***
Я мог погибнуть, но остался в живых. Я потерял свою половинку, свою родственную душу, зато получил второй шанс начать всё с самого начала. До конца жизни мне будет нужно принимать таблетки, чтобы не случилось отторжения. Возможно, до конца жизни я так и не вспомню, как жил эти четыре года. Но это неважно. Уже неважно. Я свободен и готов начать всё с нуля. Глядя на небо, выдыхаю из лёгких весь воздух — до последнего глотка, чтобы вновь наполнить их уже новым — воздухом свободы, а не воздухом, пропитанным запахами лекарств и больницы. Голубизна купола над моей бренной головой напоминает глаза той, чей образ так бережно лелеет ставшее уже моим сердце. Кажется, я обрёл новую цель — найти эту незнакомку. Не знаю, как, но я просто обязан это сделать. А вдруг это судьба? Вдруг она — мой новый соулмейт? Как знать, быть может, разлучив меня с моей половинкой, это сердце хочет вновь соединиться со своим, родственным, предназначенным ему самой судьбой, любящим сердцем? Тщательно взвесив всё «за» и «против», принимаю решение вернуться в свою новую-старую квартиру. Из больницы меня забирает Эндра. Всю дорогу мы молчим, сидя в такси. Чувствую себя неловко рядом с ней — как-никак, эта девушка была частью меня ещё несколько месяцев назад, а теперь мы — чужие друг другу люди. Вижу, как она кусает губы, как старательно прячет взгляд, стараясь не заплакать, как отчаянно сжимает ручки своей сумочки, и считаю себя виноватым, даже не понимая, отчего. Эндра ведь всё ещё любит меня, надеется, что я вспомню её, вспомню всё, что между нами было. Молча поднимаемся на нужный этаж. Она открывает дверь ключами, а после протягивает их мне. — Это твои, — говорит девушка, и вынимает следом ещё одну небольшую связку, — и мои… Киваю и забираю позвякивающие ключи из её рук. Наверное, тут нам стоит разойтись по разным полюсам, но Эндра не спешит уходить. Захожу в свою квартиру, она — следом. Всего две небольшие комнатки, ванная, крохотная кладовка, доверху набитая чем-то, небольшой балкон… В одной из комнат стоит мини-тренажер, шведский турник, беговая дорожка. Другая, должно быть, спальня: кровать ровно посередине, раздвижной диванчик в углу, компьютерный стол, заваленный кучей какого-то барахла, стул на колесиках, узкий шкаф. Прозрачная тюль на окне, тёмная плотная штора… — Мне здесь нравится, — говорю я Эндре, что вот уже целых двадцать минут ходит за мной по пятам. — Ты сам выбирал её. Сам и обставил, — грустно улыбается она, и я натягиваю улыбку в ответ, кивая. — Наверное, мне стоит собрать свои вещи? — Эм… — на пару секунд прихожу в замешательство, но вновь киваю, не зная, что сказать, — пожалуй, да. Кажется, проходит целая вечность с тех пор, как Эндра начала сборы, а её сумка полна лишь наполовину. Она буквально ползает по квартире в поисках своих вещей. Лично я бы на её месте сделал это уже давно. В квартире чисто, нигде не видно пыли — значит, она убиралась здесь периодически, либо навела чистоту перед тем, как забрать меня из больницы, да и на кухне пахнет едой. В холодильнике лежат свежие продукты, на плите — ещё не успевшая остыть приготовленная пища… Какие же глупые эти девушки! До последнего предпочитают надеяться на лучшее, старательно избегая принять тот факт, что лучше уже не будет. Подхожу к большому зеркалу, что висит на стене большой комнаты, оглядываю себя. Немного обросший, даже щетина вон есть. Это кажется мне забавным и странным одновременно: запомнив себя юным парнем, я вижу в отражении сформировавшегося и возмужавшего парня — пусть бледного и тощего, но уже не подростка. Задираю кофту, обнажая торс, чтобы рассмотреть шрам на груди. Это каким же идиотом надо быть, чтобы набить на своём пузе «Сын Бога»? Под чем я тогда был? Да и изображение креста, левую перекладину которого пересекает аккуратная полоска шрама, не вызывает восторга. Да, недаром говорила моя мама, чем взрослее, тем дурнее. Кажется, эта участь постигла и меня. «Purpose» на пупке, «Forgive» на правом боку, что-то на иврите слева… — Ну и идиот! — разглядывая своё тело, негромко говорю я, — дебил! Вздрагиваю, когда нежные руки Эндры обнимают меня, а сама она прижимается ко мне сзади, целуя спину. Она выглядывает сбоку, а я непроизвольно краснею и опускаю кофту. — Такой худой, — вполголоса произносит она, — раньше ты всегда следил за собой. Её руки всё ещё под моей кофтой и беззастенчиво гладят тело, в то время как сама Эндра неотрывно смотрит в зеркало, словно желая запомнить этот миг. Мне неудобно. На моей памяти это первый раз, когда незнакомая девушка касается меня. Вообще первый случай, когда меня кто-то трогает. — Эм, Эндра, — осторожно начинаю я, поворачиваясь к ней лицом, — мне кажется, сейчас не самое подходящее время для того, чтобы начать наше знакомство с самого начала. Ты не могла бы прекратить? — взяв её за локти, потихоньку начинаю убирать руки со своего тела, но девушка не сдаётся, а прижимается ко мне, заставляя сделать пару шагов назад. Оказываюсь прижатым спиной к зеркалу. Эндра приподнимается на носочках и осторожно целует меня в губы, положив ладони на небритые щёки. Торопею от такой смелости, и она пользуется этими секундами моего замешательства. Скользкий язык проникает в рот. Отвратительнее ощущения не испытывал никогда в жизни! Неужели мне нравилось это раньше? Серьёзно? Отпихиваю её, но Эндре походу это нравится. Она целует меня везде — лоб, глаза, небритые щёки, подбородок, шею… Это так ужасно — она слюнявит меня, и я невольно высовываю язык, скривившись в гримасе отвращения. Женские руки проворно спускаются вниз, к ширинке джинсов, затем ещё ниже… Стоит ли говорить, что я с изумлением обнаруживаю у себя стояк? Это так неожиданно и странно! Кажется, что моё тело предаёт меня, идёт против разума, но сознание подсказывает, что это всего лишь инстинкт, животный инстинкт и ничего более. Возможно, тело всё ещё помнит Эндру — в отличие от моего мозга. Замечаю довольную улыбку, скользнувшую на секунду на красивом, но чужом лице девушки. Она уже поняла это, поняла, что я не против. Что моё тело не против. И где только этому учат девушек? Она действует настолько уверенно и ловко, что я не успеваю следить за каждым движением её шаловливых рук. — Эндра, — говорю я, но вместо громкого голоса слышу лишь приглушённый шёпот и собственное тяжёлое дыхание. Моё тело предало меня окончательно. Но я не хочу, не могу позволить, чтобы первый день новой жизни запомнился тем, что незнакомая девушка трахнула меня в моей собственной квартире, которую, кстати, я не знаю тоже. — Джастин, умоляю… — в тон мне шепчет она, снимая с себя одежду и стягивая джинсы с моих бёдер, — любимый, неужели ты не узнаёшь меня? Пожалуйста, Джей, вспомни… Она почти плачет, пытаясь заставить меня вспомнить себя, вспомнить нас, вспомнить наши отношения, но этого не происходит. Организм буквально устремляется ей навстречу, и очень трудно удержаться и не сделать то, чего так отчаянно хочет сейчас Эндра. Неужели она думает, что, переспав с ней, я сразу же вспомню всё, что так глубоко скрыла от меня же моя собственная память? Возможно, это поможет, но есть один маленький нюанс: я не хочу ничего вспоминать. Я сам не хочу этого. Уверенным движением руки, сумев преодолеть свои инстинкты, отталкиваю Эндру от себя. От неожиданности она падает на пол, испуганно глядя на меня. Сжимаю кулаки и вдруг, словно со стороны, вижу картину: она, на полу, без кофточки и — о ужас! — даже без лифчика, с неприкрытой грудью, в одних голубых джинсах и с растрёпанными волосами, и я — с задранной наполовину кофтой, которая явно мне велика, в одних боксерах и со стоячим членом; спущенные джинсы лежат у ног. Ощущаю сильную пульсацию своей плоти и опускаю взгляд. Так и есть: организм уже в полной боевой готовности. Резко одёргиваю кофту вниз, благо её длина позволяет скрыть моё состояние. Если это и впрямь моя вещь, и если я за эти четыре потерянных года полюбил такие длинные толстовки, то я уже начинаю нравиться себе ещё больше. — Эм… Эндра… — ещё никогда в жизни не чувствовал себя более глупо, — кажется, ты… мы… поторопились, — мямлю я, глядя во все глаза на поднимающуюся с пола полуголую фигуру. Кажется, я знаю, что именно не даст мне уснуть спокойно несколько ночей, а, может, и недель, маяча перед глазами каждый раз, когда я буду ложиться спать. Она вытирает слёзы и молча поднимает свои вещи, тут же начиная одеваться. Издевается? То, что мы были когда-то знакомы, ещё не даёт ей права вести себя столь фривольно в моём присутствии, однако, вместо того, чтобы сделать замечание, я продолжаю нагло пялиться. Красивая. Определённо в моём вкусе. Как жаль, что я не помню пикантных подробностей наших отношений! Наверняка я не давал ей спуску! Поймав себя на столь непристойных для подростка (хотя, какого, к черту, подростка, мне почти двадцать два!) мыслях, трясу головой и наклоняюсь к штанам. В следующий раз нужно быть крайне осторожным с этой опасной штучкой — как знать, быть может, Эндра не преминет случаем снова попытаться уложить меня в постель. — Извини, я… я подумала, что ты… может быть… вспомнишь… — она всхлипывает и начинает громко плакать, а я, всегда боявшийся женских слёз больше, чем огня, большими скачками несусь куда подальше отсюда, и этим «подальше» оказывается дверь сортира. Запираюсь изнутри и сразу же вспоминаю, что свет включается снаружи. Прекрасно! Сидеть в темноте на толчке, ожидая, когда закончится истерика незнакомой девушки — что может быть лучше? Да, определённо новая жизнь обещает быть насыщенной и интересной. К счастью, ждать приходится недолго: я не успел заснуть на унитазе в ожидании, когда Эндра наконец-то соизволила покинуть моё новое жилище, а, значит, времени прошло не так уж и много. Хорошая девочка, сообразительная. Надеюсь, больше мы с ней не пересечёмся, иначе я попросту сгорю от стыда при встрече. Эндра ушла, оставив свою связку ключей и забрав чемодан с вещами. Наверное, это далось ей крайне нелегко, а может, наоборот — после того, что только что произошло между нами, Эндра больше не захочет переступать порог этой квартиры. Мама обещала заехать вечером, так что в данный момент я полностью свободен. Решив подкрепиться, открываю холодильник. Среди продуктов замечаю вдруг авокадо, и словно разряд тока пронзает тело. Не припомню, чтобы я когда-нибудь любил авокадо, но, словно издеваясь надо мной, в голове слышится незнакомый женский голос, который задаёт мне этот вопрос. Хватаясь за грудную клетку, падаю на покрытый линолеумом пол, чувствуя, как убыстряет под ладонью свой ритм чужое сердце.5. "Вечность" и начало
26 февраля 2017 г. в 01:57
Алекс задумчиво кусает губу, глядя на дорогу и стараясь не отвлекаться на неугомонную болтовню девушки, сидящей справа. Алекс не любит много говорить. Солнце ярко светит, слепя глаза, и светловолосая девушка, сидящая на пассажирском сидении, пытается заслониться от жарких лучей, выставив ладошку с растопыренными пальчиками вперёд. Алекс лишь посмеивается, натягивая зеркальные очки. У Алекс платиновые волосы и яркие голубые глаза, пухлые, несколько толстоватые губы, которые так любит целовать светловолосая. Алекс не витает в облаках и не строит замков из песка. Сердце у Алекс стучит размеренно и чётко, и мало что может нарушить этот баланс, вывести из равновесия.
Красная двухместная машинка быстро мчится по трассе, умело лавируя между большими грузовыми фурами и остальными авто. Светловолосая громко и весело подпевает незатейливой песенке, что звучит из динамика, и губы Алекс невольно трогает улыбка. У машины откинут верх, и ветер, не жалея, треплет волосы сидящей в автомобиле парочки — длинные волосы блондинки и короткую платину Алекс.
— А ты сильно меня любишь? — спрашивает внезапно сероглазая, и Алекс недовольно хмурится, но не перестаёт кусать губу. Алекс не любит подобных вопросов.
— Сильно, сильно, — словно на автомате, звучит несколько рассерженный ответ, но потом, глядя на насупившуюся спутницу, что недовольно сложила руки на груди, отворачиваясь, Алекс произносит чуть помягче, — конечно же сильно, глупышка. Иди ко мне.
Короткий, но полный нежности поцелуй — как доказательство взаимной любви. Блондинка делает звук погромче, хлопает в ладоши и поёт во всё горло навязчивые слова из очередного летнего хита. Алекс и Линн — соулмейты. Они любят друг друга, ругают друг друга, спят друг с другом, заботятся друг о друге и делятся друг с другом секретами. У Алекс и Линн одинаковые татуировки — иероглиф на японском, означающий «Вечность». Набитый рисунок у Алекс постепенно стал проявляться и у Линн — на внутренней стороне предплечья, ровно на том же месте, что и у Алекс. Линн обожает свою вторую половинку и не видит жизни без Алекс. Как и многие соулмейты, они очень разные и так не похожи ни внутренне, ни внешне. Алекс и Линн часто ссорятся и могут подолгу не разговаривать друг с другом, но от этого их чувства не становятся слабее. Эти двое долго искали друг друга, пока не встретились волей судьбы на одном из городских пляжей. Линн первой обратила внимание на замысловатый рисунок на руке человека, что лежал на шезлонге, вытянув руки вверх. Они встретились глазами — и снова сердца обоих едва не выскочили из грудных клеток, сначала замедлившись, а затем забившись с невероятной частотой, принося сильный дискомфорт. Необязательно влюбляться с первого взгляда, чтобы потом остаться вместе на всю жизнь. Даже любовь, как и многое другое в жизни, приходит с опытом.
Татуировка Линн — зеркальное отражение татуировки Алекс. Одна вечность нашла отражение в другой.
Тихая радость заполняет оба любящих сердца. Алекс смотрит боковым зрением на свою обожаемую Линн, что весело пританцовывает на месте, двигаясь в такт зажигательной мелодии. Алекс не любит такую музыку. Алекс — тихоня, Линн — хохотушка. Алекс носит широкие штаны и коричневые ботинки, пьёт крепкий кофе и соблюдает режим дня. Линн — зажигалка, воплощение женственности и красоты, возмутитель спокойствия и баловница. Гремучая смесь противоречий в одном флаконе. Алекс спокойнее, Линн вспыльчивее. Но они любят друг друга, дорожат своими хрупкими отношениями и ценят каждый миг, проведённый вместе. Сегодня особенный день — редкий выходной, который влюблённая парочка планирует провести вместе. Красная машинка с открытым верхом мчится по шоссе сквозь солнечные лучи навстречу тёплым объятьям лета. Маленький уютный загородный домик уже готов к встрече своих милых гостей. Жизнь кажется прекрасной, когда рядом с тобой есть тот, с кем можно петь твои любимые песни до хрипоты в горле и обсуждать просмотренные по десятому кругу и знакомые вплоть до дурацких диалогов и нелепых сцен фильмы.