Яркие будни Персиваля Грейвза

***

Мужчину в дорогом костюме и идеально-ровной спиной в первый раз Криденс увидел в позапрошлом году перед самым Рождеством. Он стоял около магазина с мужской одеждой и раздавал листовки с призывами вычислять и выводить на чистую воду ведьм. Морозный ветер бил в лицо, холодил щеки, но матушка не разрешила ему взять с собой и пальто. Дрожа от холода, он протягивал куски опостылевшей бумаги проходившим мимо людям, пытался заговаривать с ними, просто вызвать жалость, чтобы быстрее расправиться с работой и уйти домой, но получал в ответ раздражение, издевки, сцеженные ядом советы найти нормальную работу. Когда солнце начало закатываться за домами, ветер стал злее, кусачее. Скованные холодом руки перестали чувствовать гладкость листовок, Криденс выпустил облачко пара и запрокинул голову, любуясь закатным небом. Появилась дикая по своей дерзости идея выбросить бумагу в урну у бутика через дорогу и вернуться в приют, чтобы отогреться, но страх, что матушка узнает – а она всегда каким-то образом была в курсе всех его ошибок и ослушаний – парализовывал. Измученные ладони еще помнили жар от ударов ремня и последующую режущую боль, которую запрещалось снимать. Терпеть – он должен был терпеть. Он заметил приближающийся силуэт и твердо вознамерился избавиться от оставшихся листовок, всунув их ему в карман. Сглотнув вязкую слюну, Криденс попытался расправить плечи, но от пробравшего спину мороза снова скукожился в слабой попытке сохранить хоть иллюзию тепла. В голове вихрем пронеслись примерные слова, которые можно было бы сказать незнакомому человеку, но стоило тому подойти ближе, Криденс растерялся. Шедший ему навстречу мужчина был странным. Не из-за одежды – она была дорогой и красивой, не из-за внешности или чего-то такого, наоборот, на вид он был вполне похожим на остальных, но стоило их взглядам пересечься, внутри Криденса будто что-то ожило и зашевелилось. Так он реагировал на еду, когда был очень голодным. В общем, что-то необъяснимое и непонятное. Мужчина, заметив Криденса, даже замедлил шаг, подошел ближе и посмотрел на листовки, которые тот держал в руке. БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ ВЕДЬМЫ СРЕДИ НАС!!! Глазами пробежавшись по напечатанным строчкам, усмехнулся краешком губ. По привычке Криденс опустил голову так низко, что заболела шея, уткнулся взглядом в до блеска начищенные ботинки незнакомца и застенчиво спрятал бумагу к себе в карман. Стыд перед неизвестным мужчиной залил жаром щеки. Он пробормотал извинения за то, что помешал пройти, и чуть ли не убежал за угол, спасаясь от яркого, ликующего чувства внутри. То, что он ненавидел, то, чего он боялся с самого детства, то, что жило в нём и было омерзительным, неправильным, на миг перестало мучить его и пытать, сладко замерло где-то в груди и потянулось к другому человеку. Криденс не был знаком с подобными ощущениями – словно встретить в толпе знакомое лицо. Внутри уютно свернулось тепло. Он и не заметил, что с мечтательной улыбкой прошел всю улицу до дома, но, увидев мрачные ворота и всегда темные окна, вернулся в привычную тоску. Робкую весну согнал один-единственный порыв стылого ветра. Он осознал непростительность собственной ошибки, тот великий грех, который поневоле совершил из-за минутной встречи с незнакомцем. Его прошиб холодный пот, ладони взмокли. Мэри Лу узнает. Господи, она всегда все знала. Криденс старался открыть дверь бесшумно, даже света включать не стал, чтобы ненароком не привлечь внимания, но его ждали. Она сидела за обеденным столом, прямая, как струна, и буравила его мрачным, не предвещающим ничего хорошего взглядом. - Ты поздно, - раздалось в мертвой тишине. Страх парализовал голосовые связки. Криденс беспомощно переминался с ноги на ногу у порога, втайне мечтая развернуться и убежать, потому что он прекрасно понимал, что последует за этим обманчиво-нейтральным вопросом. - Д-да. Простите. Она встала с места и мрачной холодной тенью приблизилась к нему. Темнота скрывала ее, но не злые глаза. Они жгли, делали больно. Она будто смотрела на врага, а не человека, которого растила и воспитывала. В конце концов, она заметила, что он не все листовки успел раздать, взгляд стал совсем ненавидящим. - Снимай ремень, Криденс. От ее голоса дрогнули колени. От того, как разочарованно он прозвучал, Криденс снова запутался. Он не понимал – никогда не мог понять – любят его или презирают. Что бы он ни делал, ей было мало, она умудрялась находить ошибки и наказывать за них. Сначала он думал, что так она пытается спасти его, сделать лучше, правильно воспитать. Потом накрывала дикая тоска от осознания того, что ей просто нравилось его бить и мучить. Но иногда она говорила о любви – о том, как ей важен и нужен Криденс, как она боится за его душу и всеми силами пытается помочь ему. Горячие слезы хлынули раньше, чем он встал перед ней на колени и протянул зажатый в кулаке потрепанный кожаный ремень. Криденс распахнул ладони, ожидая наказания, но Мэри Лу не спешила с ударами. Она смотрела на него сверху вниз и начала бережно перебирать спутавшиеся от ветра короткие волосы. С жестокой нежностью, как готовый покарать грешника ангел. - Снимай рубашку, Криденс. Сегодня ты провинился особенно сильно. Криденс зажмурился до белых пятен, пытался отвлечься, но все равно не мог заставить себя не слышать ее скорбный шепот о падшей душе, о том, какой мерзкой потаскухой была его мать, как ее покупали мужчины в переулке, и с одним из них она зачала его, Криденса, как он должен быть благодарен за то, что такая благочестивая и благородная женщина, как Мэри Лу, приютила его, фактически спасла. Что могла шлюха дать ребенку? Именно, Криденс, ничего из того, что ты имеешь сейчас. Продевая пуговицы через прорези в рубашке, Криденс думал совсем не о своей падшей матери, бросившей его еще младенцем, и он не думал, что Мэри Лу злилась на него из-за опоздания или оставшихся листовок. Внутри он был уверен, что Мэри Лу знает о том большом и темном, что живет в нем. О магии. И про крохотное счастье, испытанное от встречи с таким же, тоже знает. Про затеплившуюся в груди надежду. Про лелеемую мечту – однажды взмахнуть рукой и согнать прочь уродливые шрамы с ладоней. Первый удар вышиб из него жалобный писк. Болью обожгло голые бока – ремень прошелся по ребрам, потом начали вспухать шрамы на плечах и лопатках. Тонкая кожа вспарывалась, обнажая слабенькие мышцы. С каждым жалящим прикосновением Криденс кричал все громче, хотя изо всех сил старался подавить свой голос, даже в руку собственную впился зубами, чтобы рыданиями не перебудить сестер и братьев. Начавшая с редких, но болезненных ударов Мэри Лу вошла во вкус, закончила рассказывать о мерзостях, что вытворяла его мать, и просто пыхтела над ухом, занося руку снова и снова. Наказание длилось несколько минут, но для Криденса они растянулись на бесконечность. Ни секунды он не выскальзывал из сознания и прочувствовал каждый удар, каждую каплю боли, которую дарила Мэри Лу. Во рту стало горячо и солоно от крови, хлынувшей из прокушенной раны, слезы нескончаемым потоком лились по лицу и стекали по подбородку на беззащитную, уже покрасневшую шею. Мэри Лу остановилась так же резко, как и начала, брезгливо отбросила от себя ремень и, не говоря ни слова, вышла из комнаты прочь. Криденс стоял на коленях, боясь шевельнуться – если она вернется и не обнаружит его в той же позе, нового наказания не избежать. И только когда звуки от шагов стихли, и негромко хлопнула дверь в конце коридора, он позволил себе опереться на руки, чтобы стало легче онемевшим, задеревеневшим ногам. Кровь стекала по бокам и капала на пол. Криденс заставил себя подняться и разогнуть спину, игнорируя жгучую боль, доковылял до заправленной кровати и лицом вниз рухнул на нее. От одной мысли о том, как он проведет ночь и наутро будет вынужден, как ни в чем не бывало, надеть рубашку с жилеткой, спуститься на завтрак и поблагодарить матушку и Господа за еду и тепло, к горлу подступала тошнота. Морально истощенный, Криденс перестал плакать и только дрожал всем телом каждый раз, когда измученной обнаженной спины касался сквозняк сквозь старенькое окно. Еще тогда, когда Мэри Лу заставила его опуститься на колени и снять одежду, он поклялся себе, что больше никогда – никогда! – даже в мыслях не позволит себе прикоснуться к миру, о котором столько грезил. И если еще раз увидит человека, подобного сегодняшнему незнакомцу, то бросится бежать прочь, вернется домой и будет горячо вымаливать прощение у Господа за грешные желания. Но днем, когда ему пришлось снова выйти на снежные улицы Нью-Йорка со стопкой новых листовок, ноги сами понесли его магазину с мужской одеждой, около которого он стоял вчера. Ветер стал еще злее, холоднее, начал сыпать мелкий колючий снег, быстро облепивший одежду. Проходившие мимо люди не обращали на него внимания, или слишком грубо отталкивали его руки каждый раз, когда он протягивал им ненавистную листовку. Спина горела, будто ее полосовали огнем. Но Криденс упрямо стоял на месте и боялся пропустить момент, когда вчерашний мужчина снова пройдет по улице и остановится напротив. Но в этот раз ему, конечно, не повезло – до позднего вечера он вглядывался в лица прохожих, старательно игнорировал пробравший до костей холод и боль от полученных ран. В конце концов, ему пришлось вернуться домой. В этот раз его не наказали – он свалился с тяжелейшей пневмонией и два месяца не выходил из комнаты. Старшие сестры помогали ему: приносили еду и лекарства, чистое, но уже старенькое потрепанное белье, а также новости из внешнего мира. Мэри Лу ни разу его не навестила, и он был счастлив. Потому что иногда в горячечном бреду он видел того мужчину. Звал его. Он еще несколько раз встречал людей, в которых признавал таких же, к которым рвалась сила, сидевшая внутри. А однажды ему посчастливилось заметить то самое черное пальто с широкими рукавами и серебристые виски, но толпа была слишком плотной, а Мэри Лу дышала в затылок, чтобы он позволил себе последовать за незнакомцем. И дни его оставались серыми, болезненными, страшными и безнадежными. Мечты становились блеклыми, невыразительными. В детстве он мог придумать место, куда убегал и где был нужен и любим, но с возрастом, живя в доме, наполненном тоской, разучился воображать. Мрачная безысходность поглощала его все сильнее, засасывала в себя, и чем глубже он погружался, тем чернее становилось и внутри него самого. То, чему он боялся давать имя, и что вселяло животный страх в таких, как Мэри Лу, становилось сложнее контролировать – оно росло, крепло, злилось. Просило дать ему выход. Оно жаждало. На улице стояла кошмарная жара. Июньское солнце ярко светило на безоблачной голубизне высокого летнего неба. Даже асфальт плавился под ногами. Народу на площади собралось довольно много – по крайней мере, еще ни разу до сегодняшнего дня он не видел, чтобы столько человек одновременно внимало тому, что говорила матушка. Мэри Лу, стоя на небольшой сцене, говорила. Громко, с чувством, активно жестикулируя. И если сначала речь ее была связной, логичной, то под конец, поддавшись эмоциям, она начала кричать. Криденс механически протягивал каждому из толпы по буклетику и старался не смотреть им в глаза: чужие взгляды пугали, и больше всего на свете он боялся увидеть в них отвращение. Он не слушал того, что говорила Мэри Лу, и только думал о том, как противно липла к спине взмокшая от пота одежда. Какая бы жара ни стояла на улице, он всегда был одет в застегнутую на все пуговицы рубашку, жилет и пиджак. Туго стянутый галстук давил на кадык. НЕ БОЙТЕСЬ ГОВОРИТЬ, КТО ВЕДЬМА МЫ ДОЛЖНЫ ДЕРЖАТЬСЯ ВМЕСТЕ Какая-то женщина в сером неприглядном платье взяла у него из рук листовку и спросила: - А вы действительно в это верите? Она указала на плакат, на который то и дело показывала Мэри Лу – на руки, ломавшие древко метлы. Криденс откровенно растерялся. Он действительно не знал, что ответить этой женщине: что он верит в существование магов? Или считает правильным ненавидеть их и бояться? На ум начали приходить фразы, вызубренные в приюте: они опасны, они существуют, они среди нас. Будьте осторожны, даже ваша дочь или обувщик могут оказаться ими. Криденс говорил все тише и тише, чтобы избавиться от нежелательного внимания, начал отступать, но спиной столкнулся с еще одним слушателем. Он сначала нутром понял, кто это был, а потом уже обернулся и убедился в этом – напротив стоял знакомый-незнакомый маг и прятал хитрую улыбку в уголках сухих губ. Криденс отчетливо понял, что никто больше не видит его, и они как бы наедине в середине толпы. Мужчина усмехнулся и прошептал: - Жалкое зрелище, не так ли? Это он говорил о Мэри Лу и ее выступлении. Своим низким, хриплым голосом. Криденс, будто зачарованный, поддакнул ему. Ладони мгновенно вспотели, листовки показались неподъемной ношей. Мужчина выдернул их из его рук и выбросил на землю. - Они тебе не понадобятся, Криденс. Я знаю, что ты особенный. Как я. А то, что говорит твоя матушка, не имеет к реальности никакого отношения. У Криденса перехватило дыхание, он перестал обращать внимание на мокрую одежду и весь превратился в слух. Голос Мэри Лу затих на заднем фоне, и сейчас существовали только он и маг напротив. Человек, озвучивающий самые смелые его желания и мечты. Что внутри Криденса живет магия, и никакой он не урод. И все это происходило под носом беснующейся Мэри Лу, а значит, волшебство куда сильнее ее, значит, и он тоже. Она ведь продолжала говорить и не замечала, как у нее на глазах человек колдовал. Его охватил чистейший восторг, как от внезапного подарка на Рождество. Он даже удивиться не смог тому, что человек знал его имя. Последние зрители расходились нехотя – лениво переставляли ноги, некоторые останавливались около Мэри Лу и задавали уточняющие вопросы, будто им было интересно, а Мэри Лу подробно им все объясняла, приводила множество примеров из истории и собственной жизни и не забывала повторять, как опасны маги. Сестры и братья разбились по парам и терпеливо ждали матушку у сцены. Криденс смотрел, как горячий ветер гонял по земле выброшенные буклеты. В голове зрел план, как остаться одному хотя бы на пять минут – им бы хватило. Как, не вызывая подозрений, избавиться от матушки? Взгляд скользил по улице, пытаясь найти зацепку, но ничего не приходило на ум. Он никогда не врал Мэри Лу, да и в принципе не умел этого делать, считая смертным грехом. Сердце начинает колотиться, как бешеное: а вдруг он не успеет, вдруг волшебник устанет ждать его, посчитает трусом и больше никогда не посмотрит на него, и останется Криденс просто Криденсом до конца своих дней? - Совсем забыла, сегодня нужно будет забрать ткань у миссис Парротт, - Мэри Лу распрощалась с последними слушателями и в хорошем настроении из-за всеобщего внимания вернулась к своим сироткам. Не успела она закончить вопрос, Криденс вызвался добровольцем. Он надеялся выкроить пять минут, сославшись на усталость от многочасового стояния под палящим солнцем. Мэри Лу, не заподозрив ничего плохого, просто согласилась с ним и сказала, что ждать они его не будут и сразу пойдут домой. Криденс дождался, пока они не скрылись за углом, и перебежал через дорогу. Они заранее не договаривались о том, где именно встретятся, но он был уверен, что волшебник его найдет. В голове грохотало, он даже собственных мыслей не слышал, весь превратившись в напряженный нерв. Сейчас должна была измениться его жизнь. Он пропустил автомобиль и пересек соседнюю улицу – там прятался тупик. Он нашел его, когда маленьким потерялся в городе. Там его и ждал маг.