Ты когда-нибудь думал о любви?
Если бы он спросил меня сейчас, я точно знаю, что бы я ответил. Я бы описал, как поднимается и опускается при дыхании его обнаженная грудь, как цвет его волос в полутьме напоминает мне лунный свет. Глупо думать, что он действительно красивый? Это звучит
жалко? Это нормально, если мне нравится слушать, как он дышит с тихим свистом? Это глупо, наверное, что я не хочу, чтобы кто-то еще слышал это?
Веду ли я себя по-детски, если я до сих пор не осознал факт, что он считает меня красивым, и хочу услышать это снова? Снова и снова? Каждый день? Перед всеми?
Если бы он спросил меня сейчас, я бы сказал, что не спал всю ночь, смотря на него, и не знаю, как и почему, но на ум приходят какие-то стихи, хотя меня всегда отчитывали за грубость, ругательства и плохое отношение. Я взрослею? Я учусь? Это и есть боль взросления? Это Эрос или Агапэ? Оба? Или не одно?
Как долго держат обещания?
Если Виктор позволил себе полностью забыть обо мне и нашем обещании тогда, позволено ли мне забыть, что я обещал вести себя хорошо?
Правда ли, что если ты слышишь что-то во сне, это лучше откладывается в памяти?
—
Виктор, — я чувствую тепло его уха, когда шепчу на грани слышимости, —
я люблю тебя, — он всю ночь обнимал меня в той же позе, как заснул.
—
Поехали домой, — целую его в висок, —
ты будешь мной гордиться, — теперь в скулу.
—
Я выиграю все награды для тебя, — мочка уха, —
ты будешь стоять со мной на подиуме, и я скажу: «Это все для Виктора, для него я усердно работал», и мы будем непобедимы.
—
Пожалуйста, дай мне победить, — его шея, —
я хочу быть с тобой, — плечо.
Если я уеду через два дня,
а я уеду, можно ли простить мне эту маленькую ложь? Или это большая ошибка? Меня вообще это волнует?
Я взбираюсь на Виктора, он медленно шевелится, а я единственный раз в жизни рад, что я легкий как перышко, и мое нынешнее положение почти незаметно для него.
Его тело вздрагивает, привыкая к тяжести моего, а у меня по спине идут мурашки. Может быть, он полюбит меня, просто еще не догадывается об этом. Может быть, он поймет, к чему действительно лежит его сердце, если я помогу ему. Он всего лишь человек, как и я. Я видел его обнаженным бессчетное количество раз раньше, этот человек не знает о порядочности и смущении, так же, как и я. Можно ли простить меня? Я шестнадцатилетний подросток, я воплощение любопытства. Я хочу снова видеть. Я хочу касаться и исследовать, и сожалеть.
Прямо сейчас, лежа на Викторе, я чувствую себя бессмертным.
Моя рука ползет по его груди, медленно, чтобы выиграть время. Простыни, кажется, вскипают, а я чувствую больший жар, чем если бы я поджег себя. Да, я хочу выжечь свой образ в его памяти, как клеймо.
Вожу пальцами по нашим с Виктором телам, словно пытаясь перемешать нас. Я не знаю, как целоваться, но я
знаю, как трогать — как любой мальчишка моего возраста, я провел слишком много времени,
практикуясь, если забыть о фигурном катании. Думаю, если у меня получится сделать его твердым, я могу умереть — представляю его выражение лица, наслаждение, стоны, я хочу знать, как он звучит, хочу попробовать на вкус пот, увидеть нервное напряжение, почувствовать, как кровь устремляется от головы вниз, мне нужен он, я хочу, чтобы он хотел меня, </i>боже, у меня снова стоит</i>.
Эрос.
Удовольствие следует за удовольствием.
Тонет в нем.
Виктор шевелится, и краем глаза я вижу, как он шарит рукой по постели там, где я лежал несколькими мгновениями ранее, и всю ночь. Это выглядит так одиноко, и я чувствую вину, но возвращаться назад слишком поздно, а останавливаться слишком рано. Так безрассудно, мозг отключен, наши руки сплетаются, я кладу его ладонь себе между ног, а свою в ответ тяну к его пробуждающемуся телу.
Его красота уничтожает меня.
Так же, как и его сонные глаза в момент, когда он возвращается из страны снов, и на одну драгоценную, единственную в жизни, бесценную секунду, он смущен и
мой, полностью мой, только мой.
— Юра, — я никогда не видел его испуганным раньше, кровь стынет в венах, затем толчок, побег, погоня, снова толчок, удивленный вид, толчок, я снова целую его, а затем я каким-то образом оказываюсь на полу.
— Ты действительно не понимаешь, не так ли? — тряска, падение, — Я ухожу.
— Тебе же нравилось, — правда.
— Сейчас? Я спал, Юра, спал, — ложь.
— А твоему телу нравилось, — его смущение.
— Я доверял тебе, — мое смущение, — Ты сказал, что будешь нормально себя вести, ты обещал!
— А ты обещал, что будешь моим тренером! — с меня достаточно. — Мы были командой, но ты забыл и приехал в Японию, чтобы быть с кем-то еще, — с него достаточно.
— Хорошо, мне надоела эта игра. Ты хочешь знать правду, Юра?
— Нет, я хочу поехать домой с тобой, — со всей силы зажмуриваю глаза.
— Нет, ты выслушаешь меня. Я люблю его. Слышишь меня?
— Забери меня домой, — сотня рук не сможет закрыть мои уши так, чтобы я этого не слышал.
— Я люблю его с первой чертовой секунды, когда я увидел его, нет, с того видео на Ютьюбе, я смотрел на его танец и казалось, что все встало на свои места, я был вдохновлен, бросил все и приехал сюда, потому что должен был понять, что это за чувство, я никогда не испытывал его раньше, Юри пробудил во мне то, о существовании чего я даже не подозревал. Я не могу перестать думать о нем днем и ночью. И не хочу, потому что впервые за долгие годы я чувствую себя мотивированным. Я нуждаюсь в нем, я хочу, чтобы он хотел меня. Вот так, Юра. Вот так.
Я встаю и понимаю, что, должно быть, я обо что-то ударился, когда падал, потому что все болит. Или не знаю, на самом-то деле, что я знаю? Я кружусь и кружусь, не могу найти равновесие, и снова падаю.
Несмотря ни на что, я не перестаю любить его, даже после всего этого, поэтому я с большой уверенностью предполагаю, что я пропал, пропал навсегда, слишком увяз, чтобы быть спасенным.
— Юра, — он ловит меня за руку моментом позднее, когда я почти на полу, — Пожалуйста, прекрати.
Пожалуйста? Пожалуйста, прекрати что? Пожалуйста, прекрати влюбляться? Пожалуйста, прекрати влюбляться в меня? Пожалуйста, прекрати просто влюбляться? Что?
— Тебе всего шестнадцать, откуда ты вообще знаешь, что это любовь?
— Любовь? Я не люблю тебя, — если я не спасу себя, — Я просто хотел переспать с тобой, потому что мне любопытно, вот и все, ты мне даже не слишком нравишься, — то кто тогда?
— Хорошо, так даже лучше, значит, ты быстрее справишься с этим, — в его голосе обида, или боль, а может, и то, и другое.
— Я ненавижу тебя, — прекрати, — Я ненавижу тебя, Виктор, — прекрати.
— Я понимаю, — пожалуйста, просто уйди, — Надеюсь, однажды ты тоже поймешь.
Он уходит.
***
Виктора не было весь день.
Его посетила якобы блестящая идея о том, чтобы отправить нас в храм неподалеку, к водопаду, чтобы я мог попытаться понять, что такое Агапэ, но я уже знаю. Только мне нельзя больше думать о нем, поэтому я пытаюсь фокусироваться на чем-то более безопасном — дедушка, да, дедушка любит меня, несмотря ни на что, не важно, как много раз я выводил его из себя, несмотря на мои поражения, несмотря на все обстоятельства, он был рядом со мной. Пока он не уехал. Полагаю, это не слишком хорошо для Агапэ.
Дела таковы: это мой второй последний день, когда я вижу его, если я проиграю, и подобное времяпрепровождение кажется напрасным.
— Но где Виктор?
— Я думаю, он мог пойти в Нагахама Рамен.
— Что? Тогда мы тоже идем!
— Он сказал, что хочет побыть в одиночестве.
Как мне принять это? Над моей головой висит цифра 2, как срок годности, как
ранг.
***
Не то, что бы я спал, но того шума, который производит Виктор, тщетно пытаясь не шуметь, хватило бы, чтобы разбудит роту солдат. Наши комнаты слишком близко. Или слишком далеко, как посмотреть. В иной ситуации я бы посмеялся над тем, как самый талантливый и грациозный фигурист современности превращается в слона, стоит только выпить чуть больше положенного, где «чуть больше положенного» означает «я бы удивился, вспомни он свое имя». Могу ли я потерять что-нибудь еще? Нет, поэтому я на цыпочках пересекаю короткий коридор.
Если быть предельно честным, Виктор в довольно жалком состоянии, совсем не это представляешь, или хочешь, или ожидаешь от человека, которым восхищаешься всю свою жизнь. Могу ли я потерять что-нибудь еще? Нет, поэтому я решаю провести ночь, крадя последние кусочки Виктора Никифорова. У меня уходит десять минут на то, чтобы раздеть его, и еще десять минут, чтобы надеть на него пижаму, потому что мужчина сильно дрожит.
— Я не пьян, — первое, что он говорит. — Он просто хотел, чтобы я сдержал свое обещание, — где «он», очевидно, я, и мне больно от того, что он даже не видит меня. Могу ли я потерять что-нибудь еще? Больше нет.
— Я разрушил его.
— Он сказал, он хочет, чтобы мы поехали домой, а что сделал я? Я выплюнул свои эгоистические чувства ему в лицо.
— Он просто ребенок. Он просто ребенок, оставшийся один.
— Он нуждался во мне, а я его бросил.
— Если бы я остался в России, этого бы не случилось.
Как я должен понимать это?
— Ты уехал, потому что ты влюбился, — укладываю его в постель, — Это достаточно весомая причина, не думаешь? — не думаешь?
— Но Юра…
— Юра поймет. В конце концов, он сделал то же самое для тебя.
— Я не могу разорваться, —
я понимаю, — Я не могу одновременно быть здесь и там, я не могу помочь обоим, —
я понимаю.
— У Юры есть Яков. Не волнуйся о нем.
— Но он хочет меня, —
посмотри на меня, — Потому что я обещал, —
нет, не смотри.
— С ним все будет хорошо. Ему просто нужно время, чтобы принять это.
— Что, если мы никогда больше не увидимся? — он никогда не обнимал меня так сильно. — Что, если он забудет меня, что, если он ненавидит меня? — никогда, за все время, что мы знакомы.
— Он не ненавидит тебя, поверь мне, — мне кажется, его тело знает, что я здесь, но сознание отказывается воспринимать это.
— Но он будет, — его ладонь в моих волосах, — А потом он забудет меня, — моя в его.
— Он не будет, — но
ты будешь.
— Я хочу остаться в Японии, -
я знаю.
— Я хочу помочь Юри победить в финале Гран-При, —
я знаю.
Вдох.
— Тогда ты должен это сделать.
Выдох.
— Но что будет с Юрой? — и я не знаю, что ответить, поэтому я медленно ложусь в его постель. — Он останется совсем один, — и через десять лет или десять минут я смогу вспомнить это отчаяние, — Из-за меня, — но сейчас я обнимаю его, и надеюсь, что это хоть немного поможет ему.
Виктор спит на мне, а я считаю уходящие часы. Я не плачу.
Агапэ. Бесконечная любовь бога, жертвенная и бескорыстная.
