Ощущение присутствия

Все, как на картинке: слишком яркая трава, слишком голубое небо, слишком ровные стволы деревьев, слишком аккуратные симметричные листья. Вычерченными циркулем полусферами смыкались над головой кроны, и ни один случайный пожухший листок не нарушал изумрудной зелени полян. Листву пронизывали мягкие лучи солнца, самого нарисованного словно по трафарету, с аккуратно растертыми ластиком краями. Иногда ощущался легкий ветерок, едва шелестящий листвой. Клара остановилась на очередной поляне и опустилась на колени, внимательно разглядывая траву. Одинаковыми голубыми точками в ней торчали цветы с круглыми блестящими лепестками и ярко-желтой пушистой сердцевиной. Она провела ладонью по идеально ровному ковру шелковой густой травы, и упругие травинки тут же распрямились, не оставляя на коже ни запаха, ни следа. Теплый воздух заполняла легкая смесь запахов, ни один из которых не выбивался яркой нотой, не цеплялся за хранящиеся где-то глубоко в памяти образы, не вызывал дополнительных ассоциаций. Он существовал как будто лишь для того, чтобы ненавязчиво дополнить безмятежную картину совершенного спокойствия и умиротворения. — На этот раз все получилось как-то совсем уж буквально, — сказала Клара и попыталась выдернуть гибкую травинку. Стебелек выскользнул у нее из пальцев, едва ощутимо кольнув подушечку пальца, и Кларе почудилось, будто кто-то за спиной укоризненно покачал головой. Она села прямо на траву, прислонившись спиной к толстому гладкому стволу неизвестного ей дерева, и скрестила руки за головой. — Ты хотела туда, где совершенно точно ничего не случится, — оправдался Доктор и устроился рядом с ней. — Здесь совершенно точно ничего не случится. Это, пожалуй, единственная планета во всей Вселенной, где совершенно точно ничего не случается! Она даже называется именно так. — Она называется «Планета, где совершенно точно ничего не случается»? — переспросила Клара, искоса взглянув на Доктора. — Ну, вообще-то она называется Ксаривазорикус Семнадцатый. Но в примерном переводе будет именно так. — А где еще шестнадцать? — С ними что-то случилось. Пара взоралась, пара потерялась, пара… В общем, не всегда получается создать идеально скучную планету с первого раза. Клара кивнула и расправила на коленях платье — даже выбранное ей белое платье в черный горошек казалось одновременно картинно-ненастоящим и единственно уместным на этой тщательно нарисованной поляне. Ощущение нереальности происходящего не оставляло ее. Она чувствовала себя замкнутой в трехмерной картине. Здесь было все — и все же, как будто какой-то важной части не хватало. — И как это работает? — поинтересовалась Клара. — Самосоздающая структура. Образ считывается с разума посетителя, записывается в матрицу, и весь период пребывания восстанавливается. Ты видишь то, что ты хочешь видеть. — А если я решу, допустим, срубить дерево? — Не решишь, — пожал плечами Доктор. — А если для кого-то идеальный образ включает в себя рубку леса, то для него матрица создаст самые лучшие и самые удобные деревья, а также предоставит остро наточенный топор, желтую каску и клетчатую рубашку. Хотя, скажем, я знаю место, где дровосеки выполняют роль священников, так что вынуждены носить церемониальные одежды…. — То есть каждый видит здесь что-то свое? — перебила Клара, не позволяя Доктору углубиться в сравнительный анализ дровосеков разных культур. — Не только видит. Чувствует, переживает. Это все — настоящее, не сомневайся. Все существует на самом деле. — А если на планете окажутся сразу двое существ, и у каждого будет свое представление о том, как она должна выглядеть? А если пятеро? Или миллион? — Сколько угодно! — гордо воскликнул Доктор, как будто сам был автором этой идеи. Впрочем, кто знает — может быть, так оно и было. — Матрица создает замкнутое пространственно-вероятностное поле, сходящееся в одной точке. В каждой вероятности существует отдельная копия планеты. Прекрасное решение, да? — Это как параллельные миры? — В некотором роде. — Но тогда получается, что… Что мы с тобой сейчас находимся в разных вероятностях? Или ты видишь то же, что и я? — Я никогда не вижу то же, что и ты, — вдруг ответил Доктор. — Никогда. Клара, я же не человек. Я не могу видеть и ощущать то же, что и ты. Клара никогда не задумывалась об этом раньше. Сталкиваясь то и дело с разнообразными «особенностями» поведения и восприятия, она списывала это на инопланетную странность, но никогда не останавливалась на этой мысли достаточно долго, чтобы даже попытаться представить себе, каким видит мир он. Доктор выглядел как человек, его можно было коснуться и ощутить пальцами вполне человеческую кожу — может быть, чуть более плотную и гладкую, прохладную, но тем не менее, совершенно настоящую кожу; он вместе с ней ел — пусть иногда и странные вещи, но о том, как именно он восприинимает мир, она не задумывалась. — И насколько… Насколько все отличается для тебя? — неуверенно спросила она. Она припомнила отрывки из прочитанных когда-то статей о том, что некоторые животные видят ультрафиолетовые или инфракрасные лучи, и еще что-то про фасеточные глаза насекомых, и поморщилась. Доктор дернул плечами и взъерошил волосы: — Как я могу это объяснить? — Хорошо. Давай начнем с простого. Например, цвета. Ты видишь зеленый зеленым? Голубой голубым? — Я знаю, как видишь мир ты, — уклончиво и немного раздраженно ответил он. — Я был человеком. В некоторой мере. Я знаю, что видит и чувствует человеческое тело. Но как объяснить тебе, я не знаю. Это просто по-другому. — Подожди, что значит — ты был человеком? — ТАРДИС умеет делать это. Умеет переписывать тело Повелителя времени. Перестраивать по любому образцу, сохраняя сознание отдельно. Очень удобно, если вдруг нужно спрятаться. Не очень удобно, если некому удостовериться в том, что сознание вернется. Как обычно: не может быть одновременно просто и удобно. Хотя в тот раз, пожалуй, вышло как-то особенно неудобно и совершенно не просто… — ТАРДИС может переписать твое тело, — медленно повторила Клара. — Может сделать тебя человеком. Наверное, может сделать и не только человеком, да? — Может. В конце концов, что такое внешний облик — набор бессмысленных характеристик, заданных сочетанием генов. Цвет кожи, плотность кожи, наличие кожи, в конце концов… Это все легко моделируется. — Наверное, это неприятно. — Это больно. Очень-очень больно, но не так, как при регенерации. По крайней мере, заранее известен результат. — Расскажи. Расскажи мне про регенерацию, — тихо попросила она, и поймала странный взгляд Доктора — как будто задала очень неудобный, едва ли не неприличный вопрос. Она готова была даже поклясться, что тот немного покраснел — впрочем, солнце медленно садилось, окрашивая небо нежно-алым, и, возможно, все дело было только в карминовых отблесках заката. Он молчал, уткнувшись взглядом куда-то в траву; потянулся и неуверенно коснулся ее щеки большим пальцем, но затем быстро убрал ее. Клара взяла его за руку: привычный жест, выражение поддержки. Он осторожно высвободил руку и покачал головой, а затем заглянул ей в глаза, словно пытаясь найти ответ на какой-то вопрос. — Не надо, — выдавил он. — Да и нет в этом процессе ничего интересного. В случае смертельной опасности клетки пересоздаются заново, используя резервные запасы энергии. Это смерть, которая не совсем смерть. Тело меняется, но… Но это все равно смерть. — А личность? Ты сказал тогда, что да и нет одновременно. Как это? Если ты регенерируешь, ты останешься тем же? Ты будешь меня помнить? — Я совершенно точно буду тебя помнить, — ответил он и отвернулся, стряхивая с рукава невидимые пылинки. — Я никогда не забываю тех, кого… Тех, кто путешествовал со мной. Но я не собираюсь расставаться с этим телом. Не думаю, что тебе придется однажды привыкать к новому Доктору. Он подумал о том, что доподлинно знал — Кларе никогда не придется привыкать к новому Доктору: запас регенераций закончился. Следующая смерть станет последней. А затем он подумал о том, что нужно перенастроить экстренные протоколы ТАРДИС, чтобы убедиться в том, что Клара — а он не сомневался, что в последние мгновения его жизни рядом с ним будет именно она — не только окажется дома, но и не сможет вернуться за ним, как вернулась когда-то Роза. Замечательная, исключительно добрая и любившая его всем сердцем Роза Тайлер — девушка из многоэтажки, с гиперзаботливой мамой и скучным бойфрендом; девушка, которая смотрела на мир с очаровательной улыбкой — до тех пор, пока в ее жизни не появился он. Было время, когда воспоминания о ней были настолько болезненными, что он едва справлялся с самим собой. Когда ему стоило огромных усилий просто продолжать жить. Он так и не попрощался с ней толком — сжег звезду ради того, чтобы сказать что-то важное, да так и не сумел. И стоило ему только привыкнуть к этой боли, найти, наконец, подходящий замок для нее и выбросить ключ от него, как она вернулась. Перед глазами снова встал тот образ: Роза Тайлер, посреди дороги, в самом эпицентре войны, с огромным ружьем наперевес. Роза Тайлер, которой он сломал жизнь. Меньшее, что он мог сделать для нее тогда — отправить обратно в мир Пита. В той регенерации он все только портил. Все и всех. Даврос был прав: он превращал в оружие тех, кто был ему дорог, и даже оставшись, наконец, один, едва не превратил в оружие самого себя. Вспоминать об этом было неприятно — как ощущать заново горький привкус пепла на губах. Впрочем, об этом и не нужно было вспоминать: беспощадное пламя регенерации сжигает все это, формируя новые связи в памяти. Собирает мозаику заново, отбрасывая ненужные части, оставляет только послевкусие чувств и эмоций. «Почему ты меня не нашел», — спросила его тогда Джо. И он все объяснил: конечно, как можно найти кого-то среди джунглей или на баррикадах. Даже ТАРДИС не смогла бы. ТАРДИС, конечно же, смогла бы. Он попрощался со всеми перед прошлой смертью. Но он не искал Джо не поэтому. Он не искал Джо, потому что оглядываться назад через переломанные витражи собственной памяти крайне непросто. И еще — потому что без него они всегда жили лучше. Всегда. Без малейших исключений. — Ты в порядке? — услышал он обеспокоенный голос Клары и понял, что сжимает ее руку. Он разжал пальцы, опасаясь, что причинил ей боль — Клара тут же положила ладонь поверх его руки и осторожно погладила теплыми крошечными пальцами. Он перевел взгляд на Клару: его рука лежала на ее бедре, и он попытался было убрать ее, но Клара только прижала ладонь сильнее. — Иногда кажется, что регенерация — это второй шанс, — вздохнул он. — Шанс все исправить. Или просто очень хочется в это верить. Поначалу это довольно страшно: осознавать, что ты останешься жить, но это будешь не совсем ты. На самом деле, даже не знаешь, будешь это ты или не ты, или не совсем ты. Или совсем не ты. Первый раз это просто сводит с ума, начинаешь даже бояться смерти. И первый раз это, пожалуй, гораздо больнее. Хотя, может быть, просто не знаешь, чего ожидать. Он замолчал, и Клара тоже молчала, позволяя ему самому принять решение, продолжать ли разговор. — Когда не знаешь, кем ты станешь, — снова заговорил он. — Когда не знаешь даже, останешься ли в полной мере собой: будут ли у тебя, вообще, две руки, одна голова и какая-то привычная форма, то нужно зацепиться за что-то важное. Что-то значимое для тебя. Что-то, что сможет стать якорем реальности. Успеть сделать это до тех пор, пока клетки не начали меняться, потом что как только процесс дойдет до мозга, будет уже поздно. Основные черты личности остаются, прописанные самыми важными событиями прошлой жизни, но как именно они сложатся заново, неизвестно. Даже какие события окажутся самыми важными, неизвестно. Это смерть, которая позволяет забрать с собой кусочек себя. Самый важный кусочек. И очень легко совершить ошибку, выбирая тот кусочек, который важнее других. Он до сих пор не был уверен в том, не совершил ли ужасную ошибку, выстроив прошлую регенерацию вокруг привязанности к Розе. Искренняя и улыбчивая Роза вернула ему тогда целостность; стала бальзамом, заполнившим бессчетные саднящие раны искалеченного войной старика, но он не смог ничего дать ей взамен. И не смог, и не захотел: она была достойна лучшего, чем жизнь с бездомным скитальцем по Вселенной. Они все и всегда достойны были лучшего. Потеря Эми и Рори, заменивших для него семью, поставила точку в поисках компаньонов. Сколько бы он ни убеждал себя в том, что они прожили прекрасную жизнь; что не имеет совершенно никакого значения, в каком именно веке прожить прекрасную жизнь — он так и не набрался смелости рассказать о случившемся даже отцу Рори. Впрочем, тот должен был догадаться. А, может быть, кто-то из Пондов отправил ему письмо из прошлого. Наверняка отправил. Клара появилась сама. Он не искал ее, он не хотел никого видеть рядом, он не хотел никого больше терять. И, разумеется, он потерял и Клару. Оставалось только верить в то, что Вселенная окажется к нему достаточно добра, чтобы не позволить потерять ее снова. Доктор покосился на Клару. Девушка задумчиво теребила подол платья. Длинные каштановые пряди скрывали ее лицо. — Ты уверена, что не хочешь вернуться домой? — спросил вдруг он. — Я имею в виду, вернуться навсегда. Построить собственную жизнь. Клара шевельнулась, устраиваясь поудобнее, посмотрела на него, а затем улыбнулась и погладила по щеке. — Я последний раз тебе говорю. Я никуда не уйду. Может быть, это означает, что я скоро погибну — нет, молчи, не перебивай меня — а может быть, ты однажды увидишь старую и седую Клару. Мне все равно. И не смей решать за меня. Она смотрела ему прямо в глаза, пытаясь получить какую-то уверенность в том, что так и будет, но он только немного нахмурился. — Клара, ты сейчас хочешь меня поцеловать? — очень серьезно спросил он. — Я не до конца в этом уверен, но, в принципе, если хочешь, то можешь. Клара удивленно заморгала. — Доктор, кто так делает! Если бы я не хотела тебя поцеловать, то этот вопрос звучал бы как минимум странно. А если бы хотела, то после такого вопроса точно не стала бы! — Почему? — Я не знаю, почему! Потому что это так не работает. — Почему?! Если я не понимаю, хочешь ли ты есть или пить, я спрашиваю, и ты отвечаешь. Клара вздохнула и махнула рукой. — Забудь. Просто если в следующий раз тебе вдруг придет в голову спросить, лучше уж сразу делай. В худшем случае получишь пощечину. — За что? Мне казалось, люди получают от этого удовольствие. — А ты — нет? — удивилась Клара и вдруг подумала, что никогда не задумывалась и об этом. — Знаешь, ты слишком похож на человека. Внешне. И иногда это… сбивает с толку. — При поцелуях человеческий организм вырабатывает определенный набор гормонов, который вызывает разные… ощущения. Насколько мне известно, люди не могут контролировать этот процесс. — А ты — можешь? — недоверчиво спросила Клара, и он просто кивнул. Как будто это нечто само собой разумеющееся. — Иногда мне кажется, я многое отдала за то, чтобы хоть одним глазком увидеть, каким видишь мир ты, — вздохнула Клара. — Тебе, действительно, этого хотелось бы? — спросил Доктор. — Я могу попробовать показать тебе. Клара убрала руку и выпрямилась. Ей было одновременно любопытно и немного страшно. — Это какие-то… инопланетные штучки? Я не знаю, присоски на голове, что-то в этом роде? — Нет, никаких присосок. Но это получится только в том случае, если ты мне доверяешь. Доверяешь настолько, что не испугаешься попросить остановиться. Это важно. — Я думаю, мы давно выяснили вопрос доверия, — уверенно сказала Клара. — Тогда закрой глаза.