B R O K E N

Стоит ли говорить, что утром мы едва не проспали на работу? Собираясь с бешеной скоростью, мы часто сталкивались в дверях ванной, коридоре, на кухне, каждый раз даря друг другу короткий поцелуй. В очередной раз шлёпнув по аппетитной попке Эндру, проходящую мимо меня в одних трусах, я ловлю себя на мысли, что бесконечно счастлив сейчас. Мы даже не успели как следует попрощаться, лишь обнялись, выходя из подъезда. Да и к чему все эти долгие прощания, если уже вечером мы вновь увидимся на этом же месте? Работу водителя нельзя назвать сложной, но порой болтовня клиентов способна вывести из себя. Почему-то люди думают, что таксисты, как и большинство рабочих, вообще не являются живыми — их словно не существует. Нас словно считают прислугой, низшим сортом, и не считают нужным держать свои тайны и личное мнение при себе. Люди громко говорят по телефону, ругаются, выясняют отношения, обсуждают политику, соседей, друзей и знакомых, считая своим долгом непременно вывалить тонну ненужной информации на несчастных водителей такси. Конечно же, приходится молчать, вежливо улыбаться и иногда поддакивать или кивать головой, чтобы клиент остался доволен. Некоторые, более бывалые либо общительные, могут и поддержать внезапную беседу, перемыть кому-нибудь косточки, но зачастую это происходит не потому, что сам водитель хочет этого, а, чтобы, опять же, угодить клиенту. Порой приходится брать на себя полномочия психолога, утешая добрым словом плачущую девушку, или же наоборот, подобрать крепкое словечко для парня. Но я вовсе не жалуюсь. Отнюдь — я люблю свою работу, люблю запах салона и шум мотора под капотом. И пусть днём приходится ездить по городу на небольшой скорости, стараясь ненароком не нарушить многочисленных дорожных правил — своё я получаю ночью, когда пересаживаюсь на байк. Я с движением на «ты», и, пожалуй, нет на свете ничего, что способно изменить это положение вещей в моей жизни. Несколько раз за день мы с Эндрой умудряемся созвониться — узнать, как обстоят дела, всё ли в порядке, ничего ли не произошло. Своеобразный ритуал, вошедший в привычку. Обычный рядовой день, ничем не выделяющийся из череды множества таких же. Хронический недосып давно стал моим спутником, и я уже не обращаю внимания на желание бросить всё и поехать домой, дабы поспать пару-тройку часов. Неугомонная Эндра не даёт выспаться даже в мои заслуженные выходные, обязательно вовлекая меня в очередную авантюру. Всегда поражался её неуёмной, бьющей ключом, энергии. Рабочий день уже близился к концу, и я едва ли не принялся считать минуты до того момента, когда смогу оставить машину в таксопарке и поехать домой. Последний выполненный заказ — и вот уже я мчусь в сторону таксопарка. Минувшая ночь изрядно вымотала: хочется поскорее оказаться дома. — Эй, Джей, не сможешь поехать на вызов? — внезапно слышится голос нашего диспетчера из рации, и я уже готов разразиться гневной тирадой, как Салли продолжает, — все машины заняты, а ехать недалеко. Пожалуйста, — добавляет она умоляюще, и я понимаю, что придётся ехать. Салли довольно часто идёт мне навстречу, и было бы невежливо с моей стороны отказать ей. — Хорошо, — недовольно бурчу я, и Салли довольным голосом сообщает местонахождение моего последнего клиента на сегодняшний день. Забив данные в навигатор, обнаруживаю, что ехать действительно недолго, и это однозначно радует. Эндра, услышав новость, лишь тяжко вздыхает, и я благодарен за то, что она не прессует мой мозг своим недовольством. Клиентами оказались двое молодых парней, которые, совершенно не стесняясь меня, едва ли занялись сексом прямо на заднем сиденье, и мне даже пришлось притормозить и сделать замечание незадачливым любовничкам, которым явно не терпелось до дома. Они послушно расселись по местам, но весь оставшийся отрезок пути мне пришлось слушать неприятное чмоканье и писклявые голоса воркующих. Насколько я понял, парочка была из тех, что обрели своего соулмейта совсем недавно. Вот интересно, по каким параметрам определяется вторая половинка? Этим двоим явно повезло, что их пара оказалась той же ориентации, но как быть, если ты — гомофоб, а твоя половинка окажется твоего же пола? Или наоборот, ты — представитель сексуального меньшинства, а в пары тебе попадёт натурал? Лично мне тоже повезло в этом плане, и я ничуть не жалею, что судьба решила связать меня с Эндрой. Следя за дорогой, я пытался подавить отчаянную зевоту и сделал музыку в салоне погромче, чтобы не слышать чудиков позади себя. Увлёкшись размышлениями, я не сразу заметил, как на перекрёсток вырулила белая машина. Горел красный свет, а она мчалась на большой скорости, словно не замечая светофора. Наивным было полагать, что ей удастся проскочить мимо меня, но бессонная ночь и не менее тяжёлый день сделали своё дело: не сразу сообразив, что происходит, вместо того, чтобы дать вправо и назад, я резко поехал прямо и вперёд, навстречу ей. Столкновение было настолько неожиданным и сильным, что, не будь я пристегнут, определённо вылетел бы в лобовое стекло, как один из моих пассажиров сейчас. Оглушительный визг тормозов, громкий сигнал клаксона, звук разбитого стекла, грохот от столкновения и вылетающее словно в замедленной съёмке тело — вот и всё, что успело зафиксировать моё сознание перед тем как отключиться, и весь мир словно погрузился во тьму.

***

Люди меняются после того, как испытают сильнейшую боль. Неважно, в какую сторону, неважно, что послужило источником этой боли — меняются все. Тогда, очнувшись в белых стенах больничной палаты, я ещё не знал, насколько сильно изменился я сам. Возвращение в реальность было мучительным — как долгий кошмарный сон, терзающий сознание на протяжении всей ночи. Открыв глаза, первое, что я увидел, был белый потолок, и я сказал об этом вслух. Голос был как будто не моим — такой высокий, звонкий, без тени хрипотцы, словно не принадлежащий мне. Я был один, но ощущение, что тут, помимо меня, есть ещё кто-то, было подобно мании. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я пришёл в себя, но до сих пор ко мне так никто и не подошёл. От долгого лежания затекла спина, и я пошевелился. От этого, казалось бы, самого обычного движения мне стало настолько больно, что защемило в груди и потемнело в глазах. Закашлявшись, я почувствовал себя ещё хуже. Почему так сильно болит сердце? Почему кружится голова? Почему вообще я здесь? Что произошло? Какой-то прибор предательски запищал — протяжно, на одной высокой ноте, добавляя шума в моей и без того раскалывающейся голове. Топот чьих-то ног по коридору, противный скрип открываемой двери — и вот передо мной стоит незнакомая девушка в колпаке и белом халате. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она, кладя тёплую и немного потную ладонь на мой лоб, и я морщусь от неприятного прикосновения. — Непонятно, — с трудом ворочая языком, честно отзываюсь я, стараясь отодвинуть голову в сторону, но она продолжает держать свою руку на лбу. — Где-нибудь болит? Не тошнит? Голова не кружится? — Всё болит, особенно вот тут, — тычу я в грудную клетку, а затем подношу указательный палец к виску, — и тут. На самом деле, ощущения такие, словно по мне проехались катком, причём неоднократно. Конечности отказываются работать, тело ломит. — Всё хорошо, — подбадривая меня, отзывается медсестра и наконец-то убирает свою руку, и только потом выключает пищащий прибор. — Может быть, ты хочешь есть? Пить? В туалет? — Нет, — противным писклявым голосом отвечаю я и задаю очередной вопрос, — а что со мной? Что с моим голосом? Почему я здесь? — Ох, дорогой, потерпи до завтра. Сейчас уже ночь, а утром придёт доктор Чейз и всё расскажет тебе. — Доктор Чейз? Как давно я здесь? Что случилось? — морща лоб и пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, вновь задаюсь я вопросом. — Не могу сказать, для этого и существуют лечащие врачи, — отзывается она, но по её виду можно с уверенностью сказать, что эта девушка не относится к категории тех, кто умеет держать язык за зубами. Торопливо оглянувшись по сторонам, словно тут кроме нас двоих мог быть кто-то ещё, медсестричка берёт стул и садится рядом с кроватью. — Только я тебе ничего не говорила! — заговорщически начинает она, и я согласно киваю, надеясь получить ответы. — В общем, я тут новенькая, второй месяц работаю. Когда меня перевели сюда, ты уже лежал в отделении. Однажды доктор Чейз, она же — твой лечащий врач, попросила меня забрать с сестринского поста и принести в её кабинет твою историю болезни. Так вот, пока я шла, то немного почитала, что с тобой такое. Согласно записям, тебя привезли под вечер. Ещё немного — и ты бы умер, но доктор Райс — наш хирург — буквально с того света тебя вытащил! Уж не знаю, откуда они взяли донора, но операцию сделали довольно быстро. В общем, ты был в коме несколько месяцев. — Донор? Операция? Какая операция? — я не могу собрать воедино кусочки паззлов, что возникли в голове после услышанного. — Обычная, — она пожимает плечами так, словно пробыть несколько месяцев в коме и перенести какую-то там операцию — плёвое дело. Возможно, в их медицинской практике так и есть, но мне хочется получить объяснения. — Что за операция? — более настойчиво повторяю вопрос, затаив дыхание. — Только ты ничего не слышал, понял? — вновь оглянувшись по сторонам, повторяет моя нечаянная собеседница, и продолжает, — я так поняла, что ты попал в аварию, и тебе пробило грудную клетку и разворотило трахею. Короче, тебе делали операцию на горло, а ещё пересадили сердце. Везунчик, выкарабкался с того света, — улыбается девушка, а меня пробирает озноб от услышанного. Я совершенно ничего не помню о случившемся. Не понимаю, что и как произошло. Но самое главное — в моей груди бьётся чужое сердце. Как теперь жить с этим? Я в изнеможении откидываюсь на подушку, а медсестра, по-видимому, решив, что я утомлён её болтовнёй, оставляет меня одного, пожелав спокойной ночи и ещё раз напомнив, что она ничего мне не рассказывала. Когда за ней закрывается дверь, я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание, слушая, как стучит под рёбрами чужое сердце. Рука совершенно не желает выполнять хоть какое-то действие. С большим трудом засунув её под больничную рубашку, провожу пальцами по груди и чувствую под подушечками тонкий шрам. Неужели правда? От этой мысли мне становится настолько страшно, что, кое-как приподнявшись на локтях, я оттягиваю край вещи и заглядываю внутрь. Да, шрам настоящий, даже не успел как следует зарубцеваться. Отпустив ворот, провожу ладонью по горлу. Две параллельные линии проходят вдоль всей шеи, подтверждая слова медсестры и окончательно вгоняя меня в состояние отчаяния и уныния. Оставшуюся ночь провожу в раздумьях. Что за авария? Куда я ехал? Зачем? Кто ещё был со мной? Чьё это сердце?