Monsters stuck in your head

*** Как находиться рядом и при этом не попадаться на глаза целый день? Плисецкий – как оказалось, настоящий мастер в таком незаурядном искусстве! - мог бы написать об этом если не целую книгу, то половину точно. Виктору постоянно чудится, что знакомый силуэт то мелькнул за углом, то маякнул на лестнице, да и за дверью вроде раздался тот самый голос... Либо это были галлюцинации, либо у Плисецкого проявился прирожденный дар скрываться от проблем. Виктор не хочет быть проблемой, но и оставить все так не может, а потому решает, что с Юрой нужно поговорить. Как старший и мудрый друг с юным и неопытным. Утешить, похлопать по плечу, рассказать о том, что не всегда первая влюбленность приносит радость - порой она разбивает сердце. «Ты еще найдешь того, кто сделает тебя счастливым, но это точно не я, тебе пятнадцать, а мне двадцать семь, понимаешь… это неправильно». Даже в голове это звучит очень и очень убого. Да и вряд ли мудрые старшие друзья желают вставить юным, как бы на наглядном примере добавляя им жизненного опыта. Юра говорить категорически не хочет. Догадываться об этом Никифоров начинает не после пятой неотвеченной смс, а когда тот проходит мимо, не удостоив даже взглядом и не обернувшись на оклик. Поймать его удается только ближе к полудню – чтобы, прижав к стене, услышать в свой адрес ожидаемое «отпусти, дебил» и выдать заготовленную речь, в которую и сам Виктор не верит. Судя по ошалевшим Юриным глазам, он тоже не слишком верит в невинную дружбу и добрые намерения Виктора. Да как тут поверишь в эти самые намерения, когда тебя зажали у стены в не самом светлом коридоре?.. - Ничего ведь не меняется, да? Друзья? Сейчас бы руку пожать и с чистой совестью разойтись в разные стороны. «Нихрена мы не друзья, мы враги, и я раскатаю тебя по льду, если ты сейчас же не сдохнешь сам!» - именно это говорят расширившиеся от злости глаза Плисецкого, хотя сам он только хмыкает. - Ага, друзья, - он сбрасывает руки Никифорова со своих плеч и пропадает за ближайшим поворотом. «А вроде разговор так удачно начинался», - думает Виктор, почесывая затылок. И больше не пытается ни искать, ни писать смс, ни ненароком сталкиваться в коридорах и на льду. Меньше видишь – крепче спать будешь, а там, глядишь, Марию-Марианну можно будет рассмотреть как вариант, когда вся эта нечисть из головы выветрится. Но, что и следовало ожидать, нечисть выветриваться категорически не желает: лезет навязчивыми мыслями и картинками, встречается каждые десять минут... в итоге Виктор обнаруживает, что в конце вечера как зачарованный наблюдает за Плисецким на льду. Тот выглядит спокойным и уравновешенным: ни одной ошибки, ни одного падения, - полуулыбка на лице и изящность в каждом движении. Как бы он гнулся ночью в кровати? Виктор кладет голову на бортик и мысленно дает себе пинок. Внезапный визг проскользивших по льду коньков заставляет открыть глаза. Вот она, катастрофа собственной персоной. - Привет, - говорит Никифоров, подпирая щеку рукой, и улыбается почти естественно. Плисецкий очень близко. Смотрит с вызовом, задрав подборок, а затем склоняет голову набок и тоже улыбается как-то хитро. - Дрочишь на мой светлый образ? - спрашивает он шепотом и придвигается еще ближе. - Эй.. - Юрий, быстро вернулся! Эй, ты слышишь меня? – Яков надрывается с той стороны, разве что слюной не брызжет от злости. Ведь мальчишка снова творит то, что ему заблагорассудилось. - Так друзья не поступают. Это неправильно. Он отталкивается от ограждения, возвращается на середину катка и больше не смотрит в сторону Виктора. Вот точно назло. Его бы выпороть за такое поведение и в угол поставить в наказание на горох голыми коленками. Совершенно никакого уважения к старшим! Мысленный угол как-то совершенно спонтанно превращается в спальню, пол - в кровать... а коленки Плисецкого так и остаются голыми. Впрочем, остальное его тело тоже быстренько лишается одежды. Сумасшествие набирает обороты с каждой секундой. А уже совсем поздним вечером, когда Никифоров видит замешкавшегося в раздевалке мальчишку, то думает лишь о том, что одна, пусть даже самая невинная провокация – и всему его терпению настанет конец. Юра отчего-то дергается, когда замечает, что больше не один - но рот не открывает, как будто знает, что каждое слово может быть использовано против него. Он быстро накидывает куртку и, процедив сквозь зубы какое-то подобие прощания, пытается протиснуться мимо. Виктор хватает его за руку и тут же отпускает – и сам не ожидал от себя подобных действий. - Чего хотел? - Ничего. - Ну и все тогда. - Погоди, погоди, - Никифоров снова держит за руку, только уже не за плечо, не за локоть, а намного ниже - за теплую ладонь. Держит и не хочет отпускать - что за странное чувство? Плисецкий опускает взгляд на их сцепленные руки, затем искоса смотрит на Виктора, а потом и вовсе отводит глаза. - Ну! - Можем сходить куда-нибудь. Вот прямо сейчас. В кино или, может… - Эй, долго тебя ждать? Мне кажется, я машину оставил не в слишком удачном... О, привет! - Прерывает интимный момент единения совершенно незнакомый парень, высокий, но едва ли выше самого Никифорова... зато уж точно старше Плисецкого. А это кто еще такой? Виктор присматривается - и этот незнакомец ему категорически не нравится, хотя внешне он очень даже ничего. Чем-то на него самого похож. Может быть, цветом волос и оттенком глаз. Так вот оно что… - Он сейчас будет, подожди снаружи, - улыбается Никифоров и, сжимая ладонь сильнее, чувствует, что Юра чуть ли не трясется от злости. Внешне – полное спокойствие, а внутри – вулкан, который скоро всех вокруг погребет под реками лавы. - Кто это? - А твое-то какое дело? – Плисецкий с силой выдергивает руку, правда, уходить не торопится. - Но мы же друзья, а друзья… - Мне пятнадцать, тебе двадцать семь, понимаешь? – передразнивает Юра совсем недавно сказанные Виктором слова. - Староват ты для дружбы со мной. - А этот, - Никифоров кивает в ту сторону, в которой скрылся незнакомый «друг» Плисецкого, - в самый раз? - Именно, в самый что ни на есть. И до тридцати ему еще далеко. - О, только не говори, что я уже устарел. - Да ты уже вообще вышел в тираж! Юра фыркает и уходит с высоко поднятой головой – как победитель с поля боя. Ну ничего, пусть даже один бой проигран, да только вот вся война еще впереди. Виктор не может злиться, как не может и отрицать тот факт, что его беспокоит наличие такого неприятного «друга», грызет мерзко где-то внутри. От размышлений о взаимоотношениях Юры и его возможной пассии отвлекает скромно лежащий у самых ног конверт. Его точно здесь не было, когда Никифоров заходил, он бы заметил, а это значит… - Эй, вернись! – кричит он вдогонку почти скрывшемуся Плисецкому. В ответ - конфигурация из пальцев, явно дающая понять, куда нужно пойти Виктору. Если бы Юра был девчонкой, он был бы той еще стервой. Впрочем, половая принадлежность никак не мешает ему быть стервой сейчас. Находка перемещается в спортивную сумку с целью отдать завтра, если Юра очень и очень попросит. Если будет паинькой весь следующий день. Именно с такими мыслями Виктор приходит домой, именно с такими мыслями гуляет с собакой и возвращается обратно... Только тогда, достав конверт из сумки, он с удивлением обнаруживает, что тот не запечатан. Любопытство не порок, а источник знаний… Хотя многие знания – многие печали... Из конверта появляется сложенный пополам листок. Виктор вытягивает осторожно – словно это письмо со знаком «совершенно секретно», а значит, никак не должно попасть в чужие руки. На белой бумаге отчетливо читаются не слишком аккуратно выведенные слова - словно отправитель торопился, или нервничал, или совсем не был уверен в том, что это действительно стоит писать. Виктор пробегается глазами по буквам, читает по диагонали, останавливается и возвращается к первой строчке. На губах расползается улыбка, да такая широкая, что ее никак нельзя спрятать, даже если очень постараться. Он находит мобильник в кармане куртки, все еще не отрываясь от написанного, - а вдруг померещилось! - повторяет последний вызов и ждет. Почему-то кажется, что слишком долго. - Да чего тебе еще?! – с той стороны надрываются от злости. Виктор, ни капли не удивившись, выдерживает паузу и старается придать своему голосу как можно больше спокойствия. Нельзя выдать себя. Пока рано. - Чем ты занят? - Ты мне ради этого звонишь? Тогда иди… - Ты ничего не потерял? Может, что-то важное выпало из твоего кармана? Никифоров вслушивается. Что-то еще пару секунд шумит фоном, очень похожее на текущую воду, а потом затихает. - Я вытащил тебя из душа? Перед мысленным взором - мокрый мальчишка в одном полотенце и капли воды на полу с сырых, прилипших к лицу волос. - Ты открывал конверт? - А нужно? - Нет! - Бери такси и приезжай ко мне. Если это так важно для тебя. – Виктор нажимает отбой, не давая Юре сказать все, что он думает о своем таком плохом старшем друге. Он смотрит на часы, чтобы засечь время, садится на диван, потом встает и перемещается на кухню, прижимая к губам конверт. Как бы так… Звонок в дверь заставляет вздрогнуть. Прошло ровно полчаса и ни секунды больше – надо же, тридцать минут пролетели совершенно незаметно. Плисецкий тяжело дышит и смотрит злобно. Даже более злобно, чем обычно. Из-под сдвинутого на макушку капюшона виднеются влажные волосы. - Ты чего так торопился? Это так важно? - Верни…- Плисецкий протягивает ладонь. Виктор улыбается в ответ, медленно поднимает конверт... но в самый последний момент вскидывает руку вверх, с удовлетворением наблюдая, как вытягивается от негодования лицо Юры. - Что тебе вернуть? Мне кажется, письмо доставлено по адресу, - он машет конвертом в воздухе, затем подносит к губам и щурится, - а значит, оно мое, Юра. У Плисецкого в глазах такой вызов, словно еще одно слово - и он бросится разъярённой кошкой в бой, чтобы сражаться не на жизнь, а на смерть. - Ты читал…- шипит он. Никифоров в ответ кивает: зачем скрывать очевидное, все и так уже понятно. - Случайно вышло… Вся храбрость осталась на бумаге, синими буквами на белом листе. Плисецкий стоит ровно, как по струнке вытянувшись, словно, если даст себе слабину, тут же получит удар между лопаток с сердитым «выпрямись». - И что же мы имеем, - продолжает Виктор, не сводя глаз с напряженного Юры, - хочешь, вслух зачитаю? Мальчишка в ответ выдыхает, закрывает глаза и опирается спиной на дверь. - Не обязательно, я помню, что писал. Не льсти себе, я передумал, - Плисецкий опускает глаза и смотрит в пол, но попытки уйти не делает - только вжимается в стену, когда Виктор подходит слишком близко, и чуть отклоняется, когда губы касаются его уха. - Я никому не скажу, что бы ты со мной ни сделал, - шепчет Виктор и утыкается носом в шею, - твои слова. Самые невинные из того, что там есть. Еще и подпись поставил. И число. - Ты же знаешь, эта расписка недействительна. - А это уже неважно. Ты, правда, сделаешь все, что я захочу? Даже если я захочу, чтобы ты сейчас встал на колени - сделаешь? Плисецкий вздрагивает и отталкивает Виктора. - Да иди ты к черту… Он уже поворачивает дверную ручку, когда Никифоров понимает, что слишком перегнул палку - вряд ли мальчишка именно так представлял начало романтических (и не только) отношений! Виктор хватает его за руку, дергает на себя и прижимает спиной к своему животу. - Дверь открыта. Я тебя отпущу, а ты беги. Если хочешь… Последний шанс на спасение. Единственная возможность вынырнуть перед тем, как пойти ко дну.