Kardemomme

В первые дни осени с залива все время дует ветер, что до костей пробирает, забирается под одежду зябкими пальцами, дует холодом за воротник. Но солнце яркое, как будто отстало от лета, солнце в диссонанс припекает, заставляя стягивать куртки и теплые свитера. Тарьей щурится, развалившись на скалах, будто на пляже. Подставляет шею, лицо последним еще теплым лучам. Не вздрагивает от ледяных брызг, что долетают от разбивающихся чуть ниже свинцовых волн и уже порядком намочили и кроссовки, и джинсы. Злых, как степные собаки. Ему вот здесь хорошо и лениво. Сейчас, когда школа уже позади, а занятия в колледже начнутся чуть позже, когда закончились все ревю и премьеры, когда Холм наконец-то отвлекся от бесконечных конвенций, показов и съемок для модных журналов. Когда Хенрик наконец-то и полностью с ним. Весь целиком, с потрохами. — Ты бы еще выперся сюда в купальных трусах. Хули, печет, как в июле. Еще можно нырнуть прямо отсюда. Правда, там везде у берега скалы торчат, но твоей твердолобой башке разве страшно. — Мелкий, опять ты ворчишь, — Хенке хихикнет и как-то быстро окажется рядом. Облапит руками-ногами, устроясь сзади на камне. Ладонями уже под рубашкой, поглаживает плоский живот, цепляя ногтями соски, прикусывая зубами за шею у уха. Слушать, как он тихо шипит, изо всех сил пытаясь не застонать. Не показать свою слабость. Все правильно. Холм для Тарьей — как афродизиак и сильнее. Всегда был. А теперь, после такой долгой разлуки, сносит к черту все тормоза. Сегодня вообще первый день, как они выбрались из этого домика у пристани. Вернее, Тарьей тихонько удрал, когда Холм без сил отрубился под утро. У него самого сна — ни в глазу. У него все плечи в засосах и меж бедер немного саднит. У него зацелованы губы, а под веками солнце печет. — И чего ты сбежал от меня в несусветную рань? Уже успел надоесть? — Скажешь тоже. Расслаблено откинется головой на плечо, походя сшибая с макушки Холма эту дурацкую шляпу. У Хенке ворот футболки растянут, как сущий пиздец /Тай припоминает, что почти разорвал ее накануне. Или это было еще три дня назад? Впрочем.../. У Хенке все ключицы в следах от зубов и сиреневых метках. У Хенке столько секса во взгляде, что хочется снова его — прямо здесь и сейчас. И плевать, что кто-то может увидеть. — Малыш, ты так дышишь... ох, Ти. Я, между прочим, совсем не железный, а те ребята в лодке — рыбаки, туристы, не знаю. У них бинокль, и смотрят все чаще сюда. Ты точно готов к тому, что наши порно-фото разлетятся по миру? Сейчас, когда ни одна живая душа пока что не знает. Пока не в курсе даже Кристин и Сив, не знает Камилла и даже вездесущий Матиас еще не пронюхал. Что уж, они не сказали ни Румену с Давидом, ни Сондре. А Леа... Леа будет молчать, сколько сможет. — Мне так поебать, понимаешь? Сейчас, когда ты больше не с ней. — Я с ней никогда и не был. Обычная ширма. — Угу, и поцелуи на публике, и рожа твоя, как лопатой кто приложил. — Это была охуенно дурная идея. Между прочим, твоя. — Должны же мы были что-то сделать после того, как чей-то длинный язык растрепал на весь мир про нашу химию с первого взгляда. Прикусит легко за плечо, и Тай опять замолчит, опуская ресницы. Нет, он не будет вспоминать этот год, даже больше. Когда глодало изнутри что-то, грызло, а он продолжал улыбаться, глядя на все эти фото "самой красивой пары Норвегии". Он уходил с головой в репетиции, съемки проектов. Он избегал становящихся реже звонков, не отвечал на сообщения Хенке. Он уезжал без предупреждения куда-то в Европу. Он не листал Instagram от греха, на Tumblr не заглядывал даже. Он запирал в себе боль изнутри, он до крови прокусывал губы. Он затеял все это сам, побоявшись каминг-аута и шумихи. Он был таким... наивным, наверное. Как человек, что пытается укрыться на невысоком холме от цунами. — Как будто я сказал тогда что-то новое для кого-то. Как будто не видел, не понял весь мир, как коротит не от касания даже — от взгляда. Как тонут друг у друга во взоре, как не видят, не слышат вокруг никого. Как Хенрик залипает на говорящих что-то губах, как руку Тарьей на плечо опускает и гладит, забывая убрать, не замечая десятки сканирующих глаз. И будто голые оба перед толпою. Леа Мейер казалась идеальным решением. Леа Мейер, "рядом" с которой Хенрик буквально погас. Как будто из него откачали все краски. Или просто покрасили серым. — Мы можем остаться здесь, на побережье, с тобой навсегда. Мы можем, Ти. — Мы больше не будем прятаться, ладно? Только... Только останемся здесь еще на неделю-другую. Все будет потом — известие о том, что Холм и Мейер "цивилизованно, без шума расстались". Что бывших коллег вместе видят все чаще. И будут сотни фото, где один крепко держит за руку другого. И такие счастливые лица, что говорить ничего будет не надо. Все поймут всё без слов. Наверное, это будет как маленький атомный взрыв. А, может быть, никто ничего не заметит. Возможно, все останется, как и было: кто-то назовет этот союз бездарным пиаром, кто-то будет рад без ума, а другие просто продолжат жить своей жизнью. Главное, чтобы позволили это и им. Чтобы просто не лезли.