. О которой пытался не думать. Спрятать где-то в закоулках сознания, таких глубоких и темных, о которых и сам порой забываю. Сделать вид, что все не взаправду. Нет, сделать вид, что н о р м а л ь н о — н о р м а л ь н ы й . — Эвен. Ты же понимаешь, что это все понарошку? — Соня с туго набитой сумкой через плечо. Глаза припухшие, красные. И тени под ними, как молчаливый укор. Как ты не видишь, Соня? Я тебя недостоин. Я — совсем не то, что ты так долго ждала. Мы оба с тобой заблуждались. С пятнадцати лет, все эти годы. Я понял это, Соня, когда увидел его. В этой дурацкой бейсболке и клетчатой рубашке, покусывающего нижнюю губу и чуть хмурящегося каким-то речам его друга. Я сразу узнал его, понимаешь? Я узнал бы его в толпе клонов и копий. Я узнал бы его среди миллионов. Я всегда его узнаю. — Соня, не начинай. Все кончено, ладно? И меня контролировать ты больше не можешь. Досада разрастается, вырываясь наружу, накрывая липкой тенью обоих. Видит бог, я не собираюсь ругаться и слушать упреки. Я просто должен скорее... успеть. Пока он не ушел куда-то из дома, пока не затерялся на улочках Осло, как в лабиринте. — Эвен, он же сущий ребенок. Он не понимает совсем ничего. Ты сказал ему про болезнь? Думаешь, это его не спугнет? У него же в голове одни вечеринки, девчонки. Ты сам видел его с этой Эммой. Откуда ты взял, что у него к тебе что-то есть? Что ты для него — не забава? Что он не уйдет, если вдруг станет сложно? Если не подвернется кто-то еще? Откуда ты знаешь, что он... — Просто знаю! — крик, как пощечина. Осекается. Соня, молчи. Потому что никогда, ни в одной из вселенных это не стало бы игрой в одни лишь ворота. Потому что я видел, как смотрит Исак, потому что помню, как губы со вкусом арбузной жвачки раскрывались навстречу, потому что помню дыхание у себя на лице, помню каждое столкновение взглядов и невозможность — никак — отвернуться. Так, будто скотчем двоих обмотали и прижали друг другу так крепко, и для верности сверху клейкой лентой еще и еще. Я просто видел его потерянный взор. Я просто чувствовал, как рвались мои вены, когда он читал то треклятое смс, которым — идиот — решил что-то в его жизни исправить. "Моя вина... мне нужно немного времени... прости, мне так жаль" Не нужно ничего, не прости, потому что — все ложь до последней буквы и звука. Потому что решил, дурак, будто смогу. На самом деле смогу спасти тебя от себя и от безумия, что медленно разъедает, как ржа. Медленно, все сильней, неотвратно. — Ты придешь. Ты всегда ко мне возвращался, — кажется, первый всхлип из-за неплотно прикрытой за спиною двери. Ступени бегут из-под ног, а после — темня тропинка аллеи, быстрей — через парк, махнуть через забор. "Ты всегда ко мне возвращался". Не в этот раз, не сегодня и уже никогда. Кажется, собирается дождь. Вдали громыхает. Или это так громко колотится сердце, что больше не слышно совсем ничего. Потому что Исак и потому что так долго. В квартире возня, как будто кто-то спешит уйти через заднюю дверь. Ладони моментально потеют. Пожалуйста, ты мне нужен. Пожалуйста, дай мне просто увидеть. Пожалуйста, дай объяснить, рассказать, что это я сломан, а не ты неудачник. Что это я кругом идиот, что это я испортил все, что у нас было. Все, что мы могли бы вместе создать. Это я, понимаешь?.. Открываются двери, и... Боги, какой ты красивый. Чувствую осуждение и обиду привкусом пряной полыни у тебя на губах. Губах, которых я еще не коснулся. Губах, что ты облизываешь неосознанно. Залипаю. Сейчас... сейчас, я все тебе расскажу. Погоди, только посмотрю еще миг, и второй... не могу насмотреться. Не могу рисковать, не хочу увидеть в твоих глазах отвращение, когда ты узнаешь, поймешь, что Эвен Бэк Найшейм — бракованный пазл без важных кусочков, тех самых, без которых никак не сложить картинку. Псих с протекающей крышей. Зачем тебе такой неудачник... такой беспомощный трус. — Привет, — разрядом вдоль позвоночника, электричеством — в мозг. — Привет, — и собственный голос, как будто чужой, словно простуженный бродяга или пропойца. Губы ужасно саднит. Наверное, в хлам искусал. До лохмотьев. Это просто, Эвен, лишь вдохни глубже и скажи. Прямо здесь, на пороге, пока не стало так поздно, пока еще можешь решиться, хотя его взор уже тянет на дно, и мыслить получается хуже. Как будто — на озере в шторм совершенно без весел, но пытаешься вырулить к берегу как-то, пока еще виден свет маяка. Пока сплошная пелена дождя и туман еще не скрыли прибрежную полосу света... Качнешься вперед, и падаю точно навстречу. В черные ямы зрачков, что затопили радужку жаждой, как летний ливень топит дворы и дороги. Не пройти, не скрыться, не выплыть. Языки сплетаются в безумном танце, как в схватке. Дыхание — на двоих, вкус крови и слезы. Жарко, часто, и руки тянут рубашку, стараясь добраться до кожи. Ни слова, ни звука, лишь всхлипы и, кажется, все же гром за окном. Или это разбивается об пол чье-то глупое сердце? Как можно было подумать, что я смогу без тебя? Не задохнусь, не зачахну, не превращусь в бесплотную тень на стене? — Пожалуйста, Эвен, — дрожишь так крупно, так сильно под моими руками. Одежда на полу там и здесь. Кажется, от самых дверей. Все равно. — Позволь мне, — цепочкой поцелуев-отметок от шеи и ключиц до груди, к животу. Обхватить твои бедра руками и податься на пробу вперед, слыша, как сверху ты выдохнешь шумно, понимать, что для тебя это тоже впервые. Для тебя, для меня. Навсегда. "Я люблю тебя, боже", — в голове вместо мыслей, в легких — вместо воздуха, в венах — вместо всей крови. Я люблю тебя, понимаешь? Я любил тебя всю свою жизнь. А еще тысячу жизней до и сто миллионов жизней, что будут после. Всегда, в любой параллельной вселенной. Только ты, Исак, для меня. Только я, только твой. И так будет всегда. Даже если в каком-то из миров сейчас за окнами снег или горы. Если шторы на окнах желтые, и ты носишь панамы вместо бейсболок. Если мы говорим на французском или пишем иероглифами, поклоняемся Кришне или бегаем с луком и копьями в джунгли, чтобы раздобыть себе ужин и зажарить его на костре. Я сразу узнал, тебя, понимаешь? Я всегда тебя узнаю.