Стальная рука Матери

      – Сплошь пацаньё, – недовольно буркнул Макс, ветошью оттирая грязь с деталей разобранного дробовика.       В брюхе Перехватчика загремел железками Канистра.       – Что не так? – поинтересовалась Фуриоса. Она тоже возилась с оружием: старый карабин приходилось перебирать чуть ли не каждый день.       – Девок тоже надо учить. Лучше – всех вместе.       – Девочки слабее. Могут не потянуть.       – Ты не всегда была воином.       Фуриоса, досадуя на себя, тряхнула головой.       – А, чёрт. Ты прав. Но как объяснить это Матерям?       – Пацаны знают больше – научат дам обращаться с техникой и оружием. Внушить, что учить – круто. Заодно сами повторят. Девочки заработают уважение. Научатся самозащите. Научат ребят терпению. Для солдата это важно. Чтобы Даг не сопротивлялась – задобрить. Пусть иногда работают на её плантациях. Будут знать, что еда достаётся не даром.       Щёлкнула ствольная накладка.       – Звучит разумно, но толку с этих доводов…       Канистра высунул голову из автомобиля.       – Это чо, бабы теперича с нами вместе пахать будут?       – Что-то не устраивает? – ощерилась Фуриоса. – Я, между прочим, тоже баба.       – Минуту назад не помнила об этом, – вставил Макс.       – Начальник, я ж не против ни разу! – замахал руками Канистра. – У нас в гараже давно уж одна деваха отирается. Козявка совсем, но соображалка есть, особливо по всякой мелочевке. Её б выучить нормально, дык ведь она к нам тайком бегат – мамки ругают, мол, нечего с железом возькаться. Да и баба моя токмо за будет. От этой мелочи на кухне беды одни.       Фуриоса установила затвор и проговорила:       – Про гаражи пока не скажу. Механиков сейчас хватает. А вот самооборона и обращение с оружием… Да, дело нужное.       – Дык ведь и машинки тоже дело нужное, – воскликнул Канистра с огнём в глазах.       – Откуда вдруг такой энтузиазм? – Фуриоса с подозрением покосилась на старика. – Странно это. Может, мне с Розалиндой об этом поболтать?       Тот сразу побледнел и тихо пробормотал:       – Неее, начальник. Не надоть. Она ж поперечная, все обосрёт.       – Говори сразу – ревнивая. Ей вряд ли понравится, что старшие девушки станут мозолить тебе глаза. Ты ведь этого хочешь?       – Ну… Дык… Чо я-то сразу… Мужикам вон тоже обчества хотца.       – «Хотца» им. Тоже мне новость. А то я не знаю, что кое-кто даже на меня облизывается.       Эта реплика почему-то неприятно резанула слух. Как оказалось, не только Максу.       – А чо сразу «даже» то? Мужики знают толк в бабьих формах.       Фуриоса раздражённо поджала губы и воткнула на место возвратный механизм.       - Мужики знают, что от моих «бабьих форм» может крепко прилететь, и глазеют издали. А что будет с девушками? Они же просто не смогут дать отпор. Мне проблемы не нужны.       Щёлкнула крышка.       – Если я узнаю, что твои ребята кого-нибудь обидели – кадык вырву, – Фуриоса выразительно звякнула пальцами левой руки, и тем самым дала понять, что разговор пора свернуть. Канистра взвыл, близоруко щурясь на Макса – у того на скуле как назло светился синяк, полученный в драке пару дней назад.       – Мужиииик, как ты эту монстриху терпишь? Небось, это она тебе фасад подрихтовала?       – Угу. Сапогами по роже, – Макс плеснул масла в огонь.       – Брешешь, – вскинулась Фуриоса. – Когда это я тебя по лицу била?       Макс внимательно поглядел на неё, дернул щекой – вроде как ухмыльнулся – и опять отвернулся к своему разобранному ружью.       – А, точно, – протянула Фуриоса. Видать, вспомнила момент знакомства с «дикарём в наморднике». Канистра присвистнул и с удвоенной энергией забурился в утробу автомобиля. Из-под капота тут же донеслись обрывки фраз, больше похожие на заготовки для будущих баек. Фуриоса выразительно закатила глаза, собрала принадлежность и убрала карабин, натянула ботинки, вытащила из стоящего в углу металлического ящика плащ и набросила на себя.       – Ты куда? – всполошился Макс. Оставаться с болтливым и любопытным Канистрой ему не хотелось. Тот уже сделал несколько попыток расколоть таинственного чужака.       – На смотровую. В караул.       – С тобой пойду, – он моментально увязал в тряпку детали обреза, прихватил плед.       Цитадель уже засыпала. В мастерских уже ничего не шумело, только в пищеблоке гремели посудой да изредка проносились мимо стайки неугомонной ребятни. Вдвоём они прошли через затихший гараж, полный тёмных силуэтов машин – над ними мрачной королевой нависала только что восстановленная Военгрегат. В тусклом свете обогревателя механики вполголоса травили байки, изредка вспугивая тени на стенах громовым хохотом. В дальнем конце гаража вдоль стены тянулась железная лестница, жалобно заскрежетавшая под ногами. Лестница вывела в длинный узкий тоннель, в конце которого сумеречным опалом светилось пока еще беззвёздное небо.       На смотровой была одна из Матерей и Чидо, которая, увидев Макса, улыбнулась и хотела поздороваться с ним, но погрустнела, когда он покачал головой – мол, держим дистанцию.       Фуриоса тут же присела женщинам на уши, излагая им новые идеи. В глазах читалось, какой бы вердикт не вынес Совет, она всё равно поступит по-своему. Мать неодобрительно качала головой, Хрупкая ковыряла ногтем засохшую коросту на ноге и, казалось, не слышала, что ей говорят.       – Не сделают ли такие тренировки из детей фанатиков-варбоев? – прогудела утробистая Мать Клаудия.       – Именно этого я и хочу избежать.       – Девочки не должны рисковать собой в битвах. Они – будущее Цитадели.       – Никто не должен. Но когда придут банды, драться придется всем.       – Мы не хотим, чтобы девочки стали такими, как ты. Согласись, все же ты не нормальна как женщина.       Фуриоса скрипнула зубами.       – Я поддержу тебя, Фуриоса, – вдруг сказала Чидо. – Я была бесполезной обузой во время бегства…       – Это не так.       – …и будь я одна – я погибла бы. Если бы мы учились хоть чему-нибудь полезному, всем было бы проще, а вышло так, что вы вдвоем тащили нас на себе. Цитадель в одиночку ты не защитишь. Хоть у меня нет права голоса, но я могу поговорить с Даг.       – Почему у неё нет права голоса? – задал вопрос Макс, когда Чидо и Мать Клаудия ушли, сдав дежурство.       – Чидо была женой Джо только на словах.       – Остальные?       – Даг скоро родит, так что она входит в Совет. Кейп и Тост сейчас живут не в Цитадели.       – Тогда… Получается, что ты…       – Формально я не в Совете, – перебила она собеседника. – Но кого это волнует? Им приходится полагаться на мой боевой опыт. Мне только приходится держать их в курсе дел.       – Политика… – с отвращением фыркнул Макс, зарядив наконец-то собранный обрез, потом выключил фонарь и устроился на краю смотровой.       – Завтра в полдень я поведу в Газтаун Военгрегат… – сменила тему Фуриоса.       – Нет.       – …и тебе придется отбиваться от Совета вместо меня. Конечно, тебе помогут. Справишься?       – Ты не поедешь.       Фуриоса резко повернула голову в его сторону. В протезе что-то тихо щёлкнуло.       – Не тебе решать.       – Ты хотела отлежаться.       Ещё один щелчок в ответ.       – Дорога в Газтаун мне знакома.       – И?       – Я поеду вместо тебя.       Она помолчала немного, потом сказала:       – Никогда не смей указывать мне, что делать. Хватит с меня этого дерьма.       С этими словами Фуриоса подошла к обрыву и носком ботинка стала сбрасывать вниз по одному мелкие камушки. Макс покосился на её силуэт, чётко вырисовывающийся на фоне гаснущего заката, и недовольно заворчал. Фуриоса вскинулась:       – Ещё что-то хочешь сказать?       – Требуешь субординации.       – Да.       – Но Совету – не подчиняешься.       – Не подчиняюсь.       – Тогда… в чём разница?       – Совет не хочет слышать мое мнение.       – Может, не так говоришь?       Фуриоса повернулась к Максу. Жаль, не было видно выражения её лица.       – Может быть, – согласилась она, и, подумав, добавила. – Хорошо. Фуру поведёшь ты, – затем, отойдя подальше от края и сняв протез, она улеглась прямо на камни и пробормотала, – Когда взойдёт луна, разбуди меня и сам иди спать.       Обычно на смотровых Цитадели устанавливали прожекторы, чтобы ночью можно было отследить каждое движение вероятных противников, но сейчас солнце садилось позднее, а когда темнело окончательно, тут же появлялась огромная луна, поэтому энергию предпочитали лишний раз не тратить. Дежурившие по ночам в это время страдали: продуваемая всеми ветрами площадка на высоте посреди остывающей пустыни совершенно не похожа на курорт, тем более, когда нет возможности погреться у раскалённых светильников.       Фуриоса знала об этом и поэтому оделась потеплее, но её всё равно знобило. Беспокоила никак не заживающая рана. На людях женщина старалась игнорировать боль, только из-за вынужденных резких движений швы порой расползались. Сегодня обошлось, но всё равно она долго не могла уснуть. Когда это всё-таки удалось, пришли кошмары. Воспоминания, от которых она избавлялась, чтобы нормально жить и не оглядываться на прошлое.       Бойцы из её конвоя, которыми она пожертвовала ради мести и призрачной мечты; окровавленная Ангарад с раной на животе; Несмертный без нижней челюсти, вместо верхней – лошадиные зубы респиратора. Валькирия со сломанной спиной – её тело нашли во время рейда за автомобилями. Смутный образ мамы. Они просто смотрели на неё, разные чувства отражались в их глазах: обида, сочувствие, гнев, боль, нежность… Общим у них было одно – источаемый ими липкий потусторонний холод, сковывающий тело и ползущий между лопаток. Она пыталась заговорить с ними, но слова звучали слишком тихо и хрипло – они не слышали её.       Потом возник лоскут тьмы, шершавым крылом коснулся её лица и окутал тёплым и почему-то колючим облаком, укрыв её от взглядов тех, кто уже за гранью, и подарив ей спокойствие.       Дождавшись, когда Фуриоса заснёт, Макс вытащил из-за пазухи обрывок тряпки, лупу и иголку и в тусклом свете керосинки стал наносить новые отметки на свою карту. Иногда он замирал, бросая взгляд в пустыню и чутко прислушиваясь к миру, но камни не двигались, а тишину нарушало только мерное сопение спящей женщины, – и тогда он вновь возвращался к своему занятию.       Вскоре безмолвие ночи нарушилось – Фуриоса вдруг задышала часто и тяжело, и Макс быстро спрятал карту, но, не успев обернуться, услышал, как она что-то пробормотала тонким, ломким голосом.       Женщина съёжилась под своим плащом в позе эмбриона, лицо исказило болью, но она не просыпалась. Приснившийся кошмар стер с её лица года, превратив воина в хрупкую девочку. Макс уже видел её такой, и это ему очень не понравилось.       – Эй…       В ответ она опять что-то невнятно сказала. Прикосновение к её лбу обожгло ладонь.       Макс засуетился, разворачивая принесённое с собой армейское шерстяное одеяло. Укутывая им спящую, он тихо говорил с ней, прекрасно зная, что она все равно не слышит.       – Жар у тебя, что ли... Нельзя же так. Ещё в караул пошла в таком состоянии. Ну и кто из нас двоих олух? Неважно, что очередь твоя. Поменялась бы с кем-нибудь. И за бензаком собиралась… У вас тут медик хоть есть? Этого, слюнявого урода, я больше не видел. Ну и чёрт с ним. Придумаю что-нибудь. Спи спокойно, спи. Все хорошо. Спи.       Пока её лицо не разгладилось и дыхание не выровнялось, он сидел рядом, положив ладонь на её плечо, а потом вернулся на прежнее место и добросовестно вглядывался в горизонт до зари, пока не пришла смена.