Золотой рассвет. Часть 2. Последний Союз

Когда Менельдур наконец открыл глаза, вокруг было уже совсем темно, только с небес светил узкий серп ущербной луны. Он не сразу ощутил боль, но при попытке пошевелиться ему показалось, что во внутренности ему насыпали горшок раскаленных углей и там их перемешивают. Юноша с тихим стоном снова опустил ресницы, стараясь не делать вообще никаких движений — кто-то когда-то говорил ему, что в случае серьезного ранения лучше замереть и не дергаться, поскольку так можно сократить потерю крови и снизить невыносимую боль до терпимой. — Менельдур, ты жив? Ты меня слышишь? — вдруг донесся до него чей-то голос. — Скажи хоть что-нибудь! Он снова открыл глаза и узнал того, кто к нему обращался. Это был его младший брат, Исилендил. — В крепости враги, — тихо прошептал он, сидя на окровавленных камнях мостовой около брата. — Меня ударили чем-то тяжелым по голове, я был в беспамятстве, и они приняли меня за мертвого. Я попробую выбраться отсюда сам и вытащить тебя, главное, чтобы они нас не заметили. — Не надо, — с трудом ответил Менельдур. — Оставь меня и спасайся сам. Я все равно умру от такой раны. Не успел Исилендил ему возразить, как сзади послышались шаги. Он обернулся и замер в ужасе, увидев шестерых вооруженных орков в черных плащах. — Куда это вы собрались на ночь глядя, молодые люди? — с издевкой поинтересовался их главарь. — Эй, Нуур, кажется, тут Морнэмиру для его опытов нашлись подходящие чистенькие свеженькие тушки. Позови его сюда, пусть оценит по достоинству. Исилендил потянулся к мечу, который выронил при падении, но предводитель орков ловким пинком отбросил оружие в сторону. — Не стоит. Нас все равно больше, а своему приятелю ты этим не поможешь. Юноша подумал, что еще не все потеряно — у него еще остался экет, и в любом случае он успеет убить кого-нибудь из врагов, прежде чем они расправятся с ним и его братом. Вытащив короткий меч из ножен и превозмогая дурноту, мучившую его после удара по голове, он повернулся к оркам, закрывая собой Менельдура. — Не смейте к нему прикасаться, — произнес он, держа оружие прямо перед собой. — Лучший друг? — усмехнулся орочий командир, кивком указав на полубесчувственного Менельдура. — Мой брат. Тебе этого не понять. — Это почему же? — с недоумением пожал плечами тот, но в это мгновение Нуур, молодой орк-рядовой, которого командир отправил с поручением, вернулся в сопровождении еще одного каукарэльдо — только этот был светловолосым и зеленоглазым. — Лорд Морнэмир, — с почтением произнес командир орков, — как вы и просили, нашел вам, как мне кажется, нечто вполне подходящее. — Спасибо, — ответил тот. — Нуменорцы — живучие твари, с их выносливостью на них только опыты и ставить. — Только они, милорд, еще сопротивляются, — подобострастно посмотрел на каукарэльдо Нуур. — По крайней мере, этот. Морнэмир пару мгновений сначала настороженно глядел на Исилендила, а потом расхохотался, поняв, что перед ним напуганный мальчишка, а не серьезный противник. — О, я тащусь. И этой спичкой ты меня решил заколоть? — внезапным резким ударом он выбил у юноши клинок. Тот жалобно зазвенел, упав на камни. Исилендила охватили ужас и отчаяние: теперь и для него, и для брата все было кончено. Морнэмир напоминал ему опасную змею из харадских пустынь, о которой ему как-то довелось читать в книге: чудовищное создание, таящее в себе смертельную угрозу. — Чего вы от нас хотите? — у юноши мелькнула смутная надежда на то, что ему, возможно, удастся как-нибудь усыпить бдительность врагов и от них вырваться либо надавить на жалость. Кто знает, может, в них еще осталось что-то чистое и светлое и они его пощадят и отпустят? — Слушай сюда, ты, нуменорское ничтожество, — рявкнул Морнэмир. — Я не люблю воплей, стонов, рыданий, мольб о пощаде и просьб кого-то пожалеть. И вас, нуменорцев, я тоже не люблю. Кроме как в жареном виде. Исилендил, естественно, не понял, что Морнэмир грубо и зло шутит, и решил, что каукарэльдо всерьез решил приготовить из него обед. Орки дружно расхохотались, глядя на то, как юноша побледнел от омерзения и испуга. — А если серьезно, то хватит, — резко бросил Морнэмир. — Этого, — указал он на Менельдура, — на носилки и ко мне в то здание, которое мне дядя отдал под лабораторию, только осторожно, не трясите. Опробую на нем пару новых лекарств, может, подействуют. А ты, — он перевел взгляд на Исилендила, — убирайся отсюда, пока я добрый. Задыхаясь от радости и облегчения, тот попытался пробормотать какие-то слова благодарности, но каукарэльдо мертвой хваткой вцепился в его руку. — Я передумал. Ты остаешься. Сгодишься мне для того, чтобы мыть полы, всякие склянки и отходы в печке сжигать. Исилендил понял, что с ним случилось нечто во много раз хуже смерти — они с братом попали в лапы к настоящему злодею, который забавляется со своими пленниками, как с живыми игрушками. Омерзительный липкий страх окончательно высосал из юноши способность сопротивляться и здраво мыслить. — Я внук короля, между прочим! — крикнул он, пытаясь вырвать руку. — Хочешь, чтобы я у тебя в доме полы мыл, мерзавец? Исилендил хотел было ударить каукарэльдо, но тот оказался быстрее и сильнее; юноша толком не смог понять, что произошло, но следующие несколько мгновений перед глазами у него мелькали огоньки, а в голове вспыхнула невыносимая боль — он чудом удержался на ногах и пожалел, что снял шлем. — Лорд Морнэмир, не бейте его, ему, кажись, и так досталось, — попытался вступиться за него орк-рядовой Нуур. — Ого, кого мы выловили, — глумливо усмехнулся Морнэмир. — Твоего дедушку, я так понимаю, Исилдуром зовут? Предлагаю на выбор: либо пойдешь со мной сам, я не буду больше тебя бить и не стану связывать тебе руки, заодно сможешь быть рядом со своим братом, либо… — Не надо, — ответил юноша. — Я пойду с вами. Жестокость и угрозы Морнэмира сделали свое дело: парализованный страхом Исилендил был больше не в состоянии вырываться и сопротивляться, да к тому же он подумал, что бросать пусть даже умирающего Менельдура одного среди врагов не слишком хорошо, что бы при этом ни грозило ему самому. — Надеюсь, ты понятливый, — хмыкнул Морнэмир. — Дернешься, попытаешься сбежать или начнешь рыдать — тебе не поздоровится. В лучшем случае посажу в подвале на цепь, в худшем — буду ставить опыты уже на тебе самом, зависит от моего настроения. Лишних вопросов не задавать, приказы мои выполнять сразу и без разговоров, зря меня не беспокоить, в свободное время тихо сидеть в своем углу, обращаться ко мне «лорд Морнэмир». Будешь вести себя как подобает и делать все, что я скажу — может быть, и не убью. *** Около трех лет после бегства из Гондора Исилдур провел в Арноре и Ривенделле. В 3430 году у него родился четвертый сын — Валандил. Гил-Галад, от которого не укрылось состояние родичей, относился к ним со всей душой, но Исилдур по-прежнему чувствовал давящий страх и всепоглощающее одиночество. Как объяснить королю Нолдор то, что пришлось пережить? Поймет ли он? Вряд ли — эльфы слишком далеки от такого, да и своих детей у Гил-Галада нет. Чудовище вернулось. Вернулось в то мгновение, когда Исилдур уже почти что перестал ждать беды и стал думать, что Анарион, возможно, прав и Врага больше нет. Вернулось и разделалось с его родными. Старший сын Элендила усилием воли гнал от себя любые мысли о том, что стало с его внуками и что им пришлось пережить перед смертью, потому что это было слишком страшно, если не сказать — невыносимо. Когда он вспоминал Саурона, то ощущал невообразимый ужас — ужас, с которым невозможно совладать, который невозможно описать и передать словами, который чем-то походил на Волну, захлестывающую и сметающую все на своем пути. Ужас, парализующий все его существо, лишающий возможности думать и действовать. Исилдуру до сих пор казалось, что он чувствует на себе безжалостный, леденящий кровь взгляд Врага, и он понимал, что это чудовище вполне могло бы его прикончить — не моргнув глазом, без малейших угрызений совести. — У Саурона нет сердца, — как-то раз сказал он Гил-Галаду, который поделился с ним своим давним горем, поведав о страшной смерти Келебримбора. — Наверняка ваш брат, aran, пытался и о пощаде молить, и взывать к тому чистому и хорошему, что когда-то еще было в душе Врага. Не пожалел, чего и следовало ожидать. Мне почему-то кажется, что он знал, где лежат Кольца Власти, но пытал и убил вашего брата просто ради забавы. — Самое ужасное в том, что у моего брата, как говорят, в то время были жена и маленькая дочь, наверное, он взял в жены кого-то из своих, в Эрегионе, — ответил король Нолдор. — Меня на свадьбу не пригласил, да я и сам к нему не ездил, не хотел встречаться с этим его так называемым другом Аннатаром. Приятель наверняка убил обеих вместе с Келебримбором, а то и вообще у него на глазах, с него станется. Зло следовало уничтожить, потому что в противном случае всех, кто осмелился противостоять Врагу, будет ждать то же самое, что и доверчивого Келебримбора, и для этого эльфы и Верные готовы были взяться за оружие — чтобы защитить себя, свои семьи и всех, кто им дорог. *** Макалаурэ и его сыновья тем временем наблюдали за тем, как Гил-Галад готовился к войне с Мордором; с одной стороны, им было жаль безмозглого родича, который собирался добровольно влезть в большие неприятности, с другой — наблюдая за ним, они от души потешались над наивностью бедняги. — Представь, папа, ехал я тут недавно по дороге и видел, как братец Эрейнион войскам смотр устраивал, — веселился Элеммакил. — Ну и дурацкие же у него доспехи, кто ж его так одел! Копье с драгоценными камнями, щит тоже, кольчуга серебряная, все сверкает так, что аж солнце затмевает и глазам больно — вот будет хорошая мишень для мордорских лучников! Издалека видно, целься — не хочу! — Нда, отстрелят племянничку в Горгорате яйца, — ответил Маглор. — Сам дурак. Ведь любому, у кого в голове не пусто, понятно, что в бою ты должен быть как можно менее заметен, а если ты командир — так тем более не выделяться из толпы своих солдат, меньше вероятность, что тебя и в самом деле подстрелят. Однако все равно — какой бы он ни был, ты себя последний раз повел с ним не очень хорошо. — А я уверен, что это ему Элронд насоветовал, — высказал предположение Майтимо, который в тот день гостил у младшего брата. — Эрейнион же тупой, как полено, и наивный, хотя ему уже три с лишним тысячи лет стукнуло. Небось любимый герольд напел, что королю под стать только такая броня, а тот и развесил уши, не подозревая, что это подстава. Элронд нарочно добивается, чтобы его убили, чтобы самому занять место нашего безмозглого племянника. — С одной стороны, братец Эрейнион действительно дурак, с другой — мне его жалко, — сказал Элеммакил. — Уж все кругом ему и так, и этак со всех сторон твердят: Элронд — та еще тварь злобная, гони его к лысым балрогам! Что, он думает, Элрос зря уехал в Нуменор, не желая ни видеть, ни знать любимого братика? Нет, не зря. А что стараниями этого негодяя теперь у Тъелпе с лицом — я как глянул, мне после этого самому четыре ночи подряд кошмары снились, не зря он все время его под капюшоном прячет, даже оркам дурно делается. Ну ничего, как Элронд ему самому рожу-то распишет, может, мозги появятся, если жив останется. — Говорят, что Элронд к Келеборновой дочке клинья подбивает, — поделился с ним отец. — Неужели Келеборн согласится? Была б у меня дочь, так я б ее за такого мерзавца не отдал, я б этого негодяя прямо на пороге бы зарубил. Майтимо долгое время молчал. В его памяти всплыла картина многовековой давности, когда он — напуганный до полусмерти пленник — стоял в тронном зале Ангбанда, толком не понимая, чего от него хотят враги, а обезумевший от гнева Мелькор отдал приказ приковать его за правую руку к скале и оставить висеть на ледяном ветру. В то мгновение старший сын Феанора не ожидал, что один из слуг Моринготто, майя с пронзительным взглядом ярко-синих глаз, который в будущем станет Сауроном, возмутится и подаст голос в защиту Маэдроса. Тогда эльф успел еще удивиться: почему тот, кого Враг называл Гортхауэром, обращался к Морготу «отец», а не «властелин» или «господин»? — Слушай, может, предупредить Майрона? — наконец предложил он. — Он для нас, в общем-то, столько хорошего сделал: и меня от своего полоумного родителя защищать пытался, и тебе руки вылечил, и Тъелпе с Ломионом от верной смерти спас, а тут племянничек наш безмозглый против него войну готовит. Приятеля своего защищать, видите ли, полез. Да я уверен, что тут и Элронд со своими вредными советами не последнюю роль сыграл. — Если хотите, я могу поехать, — вызвался Элеммакил. — Да я думаю, что в этом нет нужды, — произнес его отец, тоже вспоминая, как долгое время ходил с изувеченными руками: об игре на любимой арфе не приходилось и мечтать, он с трудом мог одеваться и себя обслуживать — стоило страшным ожогам хоть немного зажить, как тонкая кожа на ладонях снова лопалась, и открытые раны кровоточили и гноились. Майтимо по сравнению с братом отделался относительно легко, хотя и у него ожог на ладони тоже затягивался не один месяц. Напуганный Келебримбор, увидев дядю в таком состоянии, пообещал в следующий раз наведаться в гости со своим лучшим другом, который хорошо разбирается в исцелении. Когда Макалаурэ понял, о каком друге идет речь, то поначалу перепугался до полусмерти, но делать было нечего — пришлось согласиться принять помощь Саурона, и жуткие ожоги, к удивлению эльфа, зажили меньше чем за месяц и больше никогда его не беспокоили. — У Майрона везде глаза и уши, я полагаю, что он и так уже в курсе всех приготовлений Эрейниона, и того в Мордоре ждет теплый прием. — Может, сыграешь мне что-нибудь хорошее, братишка? — попросил Маэдрос. — С удовольствием, — Макалаурэ достал из чехла арфу. *** Несмотря на всю свою грубость, Элеммакил был эльфом добрым и уж тем более не стал бы желать зла родичу. Как-то раз он поехал в гости к своему дяде Майтимо и по дороге, проезжая мимо какой-то рощи, встретил там Гил-Галада, отдыхавшего на свежем воздухе от военных забот. — О, кого я вижу! — приветливо окликнул он троюродного брата. — Сегодня свободен? — Приветствую тебя, о мой дорогой родич, — поклонился тот. — Слушай, братишка, а что опять такой придворный пафос? Неужели нельзя просто сказать: «Привет, Элеммакил»? Король Нолдор смутился. — Извини. Я не думал, что тебя это заденет. — Слушай, я что хотел спросить: ты когда-нибудь видел осьминога? — Ну… видел. — Он очень на тебя похож. У него и глаза в жопе, и руки из жопы, и мозги тоже в жопе. Хотя ты не виноват. Если бы дядюшка Финьо не положил хрен на воспитание единственного сына, из тебя бы не выросло то, что я вижу перед собой. — Почему ты все время так со мной разговариваешь? — обиделся Гил-Галад. — Я тебе что-то сделал? Я понимаю, что все это идет еще с той поры, когда Феанаро приставил меч к груди своего полубрата Нолофинвэ, но я не виноват в том, что прихожусь Нолофинвэ внуком. Я же не выбирал себе родителей. — Ты так ничего и не понял, — ответил Элеммакил. — Ничего из того, что мы с отцом пытались донести до тебя весь вечер. Я тебе зла не желаю, пусть ты и уверен в обратном, и меньше всего меня волнует то, что ты — внук Нолофинвэ. А вот то, что ты дружишь с этой тварью Элрондом, мне уже очень не нравится. Он будет только рад, если тебя и твоего лучшего друга убьют на войне. Никто не сможет больше ему помешать, а он займет твое место. Если вас не прикончат люди Майр… Саурона, он вам обоим в вашем же лагере спящим глотки перережет, а потом в своей обычной манере скажет, что это сделали орки. Или сам Саурон, зависит от того, что Элронд соврет в очередной раз. Не доверяй ему. И сними свои дурацкие сверкающие доспехи, надень простую кольчугу, тебя в них за лигу видно, подстрелят только так. — Да что ты такое говоришь! — разозлился Гил-Галад. — Что тебе сделал мой герольд, что ты его так ненавидишь? Ты просто мне завидуешь! — Мне? — рассмеялся Элеммакил. — Мне, к счастью, пока что ничего. А вот Келебримбора покалечил твой драгоценный Элронд. Ты же, как всегда, не на того смотришь. Твой главный враг не в Мордоре живет. — И ты туда же! — закричал разгневанный Эрейнион, сжимая кулаки. — Не смей оскорблять память нашего брата и клеветать на моего верного герольда! Враг опутал своей ложью и тебя, хотя ты наследник рода Финвэ! Он убил Тъелпе, а потом уверял всех в том, что это дело рук Элронда! Как ты мог поверить в грязное вранье Саурона? — Это ты поверил в грязное вранье Элронда. Я тебе все сказал, ты меня не услышал, потом пожалеешь, да будет поздно, — Элеммакил повернул коня и поехал прочь, оставив разозленного Гил-Галада стоять в одиночестве среди деревьев.