В больнице душно.
Удушающее спокойствие, которое царит возле операционной, только подтверждает это. Тихие всхлипы, гробовая тишина, холод стульев и стен и
невыносимая духота. Она заставляет кашлять, искать выход и бежать, бежать, бежать…
Митико втягивает носом воздух, пропитанный ароматами старых простыней, смертью и кровью. Воздух, что застревает поперек глотки и делает ее слабой. Она беспомощна и слаба, девочка, запертая в картонной коробке и собственных мыслях.
Эти самые мысли бегают скрипучими таракашками от угла в угол. Там, когда она лежала возле дома Предсказателя, сияло чистое голубое небо, там было тихо, спокойно, там надо было остаться.
Рядом Такаши также давится воздухом, пот градом льется с него, и мужчина то и дело проводит платком по бледному лицу. Он словно одна из этих стен. Ёсида к тому же нервно дрыгает ногой, заставляя Исихару кипеть от этого движения. Полицейский на место пожара прибывает почти сразу. Именно он вызывает Скорую, пожарных, полицию, усаживает Митико к себе в машину и причитает, кричит, шипит…
Девушка молчит, лишь прячет лицо в ладонях и глухо вздыхает. Идет четвертый час операции, четвертый час духоты и смрада. Митико смотрит на часы, проводит большим пальцем по циферблату, словно это поможет ускорить время. Стрелки лишь незаметно и плавно продолжают движения, оттягивая какой-то страшный и непонятный момент.
— Как голова? — в восьмой раз за час спрашивает ее Такаши, откидываясь на спинке стула.
— Я в порядке, — холодно отзывается Исихара, чувствуя, как голова вот-вот расколется на пополам.
Из операционной появляется врач в идеально-белом халате. Он улыбается облегченно, так, словно рад этому воздуху и живым людям. Мужчина прячет руки в карманы и ждет, когда оба полицейских полностью сосредоточатся на нем.
— Господин Ватанабэ еще поживет, — извещает их доктор. — Но он получил серьезные ожоги, на реабилитацию уйдет много времени.
— К нему можно? — тут же вскакивает Такаши, протягивая доктору руку.
— Нет, пока нельзя. Ваш друг без сознания, думаю, ему так даже лучше.
Митико судорожно улыбается, вздыхая. Кажется, она даже готова заплакать, да только слезы не идут. Лишь усталость и новая волна головной боли ее буквально ослепляет, но она не показывает. Кивает, слушая радостную тираду Такаши. Кивает, когда он сетует на то, что во внутрь нельзя. Кивает, когда…
— Пойдем, я отвезу тебя домой, — вдруг серьезно выдает мужчина, оборачиваясь к ней.
— Все в порядке, тебе еще в участок, — кивает Митико. — А я, пожалуй, отлежусь.
Ёсида хочет еще что-то сказать, но, глядя на девчонку, замолкает. Кивает быстро-быстро, растворяясь в светлых душных коридорах. Исчезает, оставляя после себе глубокую ёмкую тишину.
Исихара продолжает сидеть, глядя в белую стену пустым взглядом.
Куда ты ввязалась? Куда?
Ее тянет выпить, закричать и уткнуться матери в шею. Она боится оставаться одна, но еще больше она боится за родителей. Ей пока не стоит уезжать к ним. Лучше замереть, свыкнуться с мыслью, что уже завтра ей предстоит допрос. Но она ничего
не знает, кроме того, что смерть упорно следует за ней, играется как с котенком и почти смеется.
Митико встает медленно и, держась за стены, идет вдоль светлых коридоров за Такаши. Коридоры в отместку за безмолвие расплываются, иногда становятся с ног на голову, кружат ее в трубе из белого и ядовитого. Уже возле лифта она замирает, следит за горящими цифрами поверх дверей. Они переливаются также ярко, как тот самый дом и то самое дерево.
— Что случилось?
Голос застает врасплох и заставляет резко обернуться. Секундная боль стоит того, чтобы уткнуться в знакомую грудь и замереть. Теплые руки тут же аккуратно обнимают ее за плечи, немного встряхивая и пытаясь привести в чувства.
— Эй, Митико, ты как? — Сакуноскэ не напирает, едва заметно проводит ладонью по спине, чувствуя, как на его рубашке образуется большое мокрое пятно.
— Ты был прав, — всхлип, — во всем. Как же ты был
прав.
Ода хмурится, его руки сильнее сжимают чужие худые плечи. Дверь лифта приветливо распахивается, и мужчина подталкивает Митико к ней, крепко держа в объятиях.
— Расскажи, — в голосе Одасаку нет просьбы или требования.
И Митико говорит, говорит и говорит. В лифте, на выходе из больницы, в машине. Она не может замолчать, ее рвет изнутри, и потому Ода за несколько минут узнает абсолютно все.
От того, почему она в больнице до Дазая на ее кухне. Исихара выдыхает только спустя долгих и растянутых минут, пряча лицо обратно в ладонях.
— Интересно, — тянет Ода, поглядывая на дорогу, — значит, ты ищешь Цусиму?
— Да, — просто соглашается Митико.
— И ты думаешь, что это Дазай?
— Да.
Мужчина легко улыбается. Отстукивает забавный ритм на руле, выворачивая к любимой закусочной. На небе еще светит яркое ослепляющее солнце, Одасаку не торопится, у него есть пара часов до заката. Долги также дышат ему в спину, шипят и извиваются на кромке сознания, говорят, что втягивать новое лицо,
дорогой Ода, верх эгоизма.
Одасаку и сам знает. Бросить в беде девчонку, которую случайно затянуло в эпицентр он не может, не хочет, и, конечно, не бросит. Митико для него жертва. Его и Дазая, Портовой Мафии, Мимика. Сопутствующий ущерб, который нужно минимизировать.
— А ты что думаешь? — Митико хмурится, а затем, густо краснея, начинает извиняться. — Боже, ты ведь тоже в больнице был! Что случилось? Прости-прости-прости, это так эгоистично, просто я понятия и не…
— Все нормально, — перебивает ее Одасаку, — небольшая стычка. Я жив и здоров.
— Я, как полицейский, могу помочь?
Ода скептично хмыкает, ясно давая понять, что нет.
— Все так сложно, — тихо выдыхает девушка.
Одасаку чуть улыбается.
В закусочной пахнет восхитительно: свежим карри, булочками, апельсиновым соком и чем-то, что было присуще только этой закусочной. Хозяин, заметив посетителей, улыбается широко и радостно. Салютует им, сразу начиная готовить любимый карри Одасаку и лапшу Митико. Спрашивает, все ли в порядке у Исихары, сетует на ужасное отношение к сотрудникам и ласково отзывается о своих сиротах. Они ужасно соскучились по каждому из них, ждут и доводят отца расспросами. Особенно Ю, тот просил у Сакуноскэ хлопушку и требует теперь увидеться и обговорить сделку по её использованию.
Исихара садится ближе к окну, наблюдая за ярким солнечным небом. Когда возле них начинают дымиться блюда, и еще маленькая свеча, Митико осознает, что их явно сводят друг с другом. Перед ними, помимо блюд, вырастает шампанское, недорогое, но вкусное, две свечи и атмосфера в целом становится романтичной, пусть и время едва ли доходило до пяти.
— Он не перестанет этого делать, — хмыкает девушка, завидев радостную улыбку хозяина закусочной. — Наверняка мечтает, чтобы мы тут свадьбу отпраздновали.
— У него нет злых мотивов, — подмечает Ода, — вряд ли он понимает, что отношения между мафиози и полицейским закончится одним.
Митико резко замирает, встречаясь взглядом с Одасаку. Ей очень неловко, и потому Исихара уминает лапшу в считанные минуты под удивленный взгляд мужчины.
— Существует некая программа, позволяющая полицейским пройти стажировку где-нибудь в Европе. Так сказать, обмен опытом, — начинает Сакуноскэ, зная, что за этим последует.
— Я не сбегу.
— В Йокогаме опасно, тебе не стоит сейчас лезть в самое пекло.
Исихара зло улыбается, хмыкает и тянется к шампанскому. Она быстро открывает бутылку и наливает себе и Оде по стаканчику, скорее, в профилактических целях. В отличие от мужчины, она пьет сразу, залпом, задыхаясь горечью и газами. В ее ушах все еще слова Предсказателя стучат набатом, перед глазами бездонная пучина, в ноздрях запах гари.
— Ты на вопрос мне не ответил, — тянет девушка, отпивая алкоголь.
— У Дазая много пятен в биографии, не спорю, — кивает Одасаку, скользя взглядом по тонкой ножке бокала. — Но и утверждать обратного не могу.
— Предсказатель…
— Ее предсказания не всегда точны, — тут же перебивает мужчина. — Скорее она как гадалка.
— Я ей верю.
Ода усмехается, обреченно качает головой. Женщины есть женщины, любят романтику и мистику, мол, судьба, предназначение, рок… В жизни все сложнее, и нет судьбы, нет определенности. Есть только слово, твое собственное, и как громко ты будешь его кричать в глубине души, так все и будет.
— Я боюсь, что она права, — спустя минуту продолжает Митико. — Боюсь, что всё это правда.
— Почему? — искренне не понимает Ода, а затем, вглядевшись в девичье лицо, на секунду узнает нечто знакомое.
— Ты знал, что Дазай был знаком с Томиэ? Он приходил к нам на выпускной, я тогда была нетрезвой, но этот хренов плащ запомнила. И еще он мне снится, но это не те сны, о которых ты думаешь, это… другое.
Одасаку хмурится, немного щурит голубые глаза, будто пытаясь просканировать девушку. Митико рассказывает сны, рассказывает тонкими буквами и сильными словами, ее руки начинают трястись, когда она снова и снова говорит о крови.
Сакуноскэ молчит, изредка переводя взгляд на девушку. Она выглядит откровенно плохо, и дрожащий голос только подкрепляет его подозрения. Мужчина немного склоняется к ней, крепко удерживая холодную ладошку и перехватывая затравленный взгляд. Ей страшно.
— Вдруг мы действительно как-то связаны? Почему я вижу только его, его будущее украдкой, словно подглядываю, — тихо выдыхает Митико, чувствуя, как ее рука сжимается крепче. — Я не эспер. И сны эти… они приходят после него. Не всегда, но так ярко, словно…
— Митико, ты никогда не думала, что ты просто одаренная?
— Нет… тогда почему только он и только сейчас?
Сакуноскэ молчит на этот ответ. Она должна сама догадаться, но, кажется, мужчина знает ответ. Видит в ней, в ее искусанных губах и страхом на дне зрачка. Исихара делает еще глоток шампанского.
— У тебя есть мечта, Одасаку? — едва слышно выдыхает девушка.
— Стать писателем.
Исихара смотрит на него открыто и спокойно ему улыбается, как в первую встречу, окунаясь в лед чужих глаз.
— Поэтому ты не убиваешь, — почти шепчет девушка, отводя взгляд.
Сакуноскэ кивает, наслаждаясь воцарившейся между ними тишиной. При другом бы раскладе, Одасаку позвал бы ее на свидание еще тогда, в первый день знакомства. Подарил бы цветы, они гуляли бы по парку, накупили кучу сладкого для детей, а потом уехали бы жить к морю. Ода закончил бы книгу, осуществил мечту и был бы счастлив.
— Пойдем к ребятам? — Митико вырывает мужчину из размышлений, тот медленно моргает и смотрит в окно.
Небо приобретает оттенки крови. Ему пора.
— Давай встретимся завтра после обеда, я возьму хлопушки, Ю давно просит, — Одасаку встает первым, его взгляд невольно замирает на заходящем солнце.
— Отлично, я приду после допроса, — улыбается Исихара, но вставать не торопится.
Она чувствует, как Одасаку обходит ее, кивая на прощание. Но потом его ладони ложатся на ее плечи, и мужчина едва слышно выдыхает:
«Люди живут, не только чтобы спасти самих себя».
Исихара едва заметно улыбается, когда остается одна. Ей кажется, что закат сегодня прекрасен, как никогда. Именно такой закат должен быть и у ее жизни.
***
В отделе шумно, как в потревоженном и оскверненном улье. Полицейские бегают от стола до стола с бумагами, мельтешат по кабинетам и задают так много вопросов друг другу, что ответов просто не слышат.
Господин Ри невозмутимо восседает в своем большом кресле, и только в его кабинете стоит мрачная тишина. Не слышно, как гудит процессор компьютера, как работает вентилятор, как за стеной в открытую обсуждают предательство одного из сослуживцев.
Напротив начальника отдела сидит девчонка, совсем молоденькая, с большими глазами, глядящими прямо во тьму. Господин Ри смотрит на девчонку и думает, что жалость — это плохой союзник. Что его хороший приятель лежит там, в больнице, обмотанный десятками проводов и дышит через раз.
— Почему ты вышла раньше? — продолжает допрос мужчина, откидываясь на кресло.
— Я… господин Ватанабэ зашел за ключами, он их оставил. А я просто осталась ждать возле машины.
— И не видела ни души?
— Да.
Тяжелый вздох срывается с уст начальника, и тот невольно поджимает тонкие губы. Для успокоения он начинает поглаживать свою густую черную бороду, впиваясь взглядом в подчиненную.
— Митико, — начинает Господин Ри по-хорошему, — ты должна вспомнить хоть что-то. Случайных прохожих, странные машины, да хоть белку на дереве.
— Повесите все на белку?
— Не паясничай. Ты последняя, кто видел их в целости и сохранности. И последняя, кто разговаривал с Предсказателем. Она была своеобразной женщиной, но неужели ничего, что навело бы тебя на мысли, не было?
— Нет, — в который раз выдыхает Митико, утыкаясь лбом в ладони.
Голова начинает раскалываться на тысячи искр. Исихара держит себя в руках, еще может, но этот разговор с однотипными вопросами длится уже около получаса. Наверно, Господин Ри решил взять ее измором.
— О чем вы говорили?
— О фотографии на ее столе.
— Что за фотография?
— Там была она, — Митико осекается, вспоминая общую картинку, — еще врачом. Рядом с ней был мужчина.
— Опиши его, — следует приказ.
— Выше нее, тоже в халате, они там молодые, знаете, фотография старая. И он, вроде, улыбался. Ничего примечательного, волосы темные, недлинные, по плечи. Ничего…
У Митико в голове тараканы разбегаются по углам, она помнит лицо этого мужчины, но абсолютно точно не может описать. Нет, там было что-то примечательное, хотя бы то, что женщине была дорога эта фотография, но это не имеет никакого отношения к взрыву.
Как и сама Исихара.
Господин Ри теряет всякую надежду и разочаровывается, разочаровывается,
разочаровывается… Он снова вздыхает, собираясь задать еще один вопрос, но в дверь стучат быстро и настойчиво, и далее в кабинете прибавляются еще двое полицейских.
Один из них мнется на пороге, другой же кланяется, приговаривая, что они бы не отвлекли, если бы не…
— Что случилось? — голос господина Ри напоминает рокот грома.
— Там… закусочная…
Митико резко оборачивается, впиваясь взглядом в коллегу. Тот, почуяв неладное, затыкается и отводит взгляд.
— Что произошло? — на грани слышимости говорит Исихара, едва ли понимая, что давно стоит на ногах.
— Теракт. Выживших нет.
***
Погода с утра радует солнцем и устоявшейся духотой. С утра все жители ждут грозы, ведь там, на горизонте, виднеются черные тучи. И чем ближе тучи, тем жарче становится, вопреки ожиданиям каждого горожанина.
Гроза гремит неожиданно, еще на ясном небе. В считанные секунды солнце пожирает серое облако, следом его старшие друзья обдают жителей долгожданной прохладой.
А затем вспышка молнии, разрезающая черное небо. Искрится секунду, не больше, дразнится и ругается, а затем угасает. Оставляет трескучую тишину, которая следом разбивается об низкий и долгий раскат грома.
Тучи бьются над головами жителей Йокогамы, играют в войну и оплакивают каждого, кто поднимает голову верх. Вспышка дает надежду на тишину, а затем заунывный плач и кровопролитное сражение.
Только кровь чистая, прозрачная, сыпется по улицам и омывает головы людей. Кровь прекрасна и схожа со слезами. Никогда не знаешь, что в этот раз на уме у туч: слезы, кровь, атаки, смех, тишина. Все смешивается, гудит, протестует и горько-горько плачет, проливая в этот раз кровь.
Кажется, господин Ри зовет кого-то, стоя под раскрытым черным зонтом. Кажется, молоденький офицер перекрикивает саму природу и выносит вердикт: теракт. Машина, в которой были заперты дети, вспыхивает в секунду, поглощая крики и жизни слишком быстро, чтобы что-то сделать.
Митико же видит уже потухшую спичку, видит каталки с четырьмя телами, плотно накрытые тканью, видит наблюдателей, обычных сограждан, сетующих о плохо работающих полицейских и распаявшейся Портовой Мафии.
Ни слова о детях и отце. Никакой жалости. Только мелкий дрожащий страх.
Капли падают за шиворот куртки, ласкают щеки, пытаются стать слезами. Исихара не плачет, глядит только на серый и тонущий в крови город. Она кивает кому-то вместо ответа и отходит от галдящей толпы. Ей хочется зайти в закусочную, но там все огорожено желтыми лентами и работают криминалисты. Теперь там пахнет абсолютно ничем.
И гром мычит безмолвным горем прямо над головой Митико. Это не сражение, не скорбь, это просто погода, тучи, гром и молнии. Вокруг просто люди, которые просто говорят и смотрят.
Все просто.
Исихара замирает на секунду, чувствуя на себе чужой взгляд. Она оборачивается, ловит чужую фигуру взглядом и идет дальше.
Как можно дальше.
