Золотые грани

      Кругом сияли звезды. Они освещали холодную синюю даль, коей не было видно конца и начала. Диппер огляделся, восторженный этим великолепием, и лишь потом он заметил, что парит в воздухе. Он не ощущал ни тепла, ни холода, ни времени, ничего мирского и материального, а оттого чувствовал невиданную доселе свободу. Его волосы колыхались, не от ветра, а от невесомости, ничто не тянуло его вниз или вверх.       — Что это за место?       Оно казалось смутно знакомым. Кажется, Диппер уже видел его во сне. Выходит, это тоже сон? Пайнс не помнил ничего из того, что было наяву, до тех пор, пока он не погрузился во всепоглощающую тьму. Лишь несколько лиц отчетливо мелькали в памяти — Мэйбл, его любимая сестренка, Венди, с которой они вместе шли спасать сестру, и Билл. Его лицо проступало отчетливее всех.       Кто вообще такой Билл Сайфер?       Диппер осознал, что не имеет ни малейшего понятия. Он не мог знать наверняка, кто он, откуда пришел, чем жил, какие цели преследовал… Зато Пайнс отчетливо понимал самое главное — это его Билл, кем бы он там ни был.       — Здесь нет ни пространства, ни времени…       Этот голос был так же смутно знаком Дипперу, как и это место. Он много раз слышал его во сне, но никак не мог с точностью сказать, какой это голос, какой у него тембр. Он даже не понимал до конца, мужской он или женский, высокий или хриплый. Голос звучал сразу везде, ощущаясь в каждом уголке этой бесконечной синевы.       — Нет времени… — повторил Диппер. — Выходит, это мой сон? Что я вообще здесь делаю?       Парень снова принялся озираться, пытаясь отыскать источник голоса. Он совершенно не удивился, когда снова узрел то самое существо, которое никак не мог описать Мэйбл. Оно было похоже на огромную рыбу, на кашалота, на ящера. Какое-то водное существо больших размеров насыщенного синего цвета с двумя парами небольших, похожих на ласты рук и огромной головой. Голову от шеи отделяли рогообразные наросты, которые из-за формы и вовсе выглядели как огромная корона в обрамлении розового меха.       — Нет времени и пространства, но это не молниеносный сон. Это измерение, в котором все мирское лишено смысла.       Существо не раскрывало рта, но в том, что голос принадлежит именно ему, Диппер нисколько не сомневался. Он даже вмиг проникся к этому существу симпатией, уж очень добрыми казались его огромные темные глаза, в которых красиво отражались звезды.       — Кто ты?       Пайнс не рассчитывал на ответ, вопрос и вовсе вырвался из его уст словно сам собой. Существо махнуло своим огромным полупрозрачным хвостом. Это происходило до ужаса медленно, но Диппер невольно засмотрелся на то, как хвост буквально раскидывает звезды, отчего они вихрем кружат, а потом перестраиваются точно по чьей-то команде. Зрелище было просто завораживающим.       — Я Аксолотль, творец миров, рожденный из бездны хаоса и призванный творить.       — Творец миров? — повторил Диппер. — Ты сотворил все миры? И тот мир, в котором живу я?       Странно, но теперь Пайнсу вовсе не казалось, что он видит сон. Все было по-настоящему, это измерение вне пространства и времени тоже. Аксолотль (кем бы он там ни был) смотрел на него своими огромными глазами с такой неподдельной нежностью, что могло бы стать не по себе, но Диппер и это воспринял как должное.       — Все миры, что были есть и будут, все они нашли своего творца в пучине синей бездны.       Это был слишком туманный ответ, но Пайнс лишь немного рассеяно кивнул, весьма удачно балансируя в пространстве.       — Аксолотль, — сказал он, словно пробуя имя на вкус. — Почему я здесь? Что происходит?       Существо тем временем снова махнуло хвостом, на сей раз в другую сторону. Звезды снова закружились в вихре, а потом весьма удачно сложились во вполне очевидные фигуры. Сперва Диппер разглядел огромную восьмерку, знак бесконечности.       — Ты здесь для того, чтобы узнать о своем предназначении, Ламаник. Судьбы всех миров предрешены.       Парень с трудом отвел взгляд от восьмерки.       — Судьбы миров? Неужели все миры живут по сценарию?       Он не понимал, зачем это спрашивает и почему принимает на веру все то, о чем говорило ему существо. Просто Диппер отчетливо понимал, что Аксолотль не лжет ему, что он предельно честен. Он и правда творец миров, тот самый демиург, о котором говорили всякие фанатики, к числу которых Пайнс себя никогда не относил ввиду приверженности к науке. Но сейчас он видел того самого творца, понимая для себя, что представления о нем у людей в корне не верны, но суть все равно сохранилась. В словах творца, которого Диппер теперь мог и видеть, и даже ощущать, парень и не думал сомневаться. И даже то, что Аксолотль назвал его настоящим именем, имело огромный смысл и нисколько не раздражало. Творец звал его тем именем, которым он был наречен с рождения. Так что для него не имеют роли никакие прозвища.       — Все, что случилось однажды, в другом отрезке вернется. Все случившееся в прошлом предстанет пред нами вновь.       Диппер выдохнул.       — И какова моя роль в этом?       Аксолотль вновь махнул хвостом. Теперь звезды, словно и правда действуя по команде, все вместе сложились в один огромный знак бесконечности. Он так ярко заискрился, что Диппер сперва зажмурился. Но свет звезд не заставлял глаза болеть.       — Я был рожден из бесконечности. Я сотворил миллионы миров по своему разумению, я сотворил миллионы существ, я вдохнул в них жизнь и даровал им свободу. И лишь он один не был сотворен, как и я. Он тоже родился из бесконечности. Он — это Разум и безумие. Он — всевидящее око, созданный для того, чтобы наблюдать.       Восьмерка начала распадаться. Подавляющее большинство звезд разлетелось по сторонам, образовав неровный круг, а оставшиеся в его центре звезды сложились в идеально ровный треугольник. Его грани отдавали серебром и золотом, так что Диппер восхищенно замер. Это было слишком потрясающее зрелище.       — Он есть разум и безумие, — продолжил Аксолотль. — Он есть истинное вместилище всех противоречий миров. Рожденный из хаоса, он один видел суть бытия.       Постепенно треугольник немного видоизменился. Над верхним углом звезды сложились в нечто вроде цилиндра, появилась бабочка и даже тонкие руки и ноги. А уже после по центру замигал огромный глаз. Казалось, будто это тот же треугольник, только имеющий атрофированные конечности и глаз, да при том в головном уборе и с галстуком-бабочкой. Теперь он сиял именно золотом, а Дипперу показалось, что нечто подобное он однажды уже видел где-то, но вот вспомнить, где именно, было просто невозможно.       — Разум и безумие пожелал творить, стать новым творцом, что жизнь вдохнет в других.       Словно следуя словам Аксолотля, звезды показали Дипперу новые картинки. Вот треугольник поднял свои руки, и вокруг него образовались другие фигурки из звезд, меньше размером и куда более блеклые. Первым более-менее сформировался шестиугольник, следом за ним трапеция. Мгновение, и вот шестиугольник замелькал насыщенным коричневым цветом, а трапеция заискрилась сиреневым. Уже позже появилась третья фигурка — серебряный ромб, потом розовый круг, матово-черный пятиугольник, голубой прямоугольник, ярко-красный квадрат и изумрудно-зеленый овал. Все новоявленные восемь геометрических фигурок закружили вокруг треугольника, а Диппер начал понимать аллегорию.       — Но лишь первые его творения смогли обрести дух и плоть. Разум и безумие не мог творить миры, которые творил я. Его детищем стал трехмерный мир, лишенный красок.       Пайнс во все глаза смотрел на это причудливое звездное представление, пытаясь запомнить все детали.       — Его мир был несовершенным?       — Он не умел творить так, как это делал я. А потому всю силу он вложил в своих первых и самых любимых детей, в тех, кто следовал за ним на протяжении миллионов лет.       Восемь фигурок стали ближе к треугольнику. Диппер до сих пор ничего не понимал, но все так же внимал рассказу.       — И что было потом?       Аксолотль в очередной раз махнул хвостом. Звезды замаячили вихрем, кружа вокруг огромного треугольника, а все прочее словно растворилось в пучинах синевы. Уже потом звезды образовали собой новую картину. Должно быть, это и был тот самый трехмерный мир. Кругом то и дело ходили самые различные геометрические фигуры, которые на фоне золотого треугольника казались просто жалкими. Все кругом имело строгие геометрические пропорции, и от этого немного рябило в глазах.       — Каждая новая попытка оборачивалась крахом, так что Разум и безумие злился все сильнее. Он впадал в безумие, не слушая доводы разума. Он возненавидел собственное детище. Он видел его неидеальным, карикатурным, а потом однажды злоба достигла пика.       Теперь вокруг вмиг всполохнул пожар. Диппер не на шутку испугался, но это было видение. Должно быть, он теперь лицезрел, что этот треугольник сотворил со своим же миром в пылу злости. Геометрические фигуры бесновались, отчаянно стараясь спастись от пожара.       — Он смотрел на то, как горит его измерение, — сказал Аксолотль. — Но спасти его уже не мог. Он покинул свой дом, взяв с собой лишь самых первых и совершенных своих творений.       Горящее измерение пропало в синеве, и вот в центре этого повествования снова стояли золотой треугольник и восемь фигурок поменьше. Это и есть те самые творения Разума и безумия. Выходит, они вдевятером спаслись из горящего трехмерного измерения.       — Миллионы лет Разум и безумие не был в родном измерении. Он скучает по дому, но не может вернуться. Он полон противоречий, как и его дети. Спокойствие и гнев, свет и мрак, скромность и гордыня, щедрость и алчность, сдержанность и чревоугодие, бесстрашие и страх, радость и печаль, любовь и похоть. Все они стали странниками по мирам, не имеющими возможности обрести покой.       Диппер поморщился, подумал о Билле и его компании. Да, их было шестеро, а не девять, но отчего-то на ум приходили именно они.       — Его печалит то, что он сделал?       Восемь фигурок снова закружили вокруг треугольника.       — Он говорит, что счастлив, но это все ложь. Он винит в поджоге лишь огонь, но на деле терзает себя думами о своей вине.       И правда полон противоречий. Пайнс кивнул сам себе. Кажется, подобные вещи он тоже прежде слышал. Или же он видел все это, но потом ему просто отшибло память. Сложно так сказать.       — И куда они подались потом?       Снова замелькали звезды. По очередному взмаху хвоста Аксолотля появился какой-то другой мир, который тоже явно страдал. Не от пожара, а от чего-то менее радикального.       — Его преступления множились, но он взывал к своему разуму. Он явился ко мне, умоляя о покое. И я обещал даровать ему покой, если он проявит терпение.       Мучающийся мир исчез, звезды снова померкли, дав выйти на первый план треугольнику. Все замерло и затихло, Аксолотль тоже ничего не говорил, а Пайнс не решался нарушать эту тишину. Он не считал секунд, они попусту не имели здесь никакого значения.       — Разуму и безумию не ведомо было терпение. Шли столетия, он не мог обрести покой, а потому разуверился во всем, что прежде имело значение. Он бросился рушить миры и губить все живое, и каждое новое столетие преступления его множились.       Звезды вновь замаячили, сложившись в цельные картины, и теперь немало сбитый с толку Диппер видел вполне узнаваемые для него события. Люди с надрывом таскали огромные каменные глыбы, а на фоне были недостроенные пирамиды. Те самые египетские пирамиды, о которых было сложено столько легенд. Картина резко сменились, и теперь перед Диппером были, очевидно, какие-то джунгли, и здесь люди тоже строили пирамиды. Картина сменилась еще раз, а потом еще.       — Это что, Разум и безумие заставлял людей строить пирамиды? Египет, Перу, Океания и… что-то там еще… — Пайнс потрясенно распахнул глаза. — Это было несколько столетий назад.       — Разум и безумие стал истинным демоном, решившим покорить себе чужие миры, а потому я заковал его в металл, дабы томился он в тесном плену до тех пор, пока не дождется своего покоя.       Теперь звезды сложились в вполне определенно помещение со стенами. Диппер тут же рассмотрел девять алтарей, какая-то странная аналогия молитвенников древних людей. Один из алтарей был заметно больше остальных, и на нем виднелся золотой треугольник. Остальные фигурки так же занимали свои места.       — Они все оказались в этом плену?       — Всякий демон был заключен.       Это явно не было концом этой странной истории. Пайнс приблизился к Аксолотлю, запоздало понимая, что к нему подобраться не выйдет в принципе.       — Он так и не нашел покой?       Стены из звезд просто погасли, оставив лишь алтари с фигурками. А после снова зазвучал голос Аксолотля.       — Не может быть покоя, раз нет прощения за преступления, — сказал он. — Единственный способ простить преступление — переродиться в другой форме и в другом измерении.       Эти слова показались очень даже знакомыми. Да, Диппер слышал их в том самом сне. Если это, конечно, вообще был именно сон, а не путешествие в измерение без времени и пространства.       — А как можно простить преступления?       Алтари тоже постепенно погасли. Теперь в холодной синеве виднелись лишь девять геометрических фигурок, сиявших каждая своим ярким цветом, но зависших в воздухе без всякого движения.       — Если бы он захотел признать свою вину, нужно было лишь имя мое произнести ему.       Фигурки неожиданно отлетели в сторону, а треугольник стал крупнее в размере. Он начал пылать синим пламенем, и это выглядело воистину зловеще. Прозвучал чей-то надрывный крик, от которого у Пайнса сердце похолодело.       — Аксолотль!       Треугольник пылал еще пару мгновений, но вот синее пламя исчезло, а сама фигурка как-то деформировалась. Ее то и дело выворачивало, снова и снова, пока копна звезд не слилась в огромный шар. Еще пара мгновений, и шар начал приобретать другие формы. Теперь Диппер видел свернувшегося калачиком человека, который постепенно выпрямился и принялся озираться. Его правый глаз засиял значительно сильнее, нежели левый. Он посмотрел на свои руки откровенно растерянно, силясь понять, что же с ним вообще произошло. Но вот он задрал голову и засмеялся, и от этого воистину безумного смеха у Пайнса волосы на теле встали дыбом.       Он узнал этот смех, эту фигуру. Узнал, а потому и замер, слишком потрясенным таким открытием.       — Демон переродился…       Это не было вопросом. Да, Диппер теперь и сам понимал, что знает этого демона. Знает очень даже хорошо. Теперь он ведает его прошлым, и это было так же странно, как и шокирующе.       — Демон был прощен.       Пайнс обернулся к Аксолотлю. Существо все так же смотрело своим бесконечно добрым взглядом больших черных глаз, и теперь в них отдавались золотистые блики демона-треугольника.       — Ты простил ему преступления. И что было потом? Он обрел свой покой или все еще в поисках?       Посмотрев снова на звезды, Пайнс увидел, что остальные фигурки тоже стали превращаться в людей. Они все переродились, вот оно как. Компания странных ребят, что блуждала по миру, не имея определенного места жительства. Они всегда казались невероятной тайной, и вот теперь Диппер узнал правду. Все было совсем не так прозаично, как он сперва думал. Все было куда сложнее.       — Лишь терпение может дать ему покой, — отозвался Аксолотль, махнув своим хвостом.       Звезды снова начали меняться, но Диппер отвел от них взгляд, смотря на Аксолотля.       — Что это значит?       — Лишь терпение дарует покой, — повторил тот.       Он явно не был намерен разъяснять, а Пайнс не понимал смысла этого ребуса. Но вот он снова посмотрел в сторону звезд. Те сложились в огромное по своим меркам созвездие Большой медведицы. Диппер машинально коснулся рукой своего лба, на котором всю его жизнь была точно такая же отметина. Глупое родимое пятно, которое отчего-то в точности повторяло по очертаниям созвездие. Он вновь подумал о Билле, вспоминания его слова о каком-то там договоре и о том, что он ждал Диппера все свою гребанную жизнь.       — Что… Что это значит? — потрясенно спросил он, вновь переведя взгляд на Аксолотля.       — Покоем, что в дар за терпение идет, стал сын звезд, тот, что может достучаться до разума и успокоить безумие.       Диппер отчаянно пытался переварить эту информацию. В то же время сложенный из звезд образ Билла потянулся к созвездию, и кругом в самом деле воцарился полный покой. Еще одна показательная аллегория лишь подтверждала слова Аксолотля, но не разъясняла самых главных для Пайнса моментов.       — Я не понимаю… Я связан с ним, так? У меня на лбу отметина, и это вроде как… Я не знаю, что это!       Парень схватился за голову, не в силах осознать все то, что он узнал. В это решительно не верилось. Ну вот как он, самый обычный человек, мог оказаться тем, что было обещано некоему демону за его терпение? Если верить в эту историю, то Билл совершал преступления еще в эпоху древности, заставляя — подумать только! — египтян строить пирамиды. И он тогда выглядел как какой-то золотой треугольник. Треугольник, черт возьми! Да сколько ему лет вообще, если он родился когда-то из бесконечности и потом еще создал свой трехмерный мир? Как вообще можно родиться из бесконечности?       Диппер не понимал ровным счетом ничего, но в голове билась одна истина — это все правда. Не игра больного воображения, это правда, все так и было. Парень не знал, откуда в нем такая непоколебимая уверенность. Он просто знал, что это так.       — Ламаник, сын звезд. Ты тот, кто должен даровать покой. Лишь ты способен это сделать.       Что ж, ему сказали это прямым текстом, но парень все так же держался за голову. Он снова и снова вспоминал то, что было все время, которое они знакомы с Биллом. Он говорил ему, что его интересует лишь один конкретно взятый человек в этом мире. Он говорил, что ждал этого человека всю свою жизнь. Он считал само собой разумеющимся то, что у них должны быть отношения, что они должны любить друг друга. Теперь все становилось куда понятнее.       — Я не понимаю… — потрясенно выдохнул Диппер. — Я ничего не понимаю… Я…       Образы Билла и созвездия вновь заискрились, и теперь второй начал видоизменяться. Пайнс нисколько не удивился, когда обнаружил, что созвездие превратилось в него самого. Это было даже слишком ожидаемо, об этом ведь и говорил Аксолотль.       — Ты понимаешь, Ламаник, сын звезд. Осталось лишь осознать.       Голос Аксолотля растворился во мгле, равно как и вмиг погасшие звезды. Диппер погрузился в кромешную тьму, но его это нисколько не пугало. Скорее даже напротив, он точно знал, что этому странному разговору должен прийти конец.       — Осознать… Легко тебе сказать.       Пайнс закрыл глаза, думая о том, что он услышал и увидел. Да, теперь все в самом деле стало понятнее.

***

      Диппер открыл глаза и выдохнул. Он больше не парил, спиной ощущалась мягкая поверхность, а голова его покоилась на подушке, это сложно было не понять. Первым делом парень ощутил приятное тепло в руках. Он был невероятно отдохнувшим и полным сил, так что так и порывало немедленно вскочить с места и сделать что-то эдакое. Но едва он дернулся, чтобы реализовать невиданные пока начинания, как в его плечи вцепились чьи-то сильные руки.       — Тихо-тихо-тихо, не спеши так, Сосенка.       Пайнс так и вздрогнул всем телом, увидев перед собой лицо Билла Сайфера. Это в самом деле был он, все с теми же желтыми волосами, бледным лицом с острыми чертами, и в своей излюбленной рубашке. На ум сразу же пришли звездные образы с треугольником. Эта золотая геометрическая фигура явно крепко засела в голове.       — Билл.       Парень тут же бросил попытки подняться с места. Он посмотрел на лицо Билла, словно пытаясь сопоставить его с тем глазастым треугольником. Всевидящее око… Да, точно, демон разума и безумия — наблюдатель. Он — то самое всевидящее око, которое рисовали древние люди. Глаз в треугольнике. Это он — Билл.       — Да-да, он самый, — хихикнул Сайфер. — Ты полегче вот с этим, Сосенка, а то разнесешь чужой дом. Получится очень неловко, нас ведь здесь приютили, сам понимаешь.       Пайнс сперва даже не понял, о чем ему толкуют. Но вот догадался опустить взгляд на свои руки, в которых все так же ощущалось приятное тепло.       — Ой… — только выдохнул он.       Билл вновь хихикнул.       — Ага.       На ладонях Диппера искрились красные блики. Парень не без труда вспомнил, как сам лично шандарахнул чем-то красным в Гидеона. У Глифула магия была голубоватого цвета, и это магия, которую человеку может дать демон. Пайнс понятия не имел, откуда он вообще это знает. То, что искрилось на его руках, тоже было магией, но магией какого-то совершенно иного вида.       — Что мне с этим делать? — спросил Диппер, стараясь сохранять спокойствие. Он слишком хорошо помнил о том, что сделал с Гидеоном, калечить еще кого-то желания не было. — Как этим вообще управлять. Билл, что мне делать?       Он начинал паниковать, потому как ладони искрились все сильнее, а его желание сотворить что-то росло с невероятной скоростью. Это очень сильно пугало.       — Для начала успокойся, — совершенно спокойно сказал Сайфер. — Посмотри на меня.       Диппер сглотнул и поднял взгляд. Он верил Биллу, при том верил целиком и полностью, уверенный в том, что демон не обманет. Подумать только — демон, которому он безгранично доверяет.       — Билл… — Пайнс решил, что стоит поговорить о чем-то, чтобы не думать о магии. — Я видел его, Аксолотля. Он…       — Тихо, — Сайфер закрыл ему рот ладонью, заставив недоуменно замереть. — Не произноси имя демиурга вслух, глупая ты Сосенка, так не положено. Да, я полагал, что ты не просто так спал тут столько дней.       До разума Диппера очень медленно дошло, что к чему.       — Подожди… Сколько дней? Сколько я спал? Что вообще произошло? И где мы находимся?       Он напрягся, стараясь вспомнить последние события. Вот они были в поместье Нортвестов, вот сам Диппер ударил в Гидеона какими-то магическими волнами. Потом появился Билл, а за ним и Гектор с Зантаром. На этом моменте парень снова замер, вспомнив рассказ Аксолотла и те цветные фигурки. Первым появился коричневый шестиугольник, а следом за ним сиреневая трапеция. На ум пришел цвет волос Гектора и Зантара, а потом и волосы всех остальных представителей компании Сайфера, у них ведь у всех были волосы разного цвета.       — Погоди… — Диппер и сам был ошеломлен. — Гектор — это шестиугольник, да? А Зантар трапеция. А Пироника круг. Они все… Это ведь ты их создал. Билл, — Пайнс уставился на Сайфера так, словно узрел его впервые в жизни. — Ты треугольник.       Странно, что он вот так утверждал это, глядя в глаза демону разума и безумия.       — Да что ты говоришь, — хмыкнул тот. — Чертов кашалот все как на духу тебе выдал, да? Жаль, я надеялся, что ты сам догадаешься.       Диппер мотнул головой.       — Догадаюсь? Да как о таком вообще можно догадаться?! Мне бы и в голову не пришло, что ты чертов демон…       — Тихо, — Биллу снова пришлось заткнуть парня. — Какая шумная Сосенка. Тебе не стоит так психовать, магия хаоса — штука весьма не управляемая, а ты ею как раз обладаешь.       Пайнс едва не попытался стукнуть себя по лбу. Точно, у него же магия, с которой черт его знает что надо делать вообще.       — Да, точно… Это из-за тебя она у меня?       Сайфер склонился над ним, оказавшись невероятно близко. Диппер невольно сглотнул.       — Нет, Сосенка. Демон наделяет человека магией материи, а магия хаоса сама выбирает себе носителя.       — Так, и… — от близости Билла думать было слишком тяжело. — И что мне с ней делать?       Сайфер коснулся кончиком носа щеки Диппера так, словно это было самым обычным действом в его жизни. Он словно принюхивался или ластился, как кот, и это вполне определенным образом влияло на Пайнса.       — Надо помнить о том, что магия хаоса тесно связана с твоими эмоциями, — отозвался демон. — Если ты волнуешься или боишься, она активизируется, чувствуя опасность. Научиться ею управлять можно, но на это уйдет какое-то время. Когда ты спокоен, спокойна и магия. Есть еще способ подпитывать магию.       Его тонкая ладонь скользнула по талии Диппера, и парень невольно выдохнул, вспомнив о том, как они с Биллом целовались и трогали друг друга совсем недавно.       — Подпитывать?       — Да. Магия хаоса будет исцелять твои раны и делать тебя сильнее и выносливее.       Губы Сайфера оказались на чувствительной шее. Диппер едва не выгнулся, чувствуя приятное волнение во всем теле.       — Звучит круто. И что для этого нужно?       Этот разговор должен был помочь держаться за разум и не думать о всяких пошлостях. Поразительно, Пайнс едва узнал о том, что его возлюбленный — это древний демон, но это никак не мешало ему сходить по нему с ума и хотеть его в самом что ни на есть приземленном смысле этого слова. Или же это просто гормоны начали бушевать на нервной почве, черт его знает вообще.       — Всего лишь сексуальное удовлетворение, — хихикнул Сайфер. — Не волнуйся, я тебя всем обеспечу.       До Диппера не сразу дошло, что к чему.       — Подожди, что?       Билла как обычно все веселило.       — Такая милая глупая Сосенка.       Он прижался к коже опаляющим поцелуем, заставив Пайнса выдохнуть. Рука тем временем скользнула под футболку Диппера, огладив живот и скользнув выше, к затвердевшим соскам. Биллу совсем не много надо было сделать, чтобы возбудить парня. Однако Диппер намерен был до последнего держаться за потуги разума.       — А что, — выдохнул он, ощущая на своей коже чужие губы, — мне уже исполнилось семнадцать лет?       Про это правило, введенное самим Сайфером, парень очень хорошо помнил. Интересно, а сколько он в самом деле проспал? Билл говорил о нескольких днях. Что за это время произошло в мире? Как там Мэйбл и Венди? И что произошло с Гидеоном? Так много вопросов и ни единого ответа. Да, стоило порасспрашивать об этом Сайфера, но уж больно не хотелось отвлекать его от того, что он делал.       — Исполнится завтра, — ответил Билл.       И снова до Диппера не сразу дошло. Он округлил глаза и тут же отстранил от себя Сайфера, чтобы посмотреть на него.       — Ты что, хочешь сказать, что я был в отключке целый месяц?       В это совершенно не верилось. Неужели прошло столько дней?       — На самом деле чуточку больше, чем месяц. А что ты хотел, Сосенка? Ты был в измерении вне пространства и времени. Никто не может предугадать, как твое присутствие там может пройти. Иногда минута может тянуться, как целый год, а иногда время пролетает молниеносно.       — Это же форменное безумие.       Сайфер расплылся в улыбке.       — Добро пожаловать в мой безумный мир, Сосенка.       — Ужас… — выдохнул Диппер. — Как Мэйбл? С ней все хорошо?       Билл кивнул.       — Более чем. Каждый день терроризирует меня, спрашивает, как ты. Звездочка большая умница, она поняла, что нельзя трогать мага хаоса, пока его организм принимает силу, это чревато множественными нарушениями. Ледышка тоже умная, она ни во что не лезет. Разве что старина Стэн буянил, но и тот успокоился, когда увидел Шестипала.       — Что… О ком ты?       Да уж, понимать Сайфера было все так же сложно.       — Завтра мы пойдем к твоей семье, сам их увидишь и все поймешь. Ты многое пропустил, юный маг хаоса.       Билл вновь захихикал и потянулся к лицу Пайнса. Тот все так же ничего не понимал, но это не помешало ему ответить на поцелуй. Более того, он сам вцепился в плечи Сайфера, хватаясь за его рубашку и углубляя поцелуй. Целоваться с этим демоном было слишком приятно.       Как только они оторвались друг от друга, Диппер снова посмотрел на свои ладони. Они боле не искрились, все тепло словно ушло куда-то внутрь, в мышцы. Странное ощущение, но вполне приятное.       — Ух ты…       — Вот видишь, — хмыкнул Билл, который теперь едва ли не валялся на нем. — Ты доволен и магия довольна.       Пайнс кивнул.       — Понятно. Мы теперь… Займемся сексом?       Вопрос вырвался из него поразительно легко и без ненужного стеснения, хотя раньше Дипперу было бы очень сложно об этом заикнуться. Сайфер чмокнул его в губы.       — Нет, Сосенка. Тебе все еще не исполнилось семнадцать, это случится только завтра, так что обойдемся тем, что я тебя удовлетворю и успокою тем самым твою магию. Ну, и тебе заодно приятно сделаю, куда же без этого. Все для моей любимой Сосенки.       — Ты серьезно? — удивился Диппер. — Всего один день?       Сайфер снова чмокнул его в губы.       — Одиннадцать часов, если быть точнее. Но я дождусь, не потороплюсь ни на минуту. Видишь ли, — он чуть приподнялся и посмотрел в глаза парню. Его правый глаз со зрачком немного искрился. — Я ждал несколько сотен лет. И теперь, когда осталось так мало, я не сорвусь в последний момент и не испорчу все.       Диппер лишь кивнул, прекрасно его понимая. Да, Билл и правда слишком долго ждал.       — Хорошо.       — Умная Сосенка.       Сайфер улыбнулся и вновь припал поцелуем к его губам, а Пайнс полностью расслабился, чуть расставив ноги, так, чтобы Биллу было удобнее устроиться прямо на нем. Он обнял его, чувствуя полное довольствие от такой близости. Все было чертовски правильно.       — А мы…       Сайфер чуть прикусил его ключицу, а после отстранился, чтобы задрать к верху футболку Пайнса.       — Что?       Диппер не без труда снял футболку и откинул ее на пол.       — Где мы вообще находимся? Что это за комната?       Парень только и заприметил черные шторы, окно с белой рамой, по виду за которым можно было понять, что сейчас глубокая ночь, и очень странные картины, на которой были кладбищенские пейзажи.       — Я снял комнату в доме Валентино. Они не много попросили и даже не стали задавать никаких вопросов. Милейшие люди.       Он припал к груди Диппера, и парень невольно пискнул. Это было очень необычно и непривычно для Пайнса.       — Как давно ты переродился?       Сайфер хоть и был немного занят, но все равно вполне внятно ответил.       — Тридцать два года назад. И если тебе интересно, я все эти годы ждал тебя. Сперва пока ты родишься, а потом пока ты вырастешь.       Диппер прикусил губу.       — Правда?       — Я же тебе говорил, — Билл лизнул напряженный сосок. — Ты — единственный, кто меня интересует. И да, для меня все это тоже впервые. Вообще все.       Вот это стало действительно полной неожиданностью. Пайнс встрепенулся и вцепился в желтые волосы Сайфера, дабы посмотреть ему в глаза.       — Ты это серьезно?       Тот улыбнулся.       — Более чем. Мы с тобой в этом плане равны, Сосенка, я тоже девственник. Завтра мы решим этот вопрос.       — И ты ни с кем не спутался за эти тридцать лет?       Парню не верилось в подобное. Неужели в самом деле Билла волнует только он один? Демон мотнул головой.       — Нет. Терпение вознаграждается, Сосенка.       — Ого…       Должно быть, Билл решил, что на этом разговоры окончены. Он снова припал к чужой груди, но его губы постепенно оказывались все ниже и ниже. Это было чертовски приятно, а Диппер к тому же был возбужден. Должно быть, правду ему демон сказал, потому как магия хаоса не только успокоилась, но и в самом деле начала питать его силой и энергией. Стоит сказать спасибо Сайферу за то, что он унес его как можно дальше от всех раздражителей и сразу нашел нужный подход, чтобы магия хаоса чего доброго не натворила ненужных дел.       — Билл, что ты… делаешь…       Диппер ошалело уставился на мужчину, который уверенным движением расстегнул ширинку на его джинсах. Возбужденный член тут же оказался на свободе, и наличие лица Сайфера так близко к его паху откровенно волновало Пайнса.       — Делаю приятно моей Сосенке, — отозвался демон.       Он обхватил член у основания и провел рукой вверх, вырывая из горла парня судорожный стон.       — Вот… черт…       Несмотря на ситуацию, Билл хихикнул.       — И не говори. Завтра мы поедем в «Хижину чудес», будем беседовать с твоей родней. Ты еще много всего должен узнать. А потом я приглашаю тебя посетить со мной одно интересное место. Что скажешь? Это будет наша первая совместная поездка.       Сказав это, демон провел языком по стволу. На самом конце головки появилась капелька смазки, которую Билл слизнул. Диппер вновь простонал и стукнулся затылком о подушку. Смотреть на это было выше его сил, слишком стыдно.       — Ты… Думаешь, что я могу отказаться в такой… А-ах… Ситуации?       Сайфер засосал головку, а после отстранился и подул на нее. Пайнс едва не подавился воздухом от невероятных ощущений.       — Очень надеюсь, что ты будешь согласен, Сосенка. Я давно ждал этого свидания.       Наконец он полностью взял в рот, и это в самом деле было в сотню раз лучше любой дрочки. Диппер едва не воскликнул, в последний момент вспомнив о том, что они находятся в чужом доме и надо соблюдать элементарные правила приличия. Он зарылся пальцами в волосы Билла, трогая кожу головы, но не давя, позволяя Сайферу творить все, что ему только вздумается.       Завтра. Все будет завтра, и разговор с родными, и день рождения, и все прочее. Пока значение имел только Билл, который дождался его спустя столько лет. На его фоне отныне меркло вообще все.