Лавр из рода Псов

Пес оказывается смелым. Теперь у Габи есть разрешение излить душу. Рассказать то, что она бы не подумала никому рассказывать еще совсем недавно. Но с чего ей начать? Вообще, Габи привыкла без сожалений вспоминать о наружной жизни. Жизнь как жизнь. Дерьмовая местами, но случается и хуже. Она вот выжила. Уже неплохо. И руки-ноги в порядке. Здесь не всем так везет. Жизнь в Доме кажется Габи почти что сказкой, пусть не все разделяли это мнение. Но раньше... Что раньше? Старый разваливающийся дом прабабки, больше похожий на сарай. Вечно пьяный безработный отец, сидящий на шее жены. Мать – стареющая проститутка, все меньше получающая за свое побитое жизнью и мужем тело. Габи думает немного и начинает свой рассказ. - У меня мама была очень красивая. Намного красивее меня. Мужики ей за красоту хорошо платили... С папашей нам только не повезло. Сука! - Габи сжимает кулак, и маникюр больно впивается в ладонь, заставляя взять себя в руки, - бухал он короче по-черному и маму бил. Сильно. За то, что ее другие имели. А на деньги ее бухать не стеснялся ведь, сука. И еще, знаешь, сука, страшный он как черт был, большой такой, типа самый сильный. Во! Габи вдруг лезет в свою сумочку. Что-то со стуком падает и катится по полу Кофейника, быстро скрываясь в полумраке. Длинная бурчит "плевать". Потом выпадают несколько презервативов, тушь и еще какую-то мелочь, а затем, наконец, девица выуживает искомый предмет, а именно - мятую старую фотографию. - Во!- повторяет Длинная, положив ее перед Лавром. И лезет под стол, чтобы собрать рассыпавшиеся вещи, тем самым давая псу хорошо рассмотреть фото. Это был семейный портрет. Слева сидела и улыбалась красивая блондинка с прической а-ля Мерилин Монро. Это была мама. У нее были тонкие черты лица и необычная улыбка - одновременно мягкая и вызывающая. Габи на фото было от силы года три, и она сидела между родителями и широко улыбалась. Справа был ее отец. Он тоже улыбался, но лучше бы он этого не делал. Зубы у него были кривые и желтые от курева. Там, где у Длинной была родинка над губой, у папаши располагалось большое родимое пятно. Оно было чрезвычайно мерзким, и даже на фото можно было заметить пару торчащих из него волосин. Глаза у папаши были какие-то совсем мелкие и несимметричные, к тому же красные от выпивки. Под глазами синяки, а над ними - сросшиеся брови непонятной формы. Черные волосы. У папаши были сильные волосатые руки бывшего моряка и громоздкое телосложение. И вообще он весь походил то ли на обезьяну, то ли на неандертальца. - Как он тебе? - Габи выползает из-под стола, собрав все свои вещички, поправляет юбку и усаживается на свое место.- Правда, страшный? Лавр серьезно и внимательно слушал Габи. Слушать он умел. Слушать, понимать и делать выводы. Впрочем, какие выводы можно сделать тут? Невольно заинтересовавшись, он рассмотрел фотографию матери Длинной. Надо же, из нее могла бы получиться отличная актриса. А вмешалась проза жизни. Краешком, совсем краешком выплывает воспоминание. "- Мама, почему ты не певица? Ты так красиво поешь! Ее переливчатый, тихий смех. - Милый мой, потому, что жизнь - не сказка. А красиво я пою для тебя". А у Габи, оказывается, мать была проституткой. Лавру становится неловко от этой мысли, словно он подглядел что-то запрещенное. Переводит взгляд на отца Габи, и чувствует к нему неприязнь. Сразу же. - Он совсем не работал, да? - наверное, Габи ждет не того вопроса, не той реакции, но Лавру это важно. Конечно, мать девушки могла бы поискать другой, честный вид заработка, но чем лучше эта обрюзглая обезьяна, колотившая жену, но не обеспечивающая семью? "Тогда бы уж развелся лучше", - думает Лавр. Вся эта история ему неприятна, здесь есть жизнь, и нет однозначного ответа, кто хороший, а кто плохой. Тяжело судить чужие семьи. Своя-то душа - потемки, куда в чужую лезть? Но в одном он убежден: отец Габи вел себя как козел. Вопрос озадачивает Длинную. - Хм... - Габи пытается припомнить. - Помню, вроде мама рассказывала, что он в свое время в море ходил, но когда просыхать перестал, ему работы больше не давали... Он, конечно, пытался постоянно какое-нибудь "дельце провернуть", но все как-то в долги больше залезал. А мама отдавала за него. Не всегда деньгами... А ты к чему это? - Да так...Козел, - буркает Лавр. Как объяснить, к чему? Да к тому, что если уж был здоровым мужчиной, и она его содержала, то не имел он права так поступать. Конечно, и так не имел, надо было разводиться, раз до такого дошло. Но то, что он не работал и бил ту, что содержала его, как могла, отягчало его вину в разы в глазах подростка. Видно, они и тут с Габи по-разному смотрят, у нее женский взгляд, у него мужской. Лавр коротко кивает, показывая, что готов слушать дальше. - Ага, козел, еще какой козел. Ты дальше послушаешь, еще не так его назовешь. Да я, в общем, к чему это все. Однажды этот козел то ли перебрал, то ли наоборот слишком трезвый был. Короче, такая ситуация: сижу я под столом, как всегда во время больших ссор, прячусь, пока они ругаются. Вроде и привыкла, а все равно, знаешь, страшно бывало, но терпимо. Орут они, орут. А потом я слышу, как он ее ударил, а она упала. И потом тишина. Вот когда действительно страшно стало. Вдруг он ее там убил? Зря я, наверное, тогда вылезла из-под стола. Но, знаешь, я ведь не из тех, кто жалеет о прошлом. Глупо это. Было как было,- Габи, не отрываясь, смотрит в грани стакана, пытаясь разглядеть в них сцены прошлого. Снова слышит мамин вскрик, и долгую-долгую мучительную тишину, следовавшую за ним. После всего она пообещала никому никогда об этом не говорить. Но сегодня придется выпустить этого демона наружу. Раз уж начала. - Вылезаю я и иду к спальне. Вижу: в проходе эта громадина. В ногах у него мама лежит и не двигается. Совсем. Я так испугалась и разозлилась тогда. Как заору: "Что ты с ней сделал, сука?!". Представляешь, малявка, десять лет, и этот, - Длинная ткнула фиолетовым ногтем в портрет папаши и неестественно хихикнула, поражаясь своей детской смелости.- А он развернулся, злой, и тоже заорал что-то... Орет он и бежит на меня. Я, конечно, пыталась убежать, но куда там такой малявке против такого амбала... Габи зависла, все еще глядя на свой стакан со следами помады, прокручивая последующие сцены. Вот уж чего не стоит рассказывать Лавру, да и не важны тут подробности. - Вот так вот меня в первый раз и изнасиловали,- подводит итог Длинная. Габи смотрит псу в глаза первый раз за весь рассказ, ей интересно, какова же будет его реакция. Лавр качнулся. "Что?" - не спросил, мысленно произнес. Застывает, спину сковывает холод, а на загривке появляется странное ощущение, будто шерсть вздыбилась. Лавр словно с маху споткнулся о невидимую стену. Еще не осознал, слова дошли, а смысл - нет. "Как?" - не как, а как?! Как он мог, этот скотина? Скулы затвердевают, взгляд остреет, парень собирается, как сжатая пружина. Разжав губы, спрашивает почти без выражения: - Ты правду говоришь? В голове нет недоверия, есть напряжение: да или нет. Факт верен? Пес бросает взгляд на Габи и смотрит в свой стакан, вслушивается до боли в тишину. Нельзя ей сейчас натыкаться на его взгляд, Лавр на собственном опыте знает, что такое, когда натыкаешься на взгляд, полный яда, пусть и адресованный не тебе, - это как под случайный удар попасть. Габи видит, что Лавра не на шутку встревожил рассказ. Может, не стоило? Жалеть, конечно, поздно. Но вопрос, вроде бы резонный и произнесенный с правильной, в определенном смысле, интонацией, все равно задевает и царапает. Голос сам собой становится тверже и злее. - Правду. Никто не станет о таком врать. Знаешь, эта сука заходила в Дом пару дней назад. Если бы не это, то я бы сама с удовольствием все забыла и уж точно никому трепаться не стала. Габи зло выдыхает, сама не понимая, на кого злится: на себя, на Лавра, или все-таки на папашу. Скорее, третье. Длинная снова смотрит на свой стакан, будь он проклят. - Если бы не эта мерзость над губой, я бы его и не узнала. Весь какой-то оплывший, дряблый, с сальной лысиной. Тьфу! Да он ниже меня на полголовы теперь! И вот этого я боялась? Вот это гнобило и убило мою красивую маму? Сидит, втирает мне, что выпустили его раньше срока, что он нашел себе какую-то работу. Говорит, мол, деньги есть, мол, может забрать меня отсюда. А я сижу, молчу, охереваю от происходящего. Но вот когда он мне лапу свою на коленку положил, я все прекрасно поняла. Кто он, что у него за работа, и кем предлагает работать мне у него. Длинная Габи может и красивая, но не настолько глупая, чтобы не понять! Девушка ударяет кулаком по столу. Она на взводе, алкоголь в крови лишь подогревает желание крушить. - Я не проститутка! Я не буду на него ишачить! Пустой стакан летит в пол, но не разбивается красиво и феерично, как задумывалось, а лишь приобретает трещину вдоль одной из граней. Кролик зло смотрит на Длинную. - Бой посуды по прайсу. Девица отвечает Кролику злым взглядом, но не успокаивается. Лавр, не задумываясь и даже не глядя, механически перехватывает руку Габи, едва та бросает на пол стакан. Тонкое запястье девушки осторожно, но крепко сжато. На мгновение пожатие становится сильнее, точно по руке парня проходит спазм, и Пес тут же отпускает девушку. Поднимает на нее глаза, говорит низким, тихим голосом: - Не надо, Габи. Помолчав, добавляет, стараясь говорить мягко, как говорят с маленькими детьми или тяжелобольными: - Прости. Конечно, правду. Мне было важно... Он не договаривает, в груди поселился колючий тяжеленный шар, мешающий дышать. Лавр одергивает ворот футболки, коротко выдыхает. - Так он сюда приходил? - как парень ни старается, слова падают тяжело, "этот подонок, этот ублюдок сюда приходил". Лавр чувствует себя сейчас гораздо старше своих пятнадцати лет. Ему хочется встать и раздолбать что-нибудь, ему хочется напиться вусмерть, чтобы забыть все, что он сейчас услышал. Но девушка доверилась ему, и оставить ее снова в одиночестве было бы низостью. Поступок мальчика, а не мужчины. Нет. Ей хватило одного инфантила, пусть хоть сейчас, если он сможет ей хоть в чем-то помочь... Лавр заставляет себя сидеть, ограничившись тем, что выпрямляется. Плечи невольно становятся шире, брови почти сходятся над переносицей. - Права родительские у него есть? В суд тогда не заявляли? - "конечно же, не заявляли, стала бы она иначе рассказывать!" - Габи, - он поворачивается к ней, кладет ей руки на плечи и смотрит в глаза. - Габи, ответь мне, пожалуйста. "Чертов романтик! Рыцарь в сияющих доспехах, нашелся, блин!" Но теплые руки Лавра лежат на плечах девушки, и злость уходит. Габи смотрит в глаза псу, но неожиданно для себя не видит ничего кроме искренней тревоги. Когда на нее так смотрели в последний раз? Смотрели ли? На глаза сами собой наворачиваются слезы, больше нет сил хорохориться. - Нет, никто не знает что он меня... Я пыталась сказать воспитательнице, но они же не слушают никогда, никогда не верят. Поэтому мне страшно, если он заплатит, ему отдадут меня. Я не хочу туда, обратно. Я не хочу уходить из Дома. Габи чувствует, как тушь стекает по щекам и капает с дрожащего подбородка. - Я... просто... Девушка утыкается в плечо Лавру. Ее мелко трясет. Лавр неумело, но крепко прижимает к себе девушку, подставляя плечо, в которое можно уткнуться. Сейчас у него нет ни мысли о романтике или симпатии, ничего не осталось от того наводящего жар на уши и щеки ощущения теплого молодого девичьего тела. Есть испуганная девчушка и есть мужчина, призванный защитить. - Вот ублюдок, - шепчет он зло. - Не бойся, Габи. Может, он и не придет еще. Дальше он молчит, потому что понятия не имеет, как нужно утешать и что говорить в таких ситуациях. Слова потерялись все. Он ищет выходы, перебирая в голове. Станет совершеннолетней, сможет сама решать, но до этого времени? Что делать? Прятать? Смешно. На ум ему приходит неожиданная мысль: - Габи, ты ведь тут столько времени. Дом, он просто так своих не отпускает. На плече парня расплываются темные капли от ее слез, смешанных с потекшей тушью. Лавр откидывает голову назад, прислоняясь затылком к холодной стене. В голове гудят мысли, гудит ярость, та, которую лучше не трогать и не думать, а то от искры, от алого зарева вспыхнет пламя, с которым он может и не справиться. Что делать? Обещать помочь? Как? Бросать слова на ветер? Хуже этого нет, и он молчит. Просто молчит, неловко проводя рукой по волосам девушки. Отстранив Габи, помогает ей опереться на спинку стула, приносит крепкий чай и даже шоколадку. - Тебе хватит пить. Держи. Сам же берет у Кролика стакан с крепким, разящим спиртом алкоголем. Слабая надежда, что это виски. Где-то когда-то могло бы быть, угу. Пьет стоя, не останавливаясь, пока не осушает стакан до дна. Садится рядом, молчаливый и с все еще трезвыми глазами и рассудком. Может, чуть позже подействует? Подвигает чай девушке, бросает хмуро: - Пей. Габи пьет теплый чай. Даже заставляет себя съесть кусочек шоколада. Дрожь и слезы прошли, и девушка вытирает салфеткой глаза. Та в момент становится черной. Длинная чувствует себя одновременно трезвой и очень пьяной, очень беззащитной и защищенной. "Сопли тут развела какие-то!" - ругается она про себя. К Габи так редко были внимательны просто так, не ожидая ничего взамен. Девушка смотрит на Лавра. Еще мальчик, но уже мужчина. Такой решительный, немногословный. Одним словом - пес. И глаза, красивые добрые глаза. Хотела бы она почувствовать себя "самой" для такого. Всего один разочек. Так, для интереса. А еще, Габи чувствует что-то к этому псу. Что-то теплое и нежное - это благодарность. Но Длинная всегда благодарила парней лишь парой способов, которые, по сути, были одним и тем же. Она не знает как по-другому. Девичья рука ложится на бедро юноши, и Габи тянется к Лавру с очевидным намерением поцеловать.