Дочь Серебряного коня

      Не так уж часто в Тайной долине снег лежал толстым слоем: он осыпал скалистые утёсы, заметался в трещины и щели, покрывал листья крупноносых эвкалиптов*, перечной мяты и высокие белые стволы прутовидных эвкалиптов**, но редко выпадал настолько сильно, чтобы сломать ветви. Падал снег ровно и мягко, потому что в этих краях не дули сильные ветра.       Плоская скала, называемая Смотровой площадкой, возвышалась над самой долиной. Именно оттуда Таура впервые увидел чудные равнины, на которых теперь пасётся его табун. Таура часто забирался на Смотровую площадку, когда знал, что погода вот-вот переменится. Оттуда он наблюдал за ветром, закручивающим снег в спирали: белые вихри манили его к себе, дули прямо в крутые края скал, на мгновение изгибались над долиной, — зовя к себе, зовя, — а затем устремлялись ввысь. Жгучая тяга почувствовать ветер, бьющий ему в морду, была так велика, что он выходил из долины и мчался со вьюгой наперегонки. Его имя Таура означало «ветер», в честь величайшей горной стихии, в которую он был влюблён.       Ночью вскоре после того, как он вернулся из Каскад, когда большие хлопья снега бесшумно падали вниз, заплывая и разметаясь по Тайной долине, Таура снова почувствовал тревогу и забрался на Смотровую площадку.       Его копыта ступили на плоский валун бесшумно, так как тот уже был припорошён снегом. Опускалась тьма: смешиваясь с метелью она размывала очертания скал и утёсов, и даже край площадки было трудно разобрать. Таура слишком хорошо знал эту местность, чтобы беспокоиться, но даже он, стоя на площадке под ветром, среди громадных, медленно плывущих хлопьев, понимал: окружающий мир переменился.       Он взглянул вверх, сквозь снежинки и надвигающийся на скалу мрак. Необъятные клубы развеивающегося снега дули прямо за край, а затем взметались ввысь в спиральном торнадо. Внезапно он увидел среди одной большой снежной круговерти призрачные очертания лошади. Казалось, она мчалась лёгким галопом к самому краю, а затем остановилась прямо в центре снежной спирали. Затем он узрел, как тёмный силуэт лошади, весь извивающийся и изорванный ветром, взвился ввысь, полетел кругами, кругами и снова ввысь, пока не исчез совсем.       Таура затаил дыхание и наблюдал. Тёмный силуэт появился снова, вертящийся вместе с кружащимся снегом: не было у него чётких контуров спины, шеи, ног. Казалось бы, всё в нём: и голова, и грива, и хвост, — было перемешано вьюгой.       Примчался ещё один вихрь, закрыв от взора силуэт. Когда вихрь слился с бураном, он будто бы утащил лошадь за собой — на прежнем месте её больше не было.       Таура настороженно застыл в ожидании. Гул бурана поднялся далеко наверх, а тишина вокруг самого коня стремительно, тяжело нарастала. Спустя некоторое время он услышал, как со скалы скатился камешек. Конь не дрогнул. Если ему сейчас придётся сражаться, он лучше примет бой, стоя на этой площадке, которую знает вдоль и поперёк, чем сразится с чужаком на скале. Однако в глубине его души была мысль о том, что это всего лишь Ураган пришёл посреди ненастной ночи, чтобы повидаться с Таурой. Он — единственный из посторонних знал дорогу в Тайную долину.       Таура ждал. Ещё один камушек покатился, а затем наступила тишина. Лошадь подошла ближе: он скорее почувствовал это, чем услышал. Наконец он понял: кто-то совсем рядом с ним! Из-за угла шёл Ураган. — Я так и думал, что найду тебя здесь, брат дикого ветра, — произнёс он.       Таура легонько ущипнул его в приветствии. — И я, братец, думал: должно быть это ты бредёшь сквозь метель по дороге, которую не знает больше никто. Что привело тебя сюда? — Знаки да знамения, байки да слухи — ничего срочного, в общем. Как дела здесь? — Ураган подошёл к краю площадки. Там, внизу, зияла тёмная пустота, бескрайняя и необитаемая — лишь снежинки медленно падали во тьму. Но так же, как и его сводный брат, он знал: внизу паслись кобылицы, жеребята и годовики из главного табуна Тауры. — Странная сегодня ночка, — сказал Ураган. — Только что скрылась полная луна, но иногда эта пурга и без неё достаточно яркая. — Он стряхнул снежинки с гривы и чёлки. — Думаю, я пришёл сказать тебе, что на хребте Мёртвой лошади снова были люди. Они провели там ночь. Я стоял неподалёку, смотрел и слушал. — Как они попали туда? На этих странных длинных досках? — Да, они называют их лыжами. Я видел, как они спускались с Бараньей головы, ныряли, скользили по снегу, будто серый дрозд — по воздуху. Крутились колесом, будто белые какаду в летних лучах солнца. Ты прав: они могут быстро спускаться под гору: достаточно быстро, чтобы поймать коня!       Таура встряхнул гривой. — Да, это всё правда. — Этой ночью, — продолжил Ураган, — я подкрался близко и услышал их разговоры — они поднимались по печной трубе вместе с дымом от их огня. Они рассказывали истории, о которых говорили все лыжники: про серебряных лошадей среди снегов. Сказали, что вряд ли на самом деле диких лошадей действительно видели на Главном хребте: тому человеку, увидевшему их, должно быть, просто приснился сон о серебряном коне, о котором все они столько слышали. Мол, ни одна дикая лошадь не могла быть на правой вершине Таунсенда и близ хижины Мёртвой лошади в один и тот же день. Я слышал голос, слышимый сквозь треск, дым и искры, что сказал: «Я уверен — Серебряный жеребец не больше чем байка у костра». — Те, кто действительно меня видели, в любом случае будут в это верить, как бы их не отговаривали, — заметил Таура. — Я просто думал, что тебе интересно было бы услышать, что в хижине снова были люди, — ответил Ураган. — Будь уверен: историй о тебе будут ещё больше следующим летом, когда придёт скот со своими хозяевами. — Не думаю, что скотоводы и мужчины, приезжающие на лыжах — это одни и те же люди, — произнёс Таура. — Хотя рассказы лыжников могут дойти и до других.       Снежинки осыпали всё скалистое плоскогорье вокруг двух жеребцов, опускались на их кремовую и гнедую шкуры. Таура был почти невидим, а вот Ураган был будто тёмное пятно, укутанное в белизну. Временами сквозь метель пробивались мерцающие лучики: слой снежных облаков был не очень толстым, и едва заметная луна плыла над ними. Её свечение даже пронзало грозовые тучи, освещая метель. Тяжёлая тьма приближалась.       Две лошади всё еще стояли на краю платформы, наслаждаясь пространством вокруг них. Призрачное сияние вновь пролило свой свет на вьюгу. Кони навострили уши. Ещё один спиральный снежный вихрь устремился ввысь от края утёса. Вновь тёмные очертания лошади завертелись, закружились внутри облака. На этот раз силуэт не исчез окончательно: напротив, он остался неподвижен, когда облако уплыло.       Сияние покинуло эту ночь, оставив за собой лишь мрак метели, погрузив в одиночество двух лошадей, стоящих на скале. Широкий занавес темноты и падающих снежинок опустился между ними и таинственной лошадью на вершине утёса.       Ураган попятился к спасительному утёсу. — Он тебя не видит, но меня вполне может, — сказал конь. — Что же я не подумал об этом раньше… — Его голос звучал очень тревожно. — Может быть, может… — медленно пробормотал Ураган, — Это жеребёнок из моего табуна, который увязался за мной, или же совершенно посторонняя лошадь… — Постоим и послушаем, — ответил Таура. — Если никого не будет — спустишься в долину? Это было бы разумнее, иначе тебя заметят, а наше убежище будет рассекречено.       Кони напряглись. В оболочке тишины, сквозь рёв снежной бури, они отчётливо услышали ржание лошади, стоявшей над ними.       Таура, несмотря на холодный воздух, почувствовал, как за его ушами проступил пот. Что, если это ржание услышат здесь, внизу, а Кунама, не подумав, ответит на него? Кунама уже достигла того возраста, когда она может ответить на зов жеребца и уйти в его табун. Однако из тёмных глубин под ними не исходило ни звука. — Каким конём растёт Тамбо? — спросил он Урагана, немного погодя. — Таким же, какими мы когда-то были — возможно потому что он пробыл со мной долгое время после того, как мы убежали от Облавы. Он сам по себе уходит в горы и там ведёт других молодых жеребчиков танцевать. Тамбо — одинокий волк, и в отличие от нас, у него нет кобылицы, что бежала бы вместе с ним. Странная лошадь — такая же странная, как мы. Статный конь, — прибавил он. — И мозгов побольше, чем у его мамаши. — Ему нужно что-то большее, — сказал Таура, а затем добавил: — Собирается ли он стать одним из тех, кто сразится с нами за царствование над брамби Каскад?  — Кто его знает? — ответил Ураган. — Он же странный. — Тсс! Гляди-ка, — шикнул Таура. Вверху, на краю утёса, вновь закружилась тёмная лошадь посреди озарённого луной снежного облака.       Таура и Ураган наблюдали абсолютно безмолвно: серебряный сын Бел Бел и его сводный брат, сын Мирри — два одиноких волка, чьи матери были подругами, и сами они всю жизнь были дружны, хоть такое и не принято среди жеребцов брамби. Они стояли, с интересом наблюдая.       В конце концов Таура пробормотал себе под нос: «До чего же странный!»       Внизу, в долине небольшой табун был так далёк от рёва метели, и снег падал мягко, неуклонно, покрывая деревья и землю, тая и превращаясь в тёмный поток. Кобылы с жеребятами стояли близко друг к другу под переплетёнными ветвями перечной мяты. Неподалёку от них под волокнистой корой остановились несколько годовиков — полусонные и одновременно полубодрствующие.       Звонкий зов молодого жеребца, исходящий сверху, потревожил их, но только Кунама оставалась больше бодрствующей, чем спящей. Бун Бун, самая мудрая кобыла в табуне Тауры, тоже услышала этот зов и почувствовала беспокойные движения Кунамы, поэтому подошла, чтобы предупредительно щипнуть Кунаму за плечо. На этот призыв не должно быть ответа.       Даже бдительная Бун Бун, даже Кунама уже погрузились в полусон, как из далёкого шума метели наверху вновь послышалось ржание. Кунама, всё еще в полусне, подняла голову, чтобы ответить, но вовремя одумалась, только слегка фыркнула дрожащими ноздрями.       На Смотровой площадке Таура тоже услышал зов незнакомца и с неподдельным страхом вслушивался в любой ответ, исходящий снизу. Они ждали: и Таура, и Ураган, ждали до самого рассвета. Когда больше не было слышно ни звука, ни признаков незнакомца, они безмолвно двинулись по скользкой, покрытой снегом скалистой тропе.       Они ступили в долину, когда наступила тихая, обременённая снегом заря. Увидев коней, Бун Бун направилась к ним чтобы их встретить.       Сейчас из всех горных кобыл, которых избрал Таура после победы над великим серым жеребцом Бролгой и своего становления царём лошадей Каскадных гор, его любимицами были Золотая и Бун Бун — мудрая серая кобылица, которая была в его самом первом, маленьком табунчике. Он привёл их в Тайную долину ещё до того, как люди устроили на диких лошадей охоту. Впоследствии он привёл ещё двух серых кобыл и пару-тройку тех, кому можно было доверять и быть уверенным: они ни одной лошади не разболтают путь в их тайное убежище. Хоть Таура и ценил Золотую больше всего и был крайне счастлив скакать галопом с ней, понимая, что вместе они выглядят превосходно, у него была Бун Бун, с которой они могли разделить старые байки буша. Бун Бун, которой он мог доверить приглядывать за табуном, если его не было. Бун Бун, знающая местные приметы: она могла понять, когда надвигается беда, а когда всё в порядке.       Теперь она хотела знать, что же означало ржание того жеребца. Он наблюдал, как она изящно шагает по снегу, а её почти годовалый серо-коричневатый жеребёнок отделился от остальных детёнышей и засеменил следом. Курравонг*** подал свой первый, ещё сонный крик. Из-за кустарника выскочила разбуженная его криком малиновка и взгромоздилась на ветку неподалёку от Бун Бун. Жизнь, как считал Таура, была слишком прекрасна, и поэтому он не хотел, чтобы в неё вторгался другой жеребец, нашедший его Секретную долину. Но его прекраснейшая дочь Кунама выросла, и теперь любой увидевший её конь мог найти её и забрать в свой табун. В следующем году ещё больше лошадей будут готовы покинуть стадо. Держать тайну будет всё труднее и труднее. Скоро у Золотой появится новый жеребёнок: неужели это будет ещё одна величественная и такая же желанная серебряная лошадь?       А дневной свет разгорался всё сильнее, ярче, и уже можно было рассмотреть долину. Целое облако снега взмыло в воздух — это ветка освободилась от своего тяжкого бремени. Малиновка перелетела от одного заиндевевшего куста к другому. Валуны выглядели ближе, выше, круче: каждая трещинка, очерченная инеем, создавала узор на сером камне. Сейчас, когда на небе не было ни лучика, всё, кроме малиновки, казалось серо-белым, всё растворялось в клубах тумана. И где-то там, в клубах тумана, быть может, всё ещё стоит та странная лошадь. — До сегодняшнего дня эта долина так долго хранилась в секрете, — сказал Таура Урагану.       Вдали под сенью деревьев Кунама играючи куснула одного из жеребят. — Так долго, — вторил ему Ураган, и оба коня залюбовались прекрасной кобылкой.       Этим днём Ураган остался в Тайной долине и пустился в путь только с наступлением следующей ночи. Когда он вышел из долины и начал подниматься по уступам, Таура отправился его проводить. Они не так уж далеко ушли, когда внезапно обнаружили, что поверх их утренних следов лежит цепочка других, направленных выше по уступам. Он осмотрел их внимательно. Таура негромко всхрапнул: это были следы Кунамы. — Ну что там? — спросил Ураган.       Таура обнюхал один из следов. — Кунама! — только и произнёс он.