Самая длинная зима

Луна Лавгуд не знала, наступит ли Новый год. Он всегда приходил после Рождества, которое они встречали вместе. С мамой и папой. Папа готовил конкурсы и сюрпризы — порой из-за них страдала целостность их домика, зато мама неизменно хохотала, удивляясь тому, что ещё пришло в папину неугомонную голову. На столе каждый год были разные блюда — мама придумывала новые рецепты и всегда разрешала Луне помогать с приготовлением. Только в самом конце просила дочку закрыть глаза и добавляла секретный рождественский ингредиент. Луна не подсматривала, хотя ей было безумно любопытно. А сама она украшала дом. В основном — без помощи магии, мастеря украшения своими руками. Вряд ли нашёлся бы хоть один другой волшебник, у которого на праздник в комнатах висели гирлянды из бумажных мозгошмыгов. На ёлке она рассаживала светлячков, и они мирно кружили вокруг дерева в течение всего рождественского вечера. Отец недаром считал, что у Луны особый дар, позволяющий ей находить общий язык с любыми живыми существами. На этот раз всё было по-другому. Ксенофилиус теперь редко видел Луну: она проводила дни у себя, наверху, и почти перестала выходить из комнаты. После смерти Пандоры Лавгуд в доме стало непривычно тихо. Ксенофилиусу казалось, будто он попал в большой мыльный пузырь — оттуда видно всё, но изображение размыто, слышно всё, но звуки приглушены. Нужно было помочь Луне справиться с утратой, а она помогла бы ему, но происходящее странным образом перестало походить на реальность, и Ксенофилиус никак не мог избавиться от чувства, что каждый день ускользает сквозь пальцы. Иногда он всё-таки пытался. Ты не хочешь порисовать, Луна? — Нет, спасибо, папа. — Может, сходим в гости к Фоссетам? — Нет, спасибо, папа. — Давай попробуем испечь пирог? — Нет, спасибо, папа. Она отказывалась, а Ксенофилиус не настаивал. В глубине души он всякий раз испытывал облегчение, потому что после смерти жены ему стало страшно разговаривать с Луной долго. Он не знал, что сказать. До Рождества оставалось совсем немного дней, когда Луна сама задала ему вопрос: — А мы пойдём в лес за ёлкой, папа? Он вздрогнул — то ли потому, что не услышал, как она спустилась и подошла, то ли из-за того, о чём она спросила. — Нет, милая. Ты же знаешь, в лесу зимой властвует жуткая Морра. Луна помолчала. Его ответ дал ей понять, что Нового года не будет. Они всегда ходили в лес, несмотря на злую Морру, ведь нельзя же новому году начаться, пока ёлка не будет наряжена. Папа объяснял, что страшиться им нечего, пока они втроём: Морра боится тепла, боится света, боится любви. Когда однажды она рассказала о Морре другим детям, её подняли на смех. У Луны почти не было друзей среди сверстников, но она порой присоединялась к компании ребят, живших по соседству. Про Луну говорили, что она «ку-ку», но послушать её всегда соглашались, чтобы потом высмеять очередные бредни. Рассказ про Морру тоже никто не счёл правдивым. — А кто-нибудь добрый в лесу разве не живёт? — всё-таки спросил один из мальчиков, что был младше других. Все остальные зашикали на него. — Там жили муми-тролли, снорки, хемули и даже один Снусмумрик, — серьёзно ответила Луна. — Но из-за Морры никого не осталось. — Это всё чушь из сказки, — сказала высокая конопатая девочка. — Я читала книгу, где написано про них всех. — Лавгуд опять поверила в выдумки, Лавгуд опять поверила в выдумки! — закричали ребята. Ей не было обидно. Только немного грустно — может быть. Теперь грусти было больше, чем Луна могла себе вообразить. Она всё пыталась придумать какую-нибудь весёлую историю, но на ум ничего не приходило. Время медленно шло, словно кто-то растягивал нить, а она никак не рвалась и лишь становилась тоньше и тоньше. «Когда-нибудь она лопнет, — думала Луна. — Когда-нибудь — обязательно, иначе мы так и останемся вне времени и пространства, натянутые до предела». У неё был довольно странный склад мыслей для девочки девяти лет. Ей не хотелось, чтобы новый год навсегда остался старым. И, конечно, ей было горько узнать, что её и папы не хватит для того, чтобы отогнать Морру. Луна не переставала размышлять об этом, и, когда до Рождества остался один день, она решила, что отправится в лес одна. Все ёлочные игрушки, что хранились в её комнате, она аккуратно сложила в небольшой холщовый мешок, следом отправила туда несколько самодельных гирлянд, сохранившихся с прошлого праздника. Надо украсить хотя бы маленькую ёлочку, вдруг получится успеть до того, как явится Морра. Луна не стала ждать, пока стемнеет. Она надела своё пёстрое пончо и малиновую шапку — Ксенофилиус не признавал траурных цветов — и выскользнула на улицу. Отец часами сидел у себя в кабинете и даже не услышал, что она ушла. Он говорил ей, что готовит материалы для расширенного праздничного номера «Придиры», но Луна понимала, что он просто прячется там, так же как и она — в своей комнате. На улице было пасмурно и тихо, лишь снег слегка похрустывал под ногами. У входа в лес она слегка замешкалась. Луна Лавгуд была не из тех, кто обманывает самих себя. Однако на этот раз даже она не призналась себе в том, что идёт в лес не только затем, чтобы нарядить ёлку. Она хотела увидеть Морру.