Kardemomme

— Если у тебя голова застрянет в этой херне, я помогать не буду. Вызову службу спасения, — флегматично предупреждает Исак и деловито вешает очередной красный шар на их идеальную елку. У них к этому Рождеству все, как из сказки или голливудского фильма: пушистая и пахучая елка, игрушки и разноцветные огоньки, чулки для подарков над мирно горящим камином, омела, венок, десятки серебристых колокольчиков по всему дому. И сам Исак — подтянутый, чинный. Отглаженная рубашка, жилет. Прическа — волосок к волоску, и даже очки — он как-то себя убедил, что выглядит в них серьезней и старше. Дурында. — Ты слишком загоняешься, детка, — Эвен откинет колючий венок. Колокольчики звякнут, ударившись об пол. — Твои родители вместе с моими впервые придут. И ведь Рождество. Семейный праздник... мы — семья, понимаешь? Исак смутится, пряча глаза, разглядывая аккуратно подстриженные ногти у себя на руках или узор на одном из шаров. Колючий, нелюдимый мальчишка с ворохом комплексов и проблем, который так успел измениться. Из угрюмого буки превратился в молодого мужчину. Эвен думает иногда, что слишком быстро заставил его повзрослеть. — Они непременно поладят. Помнишь, я давно-давно тебе обещал, что мои родители непременно полюбят тебя? Я и сейчас обещаю. Не стоит для этого так сильно стараться. Моим достаточно, что ты делаешь меня самым счастливым, что приступы бывают все реже и проходят почти незаметно. А с твоими они ведь даже заочно знакомы. Просто семейный рождественский ужин. — Я хочу, чтобы он прошел идеально. Они уже говорили сто тысяч раз по телефону и скайпу. Пару раз ходили за покупками вместе, Исаку даже доверили выгуливать пса, а Эвену выбирать специи к мясу. Но сегодня — первый рождественский вечер. Родители Эвена, предки Исака. И оба они перед ними — как голые, как на ладони. Под прицелом четырех пар, хоть и любящих, но въедливых глаз. — Я знаю, как вытрясти эту панику из твоей головы. — Покажешь какой-нибудь фокус? — Почти. Помнишь ту штуку, что ты выделывал в ду́ше?.. — Эй! Это запрещенный прием. — Здесь правил нет, так что... пеняй на себя. Ладони прохладные под рубашкой. Прижимает плотней и скользит. Исак выдохнет, подаваясь навстречу. Красный шар разобьется об пол, выскользнув из разжавшихся пальцев. Ни один из них не услышит. Он целует его, изгибаясь послушно. Зубы царапнут по горлу, хриплый выдох и вдох. Одежда становится тесной и лишней. — Прямо здесь? — И прямо сейчас. Пуговицы с идеальной рубашки — по паркету дождем. Сжимает ткань в кулаке и тянет, слыша жалобный треск. Фыркнет, откидывая бесполезные тряпки, прижимаясь губами к груди, животу, еще ниже. Сиплый стон, буквально скулеж. И пальцы путаются в взлохмаченных прядях. Кажется, за дверью — шаги. Кажется, в двери стучат. Сейчас... сейчас, еще сорок секунд, погодите. — Эвен... блять... там пришли... хорошо... Блять... я сейчас... ох, господи, Эвен... Кончать в жадный рот. Отстраниться, поправляя штаны и пытаясь отыскать остатки рубашки. А он... все еще на коленях — растрепанный... припухшие красные губы. И взгляд расфокурсированный, обдолбанный, пьяный. — Ты — лучше всех. Ты — это я. Это мы. Дать себе пару секунд отдышаться, и тут же опрометью — на кухню и в двери. Напялить впопыхах любую футболку, открыть сконфуженно двери, бормоча про форс-мажор и неловкие руки. Заметить в зеркале засос на своей шее. Размером с маленькое яблоко или гигантскую сливу. Смутится и попробует подтянуть растянутый ворот повыше. Миссис Найшейм понимающе хмыкнет, делая вид, что не замечает совсем ничего. — Исак, кажется в двери снова звонят. Я открою. А ты пока... накинь что-нибудь сверху... с балкона сквозит. У нее озорная улыбка — почти как у сына. Подмигнет прежде, чем скрыться в прихожей. Веселые голоса, шутки, радостный смех. Пахнет пирожками и уткой печеной. У Исака урчит в животе. — С Рождеством. Руки со спины обвивают, утыкается подбородком в плечо. Исак слышит, что Эвен почти что мурлычет. Исак чувствует, как сердце стучит ему в спину. Родители уже переместились на кухню и что-то деловито там обсуждают. Они — на самом деле семья, в которой каждый из них уникален. В которой каждый живет друг для друга. В которой ни один из них не поломан. Семья, о которой он когда-то мечтал, сидя в холодном подвале и обкусывая короткие ногти, закрывая глаза и ни на секунду не зная, что готовит ему завтрашний день. — Спасибо, что ты от меня не ушел. — Спасибо, что разрешил мне остаться.