Яркие будни Персиваля Грейвза

***

В какой-то момент Криденс перестал воспринимать речь мистера Грейвза и отвлекся на теплое, щекотное чувство в груди. В последнее время оно появлялось каждый раз, когда мистер Грейвз невзначай улыбался или тянулся к нему, чтобы поправить сбившийся ворот пиджака. Сегодня он перестал слушать после осторожного прикосновения к измученной старыми ранами ладони и погрузился в собственные ощущения. Несмотря на то, что уже две недели Криденс безуспешно пытался отыскать ребенка-волшебника и постоянно подводил мистера Грейвза, он все равно был добрым с ним, не повышал голоса, не смотрел разочарованно и даже подбадривал его. Никогда прежде Криденс не чувствовал себя таким значимым и важным кому-то. Мистер Грейвз был чем-то вроде отсроченного подарка судьбы за все то, через что ему пришлось пройти. Всю тоску, грусть, бессонные от боли ночи можно было пережить, чтобы встретиться с ним. И с самой первой встречи мистер Грейвз начал менять его жизнь. Рассказал, что мама Криденса не была падшей женщиной, как говорила Мэри Лу, а волшебницей, но ей пришлось оставить собственного ребенка, чтобы защитить от охотников на ведьм. И пусть он рос среди не-магов и никогда не колдовал, в нем жива магия, и очень скоро он и ребенок, которого он найдет, обретут новый дом среди волшебников. — Все в порядке? Грейвз отвлекся от созерцания потрепанной обложки книги, которую держал в руках, и посмотрел на Криденса. — Да. Магазин, в который они заглянули, как сказал мистер Грейвз, торговал магическими вещами: журналами, книгами, амулетами на удачу. Криденс, затаив дыхание, бродил вдоль заставленных странными предметами стеллажей и внимательно рассматривал каждую из них. Напротив полки с волшебными палочками он решил остановиться и дождаться Грейвза. — Однажды у тебя будет такая же, — Грейвз встал у него за спиной и положил тяжелую теплую ладонь ему на плечо, — нужно просто набраться терпения. А пока, думаю, можно ограничиться этим. Он заговорщически улыбнулся — Криденс увидел это в отражении стекла на витрине — и показал маленький игрушечный прозрачный шар с падающим снегом и бегущими внутри детьми в разноцветных мантиях. Криденсу на миг даже показалось, будто он услышал их заливистый смех. Возникшая было волна благодарности разбилась о страх перед приемной матерью. Криденс только коснулся холодного стекла, будто погладил его, но в руку не взял. — Если она найдет… мне не жить, — с тоскливой мечтательностью он следил, как носились по ограниченному снежному мирку заколдованные человечки, падали, хохотали. — А мы сделаем так, что она не найдет. Грейвз заговорщически подмигнул Криденсу, и прозрачный шар на глазах начал уменьшаться, уменьшаться, уменьшаться, пока не стал размером с кулончик на браслет. Криво улыбаясь, аврор закинул подарок Криденсу в карман и ушел в отдел с перьями для письма. Дома все оставалось по-прежнему — невыносимо, как затянувшаяся заунывная песня, и если бы не просьба мистера Грейвза, Криденс бы давно убежал оттуда. Но теперь, когда от него зависела судьба несчастного ребенка, мучимого и раздираемого изнутри магией, он терпел все придирки Мэри Лу, превратился в самого внимательного человека на свете, замечал то, чего не видели другие, кажется, научился угадывать чужие мысли. Он чувствовал маленького волшебника, его присутствие ощущалось как тихая головная боль, но Криденс не мог сконцентрироваться, собраться и завершить задание. Каждое утро он просыпался с мыслью об обскуре, с ней же и засыпал, анализировал все непонятное, что происходило за день, искал ответы. Иногда ему казалось, что мистер Грейвз ошибся, и Криденс на самом деле ни на что не способен — ни выучиться волшебству, ни найти ребенка. И больше всего на свете он боялся прочитать в темных глазах разочарование пополам с отвращением, как иногда смотрела на него Мэри Лу. Но он старательно отгонял от себя такие мысли: они ранили и убивали медленно цветущую надежду. По ночам Криденс видел сны — цветные, очень яркие. В них он был обладателем волшебной палочки и одним ее взмахом менял себе одежду на более дорогую и красивую, перемещался из страны в страну и превращал Мэри Лу в страшную жабу. Он много улыбался… как если бы был самым счастливым человеком на земле. Иногда он видел мистера Грейвза, говорил с ним, но не так, как обычно: глядя прямо в глаза и спокойно подставляя лицо для касаний. В жизни он, конечно, не мог себе этого позволить. В жизни Криденс и боялся это, и отчаянно желал. Никогда раньше внутри не замирало сладко от чужих слов, и он, будто озябшая веточка, потянулся к незнакомому теплу. Завтрак проходил в привычном молчании — дети, не поднимая головы и не издавая лишних звуков, ели постную кашу на воде, а матушка сидела во главе стола и с каждым просмотренным счетом хмурилась все сильней. Октябрь подходил к концу, и деньги всегда заканчивались на последних днях. Криденс вспомнил вкус шоколадных конфет, которыми его накануне угощал мистер Грейвз, и с легким чувством отвращения отодвинул от себя тарелку с ненавистной овсянкой. Несколько приемных братьев и сестер в ужасе уставились на него и, конечно же, Мэри Лу. Она отложила чеки и сжала бескровные губы в полоску: ее взрослые дети никогда не позволяли себе такой дерзости, только глупые несмышленые малыши, чьё поведения корректировалось поркой. — Почему ты не ешь? — Вкрадчиво поинтересовалась она, уже готовясь отвесить ему десяток ударов по рукам. — Я не голоден. Мэри Лу привстала с места, опершись о стол. Возникшее из-за огромных счетов недовольство обрушилось на Криденса. — Господь Бог каждый день дарит нам свое благословение. Он и я делаем то, на что были не способны ваши никчемные родители, а ты вместо благодарности отворачиваешься? — Я просто… не голоден. Криденс — в первый раз за восемнадцать лет — почувствовал раздражение. Сидевшие за столом сироты опустили низко головы и начали есть быстрее, они прекрасно знали, как ненавидела Криденса Мэри Лу, но никогда не смели ей перечить, хотя сам Криденс по возможности всегда старался им помочь. Раздражение за секунды трансформировалось в злость: он не виноват, что терпеть не мог безвкусную овсянку, несладкий чай и черствый кусок хлеба! И Мэри Лу не имела ни малейшего права заставлять его это есть. Мэри Лу поняла его мысли — будто прочла, или его снова подвело лицо. Она покраснела от еле сдерживаемой ярости, и сидевший по правую от нее руку мальчик тонко пискнул и разлил по столу чай, но на него не обратили внимания. Криденс хотел, со страшной силой хотел, чтобы появился всесильный мистер Грейвз и взмахом волшебной палочки переместил Мэри Лу и ее дурацкие правила на другой континент, а он и другие сироты вздохнут свободно. Мысль об этом отразилась на лице еле заметной улыбкой, но Мэри Лу увидела. — Поднимайся в свою комнату и жди меня там, — не своим голосом тихо проговорила она. Даже всегда ко всему равнодушная Честити отложила вязанье и посмотрела на приемную мать. В последнее время Криденсу доставалось чаще обычного — по крайней мере, раз в неделю Мэри Лу выходила из себя и наказывала его: поздно вернулся, попытался обмануть, протащил запрещенную книгу в приют, посмел перечить воле Мэри Лу. Криденс же чувствовал все иначе: он будто просыпался от долгого, мучительного сна, оживал. После знакомства с мистером Грейвзом у него начали появляться желания, еще чувства помимо уныния, страха и тоски. И внутри росло сопротивление, жажда бросить вызов той жизни, которую он вел. Расцветающая в груди свобода стоила дороже всех ударов ремнем по рукам. *** Большая книга в старом кожаном переплете застыла в воздухе и раскрылась на нужной странице, тихо зашелестев листами. Со страницы на Криденса смотрела черноглазая надменная женщина в дорогом наряде позапрошлого столетия, по узким плечам струились огненно-рыжие волосы. Как объяснил мистер Грейвз, она была волшебницей, практиковавшей темную магию. Однажды ее чрезмерно любопытная соседка увидела в окне, как плыли по комнате тарелки, и сдала ее охотникам на ведьм. Женщину долго пытали, а потом сожгли на костре. Вся книга была посвящена магам, погибшим от рук не-магов, и там было много, очень много имен. О них Криденс никогда не слышал даже от приемной матери, и умом он понимал, что это было давно, но от каждого прочитанного слова накатывала жуть. Хоть Криденс и был знаком с людской жестокостью, все равно неприятный мороз бежал по спине каждый раз, когда он доходил до строчки «причина смерти». — Сейчас, конечно, все не так, — мистер Грейвз позволил себе улыбнуться, налил в стакан сладко пахнувшую карамелью жидкость и протянул его Криденсу, — сливочное пиво. Попробуй. У нашего народа тяжелое и грустное прошлое, сколько мы существуем, столько и прячемся. Если бы не постоянный страх быть рассекреченным, уверен, магическое сообщество давно сделало бы шаг вперед. Но мы стоим на месте, потому что банально боимся. На секунду Криденсу показалось, будто не о магах говорил Грейвз, но он не стал развивать мысль. Осторожно отпил предложенного напитка и с трудом сдержал восхищенный вздох — сладость сцепила все нервные окончания, ему на миг даже стало больно во рту. — Ты сегодня очень расстроенный. Что-нибудь случилось? Затянутые в перчатки руки инстинктивно сжались в кулаки. Криденс не любил, когда Грейвз видел его уродливые ладони или начинал жалеть, но ничего не мог поделать с тем, как внутри все тянулось к нему. — Все в порядке, мистер Грейвз. Просто устал… плохо спалось ночью. На секунду их взгляды встретились, но и этого хватило, чтобы он все понял. Криденс как-то попросил мистера Грейвза не читать его мысли, и ему пообещали не делать этого. Однако, чуть позже добавили, что иногда такие вещи не поддаются контролю — видения, образы, особенно у не умеющего прятать чувства Криденса. Ты будто открытая книга, сказали ему потом. И он отчаянно боялся спугнуть мистера Грейвза своими наглыми желаниями или отвратить его от себя, но взять под контроль мысли казалось непостижимым. Поэтому то, что до сих пор от него не отвернулись, показывало, насколько добрым и понимающим человеком был Грейвз. — Я думал, ты мне доверяешь, — он в два шага преодолел расстояние между ними и ласково, но настойчиво потянул руку Криденса из кармана и снял перчатку, — ну ничего, очень скоро это закончится. Криденс хотел отдернуть ладонь, но ему не дали. Грейвз отрицательно покачал головой, и желание скрыться и спрятаться пропало, и на смену им пришла странная сонливость и бездумное блаженство. Криденс перестал сопротивляться и дал Грейвзу провести шершавыми пальцами по шрамам на руке, облегчить отголоски боли от вчерашних ударов и затянуть раны. Рубцы он свети не смог, потому что они были старыми и глубокими, даже магия здесь была бессильна. — Ты можешь мне верить. Ты ведь будешь мне верить? Криденс кивнул, не желая спорить, и пропустил момент, когда руки Грейвза легли ему на талию и притянули к себе. Он уткнулся в широкое плечо и прикрыл глаза в слабой попытке запомнить каждое ощущение, рождаемое теплом и запахом этого человека. Он давно перестал бороться с самим собой и искать в себе силы держать Грейвза на расстоянии — да и не хотел. Проигрыш был заранее предопределен. — Все скоро закончится, мальчик мой. Тебе нужно будет просто верить мне. Слова, как мантра, как заговор, повторялись снова и снова, пока эхом не начали гулять в голове. Криденс не замечал, как тикают часы на стене, отсчитывая время, не замечал, как гладили его по волосам чужие ладони — он отдавался заполняющему его чувству защищенности. — Ты тоже сможешь колдовать. Но для этого требуется время, практика и волшебная палочка. Мистер Грейвз, когда разорвал объятья, предложил Криденсу еще сливочного пива и конфет, потому что ту порцию он умял в две секунды. Речь сама собой зашла о магии, о том, как ей управлять. — Дети волшебников учатся управлять ей с самого детства, но тебя некому было обучать, и я займусь этим лично. Надо только подождать чуть-чуть. Но он только обещал и никогда не действовал. Даже подержать в руке свою волшебную палочку ни разу не предложил и повторял каждый раз — потом, все потом. Криденс и не настаивал, даже подумать не позволял себе о таком. Мистер Грейвз все знал лучше, особенно о магии. То, что он очень сильный даже для волшебников, Криденс понял не сразу, но из коротких разговоров стало ясно, насколько он могущественнее и талантливее других. И именно это сбивало с толку: Криденс до конца не мог понять, зачем понадобился столь сильному магу, даже если он тоже волшебник… зачем тратить на него столько времени? Голова шла кругом. *** В начале декабря в городе стали происходить странные вещи. Странные даже для знавшего о волшебстве Криденса. Рушились улицы, обваливались дома. Иногда ему приходилось подолгу бродить по Нью-Йорку, чтобы раздать как можно больше листовок, и он видел людей в черных и серых плащах, орудовавших волшебными палочками. Остальные горожане проходили мимо, будто не замечали, но он — да, он знал, что это были авроры. И сам мистер Грейвз тоже, наверное, наводит порядок. Стараясь не привлекать лишнего внимания, он остановился около фонарного столба и каждому встречному человеку протягивал листовку с призывом жечь ведьм и повторял стандартную фразу: «Не проходите мимо», — а сам в отражении от большой витрины поглядывал на людей в плащах. Именно их работа казалась Криденсу самой важной и сложной. Втайне он мечтал тоже однажды встать на защиту волшебников и волшебниц всей Америки. — Долго ты там стоять будешь? Матушка уже заждалась! Модести уже раздала свои листовки и теперь зудела над ухом. К полудню Мэри Лу планировала очередное выступление на главной площади и требовала, чтобы все дети как ее главные сторонники и союзники стояли рядом и незаметно вербовали людей. Ну или просто вызывали жалость к себе и подбивали на пожертвования в приют. Криденс избавился от ненужной бумаги, пока не видела Модести, старательно игнорируя работавших авроров, пошел за сестрой. Они никогда не разговаривали, но он почему-то был уверен, что она относилась к нему немного лучше, чем к остальным. Это проявлялось в мелочах. Например, однажды она сокрыла от Мэри Лу его маленькую ложь, и про книгу, которую он тайком протащил в приют и читал по ночам, она ничего не сказала. Ему нравилось думать, что сестра была на его стороне. Чем ближе они подходили к центру, тем больше встречали людей, изредка на пути попадались авроры. Криденс делал вид, будто их не видит, но все равно бросал вороватые полные восхищения взгляды: как под действием невидимой силы кирпичики встраивались обратно в дырявые стены, как собирались битые окна. Любуясь чужой работой, он пропустил появление мистера Грейвза — не увидел, но нутром почувствовал прикованный к себе взгляд. Он стоял на другой стороне улицы, сокрытый от посторонних глаз, и неотрывно смотрел на Криденса. Он выглядел взволнованным и будто куда-то торопился. Криденс сначала отстал от сестры, потом свернул влево и пересек дорогу в неположенном месте. Чем ближе он подходил к Грейвзу, тем незначительнее становился мир вокруг, и внутри зарождался инстинктивный страх. Он знал, что сегодняшний погром в городе связан с ребенком, которого он должен найти, но у него для Грейвза все равно не было хороших новостей. Да вообще никаких — и пусть он кивал мистеру Грейвзу и очень внимательно его слушал, однако, не понимал, как именно он поймет, какой ребенок нужен. Модести ушла давно, по крайней мере, Криденс больше ее не видел. Воровато оглянувшись, он нырнул в переулок, в котором его ждали. Мистер Грейвз не стал тратить время на приветствие, сверкнув темными глазами, схватил Криденса за руку и потащил в сокрытый тенью уголок, прижал его к кирпичной стене и заставил посмотреть на себя. Обхватил ладонями побледневшее взволнованное лицо. — Сегодня обскур опять напал на город, — прошептал он. Голос показался Криденсу сухим и очень низким, и он неотрывно следил, как двигались тонкие губы. Криденс настолько растерялся, что позабыл человеческий язык — остались одни первобытные инстинкты. Сбежать, защититься. То доверие, которое завоевывал Грейвз, не шло ни в какое сравнение со страхом, который в иные моменты иррационально чувствовал Криденс. — Ребенок в большой опасности. Ты заметил что-нибудь необычное вчера вечером? Мысли в голове разбежались, как испуганные голуби. Криденс практически не слышал того, что потом ему говорил Грейвз из-за нарастающего в ушах гула и жара, обдавшего щеки. Кожа, где ее касались, казалось, горела огнем. Иногда Грейвз позволял себе обнимать Криденса, гладить ладони или ласково перебирать черные неровно стриженные волосы, но именно сегодня близость между ними показалась особенно… интимной. Той, которую Мэри Лу называла постыдной и греховной. В груди стало тесно от противоречий. Хотелось оттолкнуть, убежать и смыть с себя ощущение чужих горячих рук и дыхания на лице. С другой стороны, он плавился, как угодившая в кипяток льдинка, ведь на него впервые за восемнадцать лет смотрели… так. Будто он самое дорогое на свете существо. — …Не бойся. Скажи мне. Криденс начал лихорадочно соображать: что же происходило вчера необычного? Н-ничего. Обычный день, как и сотни дней до. Завтрак, обед, ужин, унылые речи Мэри Лу, бьющая по мозгам считалочка Модести. Никто не вел себя странно, только перед сном к нему в комнату пробралась Мэри Лу и, порывшись в вещах, нашла и отняла книгу про Алису и ее волшебный мир, а в наказание лишила еды на сегодняшний день и пару раз прошлась линейкой по пальцам. Дальше перед Криденсом зияла устрашающая пустота — он проснулся в подвале на холодном полу и прижимал к груди разорванные Мэри Лу разноцветные страницы сказки. Каким образом он там оказался, Криденс объяснил себе лунатизмом, от которого его безуспешно лечили с трех лет. — Мистер Грейвз… никто не вел себя странно. — Ты уверен? Нельзя терять время, Криденс. Если ты… — Грейвз оборвал себя на полуслове и примирительно погладил его по щеке. — Ничего страшного. Я верю, что ты стараешься изо всех сил, мальчик мой. И знаю, что ты можешь лучше. Криденса снова накрыло теплой волной мыслительной и чувственной опустошенности, он до краев наполнился желанием Грейвза, его словами и тихим, сладким голосом. Бездумно ткнувшись ему в ладонь, Криденс бесстыже и неумело напрашивался на ласку. То, о чем он запрещал себе даже думать, вырвалось наружу. Он хотел быть ближе к мистеру Грейвзу. Он хотел, чтобы мистер Грейвз касался его и продолжал смотреть так, как смотрел сейчас. — Мальчик мой. Грейвз приблизил его пылающее лицо к своему и нежно прижался губами к губам. Поцелуй длился несколько секунд, но таких блаженных и счастливых, что Криденсу хватило бы на жизнь вперед. Когда Грейвз отпустил его, горевшую жаром кожу обдало холодом. Он потянулся было следом, но был остановлен коротким, уверенным жестом. — Все в твоих руках, Криденс. Ночью Криденс глаз не сомкнул. Ворочался с боку на бок, то и дело прокручивал в голове встречу в переулке и каждый раз по уши заливался краской. Он знал, что подобные отношения с другим мужчиной грех страшнее колдовства, но этот запрет нарушать оказалось так же сладко и волнительно. Потом в памяти всплывали постные лица сирот за ужином, которого Криденс был лишен (но мистер Грейвз нашел время и днем наколдовал ему немного еды). Он до конца не понимал, как именно один волшебник находит другого, это было что-то подсознательное, неконтролируемое — знание приходило само. И мистера Грейвза он скорее почувствовал через его силу: к нему тянуло, будто магнитом. Решив использовать тот же метод, Криденс оглядел тусклую прохладную гостиную и прислушался к себе, но ни один из воспитанников приюта не вызвал в нем отклика. Позже, уже в постели, он начал анализировать каждого приемного брата или сестру, поведение, свои к ним и их к нему чувства, и понял, что никого не мог бы назвать магом.