Princess Елизавета, или Не Главный Герой

Над тёмной рекою летает снег, Чайка вьётся. Там песни и говор, и чей-то смех Раздаётся. Шутить и смеяться я не могу давно. Оставлено мне одно - мечтать и надеяться. Как бледные тени, проходят дни Чередою. В какой стороне ты, в какой дали, Кто с тобою? Откликнись, любимая, страхи мои развей.. Мне здесь всё трудней мечтать и надеяться.

      Елизавета величественно вошла в зал. Радзивилл, по всему, снова пил. После того, что произошло, он напивался почти ежедневно, а после знакового знакомства с графом Алексеем Орловым и вовсе редко выходил из кабака.       - Ах, Лизавета, - он обернулся со своей кошачьей, но почему-то ей показалось, грустной, улыбкой и жестом подозвал к столу. – Рад видеть Вас. На добрых друзей времени у Вас совсем не остаётся.       «На таких ли добрых, князь?», - подумала Елизавета, вспоминая события недельной давности. За это время они почти не встречались – всё свободное от приёмов время наследница Петра проводила с Орловым. Он решал её проблемы с кредиторами, ухаживал и не позволял себе вольностей. Родная русская душа казалась ей почти собственной, сердце её билось сильно, когда Орлов целовал её руки, говорил о присяге флота. Вот только ещё сильнее сердце стучало, вырываясь из груди, когда она замечала редкий равнодушный взгляд польского князя на них. Лизе казалось, что это страх и ненависть в ней, но только обнаруживая, что Радзивилл не смотрит больше, чувствовала не удовлетворение, а разочарование.       - Что-то Вы налегаете, князь, - она кивнула, когда поляк взглядом предложил выпить и ей. Вошедший следом за ней Доманский этого явно не одобрял, но ничего не сказал. Выпив, она вдруг почувствовала необычайную лёгкость и раскрепощённость рядом с князем, что решила слегка пококетничать с ним, чтобы он видел, что те события её не испугали. – Спойте, słowik*. Я слышала однажды… Но спойте для меня.       - Да легко! – Радзивилл по-молодецки вскочил со табурета, который тут же упал. А затем махнул рукой: - Инструмент!       Сказав что-то местному музыканту, князь отобрал у того гитару и заиграл какой-то доныне неизвестный образованной Элизабет романс. Громкий, но мягкий, бархатный голос пана раздался на весь кабак, и девушка постаралась хотя бы не показывать свой завороженный интерес, ибо взгляда отвести от князя не могла. Доманский что-то негромко говорил над её ухом, похоже переводил, но ей не нужно было перевода – она немного понимала по-польски, достаточно, чтобы понять о чём он поёт. «О ком», - тут же сказала она себе, услышав что-то вроде «отзовись, возлюбленная, мне нелегко мечтать и надеяться».       Закончив петь, Радзивилл не услышал даже разразившихся возгласов и аплодисментов. Ему казалось, что только одно он слышит, одно зовёт его и только это было лучшей наградой и похвалой – стук её сердца.