Незначительные

В квартире Одасаку тишина теплая, даже уютная. Паркет приятно холодит босые ступни, яркий свет лампочки на кухне прогоняет мало-мальские тени и, кажется, что вот-вот выйдет и сам хозяин этого уюта и света. Но Ода не был ни уютным, ни светлым. Ода был собой, с минусами и плюсами, которые хотелось узнать. Спросить у него, оставлял ли он включенным свет, чтобы темнота не давила, заваривал ли он чай, а потом забывал о нем, лежал ли ванной с надеждой утопиться. Исихара погружается в воду, закрывает глаза. Замирает так, чувствуя ту тонкую грань между теплотой и холодящим воздухом. Ее взгляд цепляется за собственный телефон, входящий звонок неприятно зудит на полу, заставляя мобильник немного съезжать в бок. Это в фильмах красиво: кричать под водой. Она не заливается ни в уши, ни в нос, а вместо крика только огромные пузыри на поверхности. Глядя на свой телефон, Митико даже кричать не может. Мобильник снова зажигается. Она знает, что там написано. Первое сообщение, которое она прочитала по дороге к дому Одасаку, заставляет ее проехать одну остановку и выйти к своему разрушенному дому. Обломки, пепел, пыль, желтая лента, ищущий взгляд журналистов и детский смех отдаленно. В собственной квартире удобно и хорошо: мягкая кровать, любимая кружка с изображением капибары, легкие занавески, подаренные мамой и вечно остывший чай. А еще мороженое в морозилке, любимое. Исихара встает, не вытирая тело, мокрыми и босыми ногами шлепает по полу, забывая телефон, и замирает напротив зеркала. У нее начинается тремор, а желание поехать к родителям растет в геометрической прогрессии. Вместо этого в руках у нее форма, неприятно липнущая к ногам, застегнутая на все пуговицы рубашка, уставший взгляд она прячет под холодным, безразличным. Цепляет кобуру с пистолетом на пояс, наручники кладет в карман, волосы завязывает в тугой хвост. Митико внимательно вглядывается в свое отражение, удивляясь тому, что все-таки любит эту форму. Она ей чертовски идет. К телефону мерзко прикасаться, тот все еще противно вибрирует от звука входящего звонка. Номер знакомый, выученный на зубок. Кажется, это одиннадцатый скинутый ею входящий. Прячет его глубже в карман, деньги отправляются туда же. Исихара старается не смотреть больше на свое отражение, не обращать внимания на жужжащий телефон, она оставляет включенным свет на кухне, чтобы тот, по приезду, служил для нее манящим своим уютом маяком. Таксист ей попадается удивительно молчаливым. Митико не смотрит, куда едет водитель, разглядывая пальцы, подрагивающие мелко, изнурительно. Не остановить. В нужный момент даже пистолет не поможет, даже острое желание жить. И всё выяснить. Телефон снова вибрирует. Сообщение от господина Ри. Кажется, четвертое, начальник явно хочет выяснить, где она. Странно, что еще не отследил, ждет ордер? Таксист тормозит прямо напротив указанного адреса. Принимает наличные, благодарно кивая за оставленные чаевые. На улице уже воцаряются прохладные сумерки. Горожане спешат домой, к своим собственным маякам, к спокойной тихой гавани. Ряд идеальных домишек, сияющих как снаружи, так и внутри. Пару секунд Исихара просто разглядывает нужный ей дом. По коже неприятно ползут мурашки, уголки глаз щиплет так, будто провели по ним куском мыла. Все становится расплывчатым, но полицейский находит гребанную карточку и еще раз читает адрес. Смутно знакомый адрес вдруг становится до боли узнаваемым. А неприятное предчувствие скребет когтями так звонко, оглушающе, заставляет врасти в землю. Ступор резкий, и не двинуться, не вдохнуть. Митико и не пытается, пока громкий звук автомобиля позади не раздается, заставляя спотыкающимся шагом идти вперед. Она минует главный вход. Что-то подсказывает ступать вперед, обогнуть дом, заглянуть на секунду в маленькое окошечко на кухне. Почувствовать, как руки начинают трястись сильнее, неконтролируемо. Исихара пытается, правда пытается, достать пистолет и сделать пару шагов до черного входа. Открыть его, приставить пушку к чужой голове, спасти жизни. Она не слышит, о чем ведется диалог. Видит испуганного, побледневшего Ёсиду, тот вжимается в стену и трясется, как мальчишка, а по щекам его бегут крупные слезы. Она видит напротив него знакомую фигуру, но тот стоит спиной, и лица его не видно. Но хорошо виден пистолет с глушителем в твердой руке, расслабленная поза, готовность к действиям. Такаши вдруг резко перестает плакать. Затравлено смотрит куда-то чуть левее окна, и Митико крайне надеется, что он и ее заметил. Что сейчас он успокоится, что все будет хорошо. У Исихары пистолет в одной руке, второй она набирает номер. Сообщает адрес тихо-тихо, описывает, что происходит. Обещают выслать машину. Всё точно будет хорошо. Девушка выдыхает, выпускает из одной руки телефон, а другую сжимает так крепко, что боль на секунду заставляет сделать нормальных вдох. Все будет хорошо. Ёсида делает шаг, зачем-то рвется вперед и кричит. Митико слышит слишком отчетливо, как выкрикивается удивительно колючее, емкое слово. Предатель. Все будет хор… Она не успевает додумать. Собственные мысли вязнут в отрывках рваных и колючих. Такаши затихает и кулем падает на идеальный пол. Красный начинает вытекать из него, цвет жизни срывается прямо со лба на нос, а глаза закатываются резко. Ёсида просто перестает существовать, жить, дышать. Пуля прошибает его голову, кажется, застревая в черепе. Выстрела не слышно, будто ничего не произошло. Но Митико видит всё это, и ее разум становится холодным, руки перестают трястись, всё ее тело резко ведет вперед, к двери. Она распахивает ее, окунаясь в домашнее тепло и металлический запах. Поднимает свой пистолет и целится точно в голову. Секунда на то, чтобы набрать в легкие воздух и вытолкнуть из себя фразу, которую сама Исихара толком не запоминает. — Дазай Осаму, положите оружие на пол и встаньте на колени. Вы обвиняетесь в убийстве Ёсида Такаши и Ватанабэ Нобу. Дазай действительно медленно кладет пистолет и становится на колени, заводит руки за головой. Не оборачивается, замирает так. Полицейский делает несколько шагов вперед, умудряясь достать наручники. Секунда, и те защелкиваются на перебинтованных запястьях, а сама девушка отходит на шаг, все еще держа его на прицеле. — Митико, послушай… — Вы вправе хранить молчание. Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Голос Исихары четкий и громкий. Она слышит приближающийся звук сирен, слышит, как быстро бьется собственное сердце. Пистолет в ее руках не дрожит, дрожь испарилась. — Я не убивал Нобу, — выдает тихо Дазай, кажется, словно в пустоту. У полицейского стойкий характер и железные нервы. У девушки пылающее сердце и рвущийся наружу крик. У Исихары Митико нет ни того, ни другого. Ее ведет отчаяние, страх, гнев и тысяча других ужасных чувств. Словно бесы подталкивают девушку вперед, застилая глаза алым маревом, заставляют прижать дуло пистолета к макушке Осаму, надавить так, чтобы он понял. И замолчал так же глухо, как все чувства в душе Исихары. Несколько полицейских тут же врываются в дом Ёсиды и замирают, глядя на развернувшуюся картину. Самый старший из них на секунду выдыхает, делает шаг вперед, глядя на труп Такаши. Тяжело сглатывает и переводит взгляд на Дазая. Он был лично знаком с Ёсидой. И потому дает этому мальчишке коленом под дых, заставляя глухо кашлянуть, и тут же ставит в вертикальное положение. Ненависть разъедает его, он угрожает, а Исихара только наблюдает со стороны, не отводя пистолет. — Хорошая работа, — кивает старший, когда коллеги уводят Осаму. — Нам надо в участок. Я позвонил… Митико только кивает, вдевая пистолет обратно в кобуру. Ее взгляд замирает на Такаши под ногами, и почему-то это зрелище в ней ничего не вызывает. Что-то, кажется, сломалось. Исихара знает, что именно и когда, и потому, выходя на свежий воздух и уступая место коронерам и своим коллегам, не подходит к приехавшей из магазина семьи Ёсиды. Его жена и дети громко плачут, почти что воют от утраты любимого человека. Исихара проходит мимо и не глядит на них. Замирает у полицейской машины, чувствуя, как ее сгибает напополам. Она рвет скудным завтракам и, кажется, собственной трусостью и гнилью. Ее трясет, но не так, как раньше. — Исихара, — знакомый голос бьет в спину не хуже хлыста. Господин Ри смотрит на нее прямо, протягивает бутылку воды. Отворачивается, когда она жадно набрасывается на воду, словно та способна что-то восполнить. Что-то унять. — Нам пора в участок, — в его голосе железо, проржавевшее и старое, последняя грань между чувствами и реальностью. — Как скажете, — выдает таким же голосом молодая девушка, усаживаясь на заднее сидение автомобиля. За секунду до того, как дверца отрезает ее от всего мира, Митико успевает выкинуть скомканную бумажку с адресом. Кажется, что все разыграно, как по нотам.